Кавказский отчим. Девочка монстра

Глава 10

Есть истины, которые обжигают сильнее раскаленного металла. Они врываются в твою жизнь без стука, разрушают все твои иллюзии о себе и мире, заставляют смотреть в зеркало и не узнавать отражение.

Сегодня утром я поняла — я больше не та наивная девочка, что приехала сюда месяц назад. Я стала кем-то другим. Кем-то, кто способен полюбить человека со всеми его демонами.

Просыпаюсь от криков на первом этаже. Голос Камрана — низкий, хищный, полный такой ярости, что мурашки бегут по коже. Он с кем-то разговаривает на родном языке, но интонации понятны без перевода. Это голос человека, который сейчас кого-то убьет.

"Или уже убил," — холодно думаю я, и пугаюсь собственного спокойствия. Месяц назад такая мысль заставила бы меня кричать от ужаса. Сейчас я просто встаю с кровати и иду посмотреть.

Спускаюсь по лестнице тихо, босиком по мраморным ступеням. В холле творится что-то невообразимое. Два незнакомых мужчины стоят на коленях посреди дорогого турецкого ковра, их лица превратились в кровавое месиво. Руки связаны за спиной, рты заткнуты кляпами. Один всхлипывает, другой уже потерял сознание.

А Камран ходит перед ними, как разъяренный зверь в клетке. Его белая рубашка забрызгана кровью — не его кровью. В руках бейсбольная бита, тоже в красных пятнах. Лицо… Боже, его лицо. Я никогда не видела такого выражения. Это не человек — это воплощение ярости, жестокости, первобытной жажды крови.

— Тебе нравится трогать чужих женщин? — рычит он по-русски, очевидно, для моей пользы. — Нравится думать членом вместо головы?

Поднимает биту, с размаху бьет по коленной чашечке сознательного. Звук хруста костей эхом разносится по холлу. Мужчина падает на бок, извивается в беззвучном крике.

Меня ударяет волной тошноты. Хватаюсь за перила, стараясь не упасть. Камран замечает движение, резко поворачивается.

Наши глаза встречаются. В его взгляде мелькает что-то похожее на панику.

— Что ты здесь делаешь? — хрипло спрашивает он.

— Я… услышала крики…

— Уходи. Немедленно.

— Кто они?

— УХОДИ!

Его крик эхом разносится по холлу, заставляя меня вздрогнуть. Но я не ухожу. Не могу. Что-то внутри требует понять, что происходит.

— Кто они? — повторяю тише.

Камран смотрит на меня долго, борется с собой. Потом тяжело выдыхает.

— Мои сотрудники. Работали в одном из клубов.

— И что сделали?

— То, за что должны умереть.

— Скажите мне.

— Арина…

— Скажите!

Пауза. Он сжимает биту так сильно, что белеют костяшки пальцев.

— Изнасиловали официантку. Шестнадцатилетнюю девочку.

Слова бьют по мне, как физический удар. Воздух застревает в легких, в голове шумит. Смотрю на этих мужчин — на их окровавленные лица, сломанные носы, страх в глазах — и чувствую одновременно отвращение к ним и ужас от происходящего.

— Боже мой, — шепчу я. — Они действительно… ребенка?

— Да. И не впервые.

— Тогда… тогда нужно обратиться в полицию. Суд должен их наказать, а не…

— Полиция? — он смеется, но в смехе нет веселья. — Они уже трижды делали подобное. И каждый раз уходили от наказания. Связи, деньги, купленные свидетели.

— Но нельзя же самосуд…

— А что можно? Ждать, пока они изуродуют еще одну девочку?

Вопрос повисает в воздухе. Я не знаю, что ответить. Знаю только, что от увиденного меня выворачивает наизнанку, и одновременно где-то в глубине души понимаю — он прав.

— Уходи, Арина, — тише говорит Камран. — Не смотри на это. Не надо тебе видеть, кто я такой на самом деле.

— А кто вы?

— Убийца.

— Нет, — качаю головой. — Вы защитник.

— Не романтизируй. Я убиваю людей.

— Плохих людей.

— Это не меняет сути.

Подхожу к нему на шаг ближе. Не слишком близко — не хочу видеть подробности крови — но достаточно, чтобы он слышал каждое слово.

— Меняет. Потому что есть разница между убийцей и палачом. Убийца убивает ради удовольствия. Палач — ради справедливости.

— Я не палач, я…

— Вы мужчина, который делает то, что должно быть сделано, когда система не работает.

Что-то меняется в его лице. Удивление сменяется пониманием.

— Уходи, — повторяет он, но голос уже не такой жесткий.

Поднимаюсь в свою комнату и жду. Сажусь к окну с чашкой кофе, стараясь не слушать звуки снизу. Но мысли все равно возвращаются к увиденному.

Философы говорят, что любовь облагораживает. Делает нас лучше, чище, добрее. Но они говорят о какой-то стерильной любви из книг. Настоящая любовь — это принятие. Принятие человека таким, какой он есть, со всеми его светлыми и темными сторонами.

Я полюбила не святого. Я полюбила человека, который живет в мире, где справедливость вершится не в судах, а в подвалах. Где защита невинных требует жестокости к виновным.

И знаете что? Я могу с этим жить. Потому что видела его глаза, когда он говорил об изнасилованной девочке. Видела боль, ярость, жажду справедливости. Не садизм — справедливость.

Звуки внизу постепенно стихают. Слышу, как хлопают двери, заводятся машины. Наверное, увозят то, что осталось. Как будто убирают мусор.

