Кавказский отчим. Девочка монстра

Глава 16

Есть точка, после которой боль перестает быть болью. Она становится просто фоном, на котором разворачивается жизнь. Как шум дождя за окном — сначала раздражает, потом привыкаешь, а в конце концов даже не замечаешь.

Я достигла этой точки месяц назад.

Сегодня утром все изменилось. Снова.

Проснулась от того, что Камран трясет меня за плечо. В окно еще не светало, на часах было половина пятого утра.

— Вставай. Быстро.

— Что случилось?

— Одевайся. У нас проблемы.

По его лицу я поняла — проблемы серьезные. Такое выражение у него бывало только тогда, когда речь шла о жизни и смерти.

Оделась в темное платье. Спустились вниз. В гостиной собралась вся семья — и взрослые, и дети. Малика держала дочерей за руки, на лицах женщин был страх.

— Что происходит? — шепнула я.

— Война, — коротко ответил старший в доме, дядя Камрана. — Нас предали.

Камран разговаривал по телефону, переходя с русского на чеченский. Голос жесткий, команды четкие. Человек, привыкший руководить в критических ситуациях.

— Сколько у нас времени? — спросил он, закончив разговор.

— Час, максимум два, — ответил один из братьев. — Может, меньше.

— Понятно. Женщины и дети — в подвал. Мужчины — по позициям.

— А как же…

— Никаких "как же"! Делаем то, что планировали.

Подошел ко мне, взял за плечи.

— Слушай внимательно. Сейчас начнется стрельба. Много стрельбы. Ты идешь в подвал с остальными и не высовываешься, пока я не приду за тобой.

— А если ты не придешь?

В его глазах мелькнуло что-то — боль? страх? — но голос остался твердым.

— Приду. Обязательно приду.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Поцеловал меня — жестко, отчаянно, как будто в последний раз.

— Иди.

Малика взяла меня за руку, потянула к лестнице, ведущей в подвал.

— Быстрее. У нас мало времени.

В подвале было темно, сыро, пахло землей и страхом. Мы сидели на полу — я, Малика, ее дочери, жены братьев Камрана с детьми. Всего человек пятнадцать.

— Что происходит? — прошептала я Малике.

— Нас сдал один из своих. Наводка на федералов.

— Федералов?

— ФСБ, спецназ. Приехали брать весь клан.

— За что?

— За оружие, убийства. За все, чем занимается Камран.

Сердце сжалось от ужаса. Я знала, что он криминальный авторитет, но как-то абстрактно. Сейчас реальность обрушилась на меня всей тяжестью.

— А что будет с нами?

— Не знаю. Если мужчины проиграют…

Она не договорила, но я поняла. Если мужчины проиграют, нас арестуют как соучастниц. Или хуже.

Сверху послышались выстрелы. Сначала одиночные, потом автоматные очереди. Дети заплакали, женщины зашептали молитвы.

— Мамочка, мне страшно, — прошептала младшая дочь Малики.

— Все будет хорошо, солнышко. Папа нас защитит.

Но в ее голосе не было уверенности. Только отчаяние матери, которая пытается успокоить детей перед лицом неизбежного.

Стрельба усиливалась. К автоматным очередям добавились взрывы — то ли гранат, то ли взрывчатки. Дом содрогался от ударов.

— Долго они будут стрелять? — спросила я.

— Пока кто-нибудь не победит, — мрачно ответила одна из женщин.

Время тянулось бесконечно. Каждую секунду я ждала, что дверь подвала распахнется и войдет Камран. Или федералы. Или никто — если все мужчины погибли.

"Странно, — думала я. — Месяц назад я мечтала о том, чтобы он исчез из моей жизни. А сейчас молюсь, чтобы он остался жив."

"Может быть, это и есть любовь? Когда ты готова простить человеку все — жестокость, ложь, унижения — лишь бы он дышал с тобой одним воздухом?"

Через два часа стрельба стихла. Воцарилась жуткая тишина, которая пугала больше, чем выстрелы.

— Что это значит? — прошептала я.

— Либо наши победили, либо все кончено, — ответила Малика.

Мы ждали. Минуты превращались в часы, а дверь подвала оставалась закрытой.

Наконец послышались шаги. Тяжелые мужские шаги по лестнице.

Дверь открылась. В проеме показался силуэт в камуфляже.

— Федералы! — прошептала одна из женщин.

Но это был Камран. Живой, но страшный. Лицо в саже и крови, форма порвана, в глазах — усталость смертельно раненного зверя.

— Все живы? — спросил он хрипло.

— Все, — ответила Малика.

— Хорошо. Выходим. Быстро и тихо.

— А федералы?

— Отступили. Пока. Но вернутся с подкреплением.

Мы поднялись наверх. Дом был разрушен — выбитые окна, дыры в стенах, перевернутая мебель. Пахло порохом и кровью.

— Собирайте самое необходимое, — приказал Камран. — У нас десять минут.

— Куда мы едем? — спросила я.

— В горы. В старый аул. Там нас не найдут.

— Надолго?

— Не знаю. Может, навсегда.

"Навсегда в горах. Вдали от цивилизации, от всего мира. Окончательная изоляция."

Через десять минут мы грузились в машины. Три джипа, набитых людьми и вещами. Дети плакали, женщины молчали.

Камран сел за руль нашей машины. Я — рядом с ним, Малика с дочерьми — на заднем сиденье.

— Кто нас сдал? — спросила я, когда мы выехали на горную дорогу.

— Асхаб. Мой двоюродный брат.

— Почему?

— За деньги. Федералы предложили ему бабло и новую жизнь в Америке.

— И он согласился?

— Согласился. Сука продажная.

В его голосе была такая ненависть, что по спине пробежали мурашки.

— А где он сейчас?

— В канаве. Успел пристрелить перед приездом федералов.

Сказал это так спокойно, как будто речь шла о погоде. Убил родственника и даже не волнуется.

— Не жалеешь?

— О чем жалеть? Он предал семью. Предателей убивают.

"Предателей убивают. Простая, понятная логика человека, для которого семья — святое."

Дорога в горы была ужасной. Узкая, извилистая, с обрывами по обе стороны. Машина буквально ползла по серпантину.

— Далеко еще? — спросила я.

— Час, может, полтора.

— А если федералы догонят?

— Не догонят. Эту дорогу знают только местные.

Но в его голосе была неуверенность. Он сам не знал, удастся ли нам скрыться.

Через час мы остановились у заброшенного аула. Несколько полуразрушенных домов, мечеть без минарета, кладбище на склоне горы. Место, где время остановилось лет тридцать назад.

— Вот и наш новый дом, — мрачно сказал Камран.

Мы выгрузились из машин. Дети жались к матерям, мужчины осматривали окрестности, женщины молча разбирали вещи.

— Арина, пойдем, — позвал Камран.

Отвел меня в сторону, к развалинам старого дома.

— Слушай внимательно. Ситуация хреновая. Федералы будут нас искать везде. Может, найдут, может, нет.

— А если найдут?

— Тогда начнется новая война. И неизвестно, кто победит.

— И что мне делать?

— Быть готовой к худшему.

— К какому худшему?

Он долго молчал, смотрел на горы.

— Если меня убьют, ты останешься вдовой. В двадцать лет. Без денег, без документов, без связей. В чужой стране, среди чужих людей.

— А другие женщины?

— У других есть дети. Клан позаботится о них. А ты… ты русская. Чужая.

Слова били как пощечины. Я поняла — в случае его смерти я останусь совсем одна.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Что если произойдет худшее, тебе нужно будет выживать самой. Любыми способами.

— Какими способами?

— Любыми. Соглашайся на все, что предложат. Иди к кому угодно, делай что угодно. Главное — остаться живой.

— А как же любовь? Верность? Все то, чему ты меня учил?

Засмеялся горько.

— Любовь и верность — роскошь живых. Мертвым они не нужны.