Час спустя дверь в мою комнату тихо открывается. Камран входит — уже переодетый, чистый, но в глазах все еще горят угли того, что было внизу.

— Все кончено, — коротко говорит он.

— Как вы себя чувствуете?

— Как всегда после таких дел. Пусто.

Встаю с подоконника, подхожу к нему. Он выглядит усталым, опустошенным. Как человек, который сделал то, что должен был сделать, но не получил от этого удовольствия.

— Дайте руки, — тихо прошу.

Он протягивает их неуверенно. Беру в свои — те самые руки, которые час назад держали биту. Они больше не дрожат, но я чувствую напряжение в каждой мышце.

Поднимаю к губам, целую костяшки пальцев — осторожно, нежно. Там, где кожа содрана от ударов.

— Эти руки защищают невинных, — шепчу я. — Эти руки никогда не причинят боль тому, кто этого не заслужил.

Он смотрит на меня так, будто видит призрак.

— Ты не боишься меня?

— Боюсь, — честно отвечаю. — Боюсь того, на что вы способны. Боюсь мира, в котором вы живете. Но не боюсь вас. Потому что знаю — для меня у вас есть только нежность.

— Откуда такая уверенность?

— Из того, как вы меня целуете. Как держите. Как смотрите на меня, когда думаете, что я не вижу.

Он обнимает меня — осторожно, будто боится, что я сломаюсь. Прижимает к себе, и я чувствую, как бешено колотится его сердце.

— Арина, — шепчет он мне в волосы. — Ты понимаешь, что после сегодняшнего все изменится?

— Понимаю.

— Что жизнь со мной никогда не будет безопасной?

— А ваша жизнь безопасна?

— Нет.

— Тогда мы одинаковы.

— Денис уезжает сегодня. Я скажу ему, что ты передумала. Свадьбы не будет.

— Хорошо.

— Завтра мы улетаем в Грозный. Ты познакомишься с моей семьей. Официально.

— Как ваша невеста?

— Как моя жена.

Сердце пропускает удар.

— Что?

— Мы поженимся по мусульманским обычаям. Через неделю — по российским законам. Но ты должна понимать…

— Что?

— Моя жена — это не просто титул. Это клетка. Золотая, роскошная, но клетка. Ты будешь знать о моих делах. Участвовать в них. Хочешь ты того или нет.

— Участвовать?

— Иногда тебе придется молчать о вещах, которые будут разрывать тебе сердце. Иногда — смотреть на то, что заставит тебя ненавидеть себя. И ты не сможешь уйти. Никогда. А еще ты понятия не имеешь кто я. Все, что ты видела — это вершина айсберга.

Слова бьют по мне, как пощечины. Я начинаю понимать, что совершенно не представляла, во что ввязываюсь.

— Вы… вы меня пугаете.

— Хорошо. Потому что тебе есть чего бояться.

— Камран…

— Что? Думала, это будет романтика? Опасный мужчина и невинная девочка? — он смеется, но в смехе нет тепла. — Это не роман, Арина. Это тюрьма. Красивая, дорогая тюрьма, из которой нет выхода. И условия в ней и законы — только мои!

Слова повисают в воздухе. Я понимаю, что он предлагает мне сделать выбор раз и навсегда.

— А если я не смогу? — тихо спрашиваю. — Если увижу что-то, с чем не смогу смириться?

Долгая пауза. Что-то меняется в его лице — становится жестче, опаснее.

— Тогда тебе придется научиться мириться.

— Что?

— Ты меня услышала, Арина. Дороги назад нет. Уже нет.

— Но вы же не можете меня заставить…

— Могу. И заставлю, если понадобится.

Холод пробегает по позвоночнику. Я смотрю в его глаза и вижу там что-то пугающее — абсолютную решимость.

— Вы же не серьезно?

— Абсолютно серьезно. Ты моя, Арина. И я никого никогда не отпускаю.

Думаю, и с каждой секундой ужас нарастает. Я представляю себе жизнь с ним — роскошную тюрьму, из которой нет выхода. Жизнь, где мои желания больше не имеют значения.

— Я… я не готова к такому, — шепчу.

— Поздно, — спокойно отвечает он. — Ты уже сделала выбор. Сегодня утром, когда не убежала. Вчера ночью, когда отдалась мне.

— Но это же не означает…

— Означает именно это. Ты моя собственность теперь, Арина. И я очень бережно отношусь к своим вещам.

— Я не вещь!

— Для меня — да.

Слова падают, как приговор. Я смотрю на него и не узнаю. Где нежность? Где любовь, которую я видела в его глазах?

— Вы же меня любите… разве нет?

— Люблю, — кивает он. — Поэтому и не отпущу. Никогда.

Он смотрит на меня с таким выражением, будто видит меня впервые.

— Ты боишься? — спрашивает он, приближаясь.

— Да, — честно отвечаю. — Очень боюсь.

— И правильно делаешь. Потому что теперь ты узнаешь, что такое настоящая любовь. Не романтические грезы, а одержимость. Полная, безоговорочная одержимость.

Он берет мое лицо в ладони — не нежно, властно.

— Ты думала, выбираешь мужчину. А выбрала судьбу. Мою судьбу. И теперь она твоя.

Целует меня — жестко, властно, как печать на договоре. Когда отрывается, в его глазах горит темный огонь.

— Добро пожаловать в свою новую жизнь, будущая госпожа Байрамова. Я тебя предупреждал.

Внизу звонит телефон. Камран довольно хмыкает.

— Наверное, подтверждают, что все убрано.