"Мертвым они не нужны. Вот она, философия выживания в чистом виде."

— Камран, а ты меня любишь?

Вопрос вырвался сам собой. Он посмотрел на меня долго, изучающе.

— Не знаю. Не знаю, что такое любовь.

— А что ты знаешь?

— Знаю, что хочу тебя больше, чем что-либо в жизни. Знаю, что готов убить любого, кто посмеет тебя тронуть. Знаю, что если потеряю тебя, то сойду с ума.

— И это не любовь?

— Это одержимость. А одержимость и любовь — разные вещи.

— В чем разница?

— Любовь хочет счастья для другого человека. Одержимость хочет обладать им.

"Обладать. Вот оно, ключевое слово. Он не хочет моего счастья. Он хочет меня саму."

— И что ты выбираешь?

— Я уже выбрал. В тот день, когда привез тебя сюда.

Обнял меня, прижал к себе. Я чувствовала запах пороха на его одежде, ощущала напряжение в каждой мышце его тела.

— Арина, если что-то случится со мной…

— Ничего не случится.

— Если случится, ты должна обещать мне одну вещь.

— Какую?

— Что будешь жить. Как бы тяжело ни было, что бы ни пришлось пережить — ты будешь жить.

— Почему это так важно для тебя?

— Потому что ты — единственное хорошее, что было в моей жизни. И я хочу, чтобы это хорошее продолжало существовать, даже если меня не станет.

Слезы текли по щекам — я даже не заметила, когда заплакала.

— Обещаешь? — спросил он.

— Обещаю.

— Что бы ни случилось?

— Что бы ни случилось.

Поцеловал меня — нежно, осторожно, как будто я была сделана из стекла.

— Пойдем. Нужно обустраиваться.

Мы вернулись к остальным. Мужчины ремонтировали крыши, женщины готовили ужин на костре. Жизнь продолжалась, даже в этом забытом богом месте.

Вечером, когда все легли спать, я лежала рядом с Камраном и слушала, как он дышит. Неровно, тяжело, как человек, который слишком долго бежал.

— Не спишь? — прошептал он.

— Не могу уснуть.

— Боишься?

— Очень.

— Чего именно?

— Того, что это все кончится. Что завтра или послезавтра федералы найдут нас. Что тебя убьют. Что я останусь одна.

Он повернулся ко мне, заглянул в глаза.

— Арина, я должен тебе кое-что сказать.

— Что?

— То, что должен был сказать давно. Но не мог. Не умел.

— Говори.

— Ты изменила меня. Не знаю как, не знаю почему, но изменила.

— В лучшую или худшую сторону?

— Не знаю. Раньше я жил только для себя. Для власти, денег, удовольствий. А теперь… теперь есть ты. И это пугает.

— Почему пугает?

— Потому что когда есть что терять, становишься уязвимым. А уязвимость в моем мире — это смерть.

"Уязвимость — это смерть. Вот почему он такой жестокий. Это не злоба, это защита."

— А если бы ты мог все изменить? Вернуться назад, не брать меня?

Долгая пауза.

— Не смог бы. Даже зная, чем все кончится.

— Почему?

— Потому что эти месяцы с тобой — единственное время, когда я чувствовал себя живым по-настоящему.

Обнял меня крепче, так, что стало трудно дышать.

— Спи. Завтра будет новый день. И новые проблемы.

Но я не спала. Лежала в его объятиях и думала о том, как странно устроена жизнь. Несколько месяцев назад я мечтала сбежать от этого человека. А сейчас молилась, чтобы он остался со мной навсегда.

"Может быть, это и есть настоящая любовь? Когда ты готова делить с человеком не только радость, но и ад?"

"Или это просто стокгольмский синдром? Привязанность к тому, кто держит тебя в плену?"

"Не знаю. И, возможно, никогда не узнаю."

За окном завывал ветер, где-то в горах выли волки. А мы лежали в полуразрушенном доме и держались друг за друга, как будто это могло спасти нас от всех бед мира.

И знаете что? В ту ночь мне казалось, что может.