Лидия
Я закупорила бутылку с зельем равнодушия и погрузила её в стазис. Не отпила ни глотка. Не смогла.
Может, завтра я буду ненавидеть себя и ругаться последними словами, но хочу попрощаться с Наиром, остро чувствуя каждую грань себя. Позволить себе такую слабость и риск.
Если мы не встретимся сегодня, значит, не судьба.
Судьба… Как-то подозрительно часто я стала произносить это слово. Непорядок!
— Лидия? Привет, — на пороге топтался Эмиль, невесело улыбаясь мне.
— Привет. Заходи.
— Если ты занята, мы можем поговорить потом…
— Я уже закончила, — устало растёрла лицо и посмотрела на своего дядюшку. — О чём хотел поговорить?
— О том, что я подумал над твоими словами и понял, что ты права.
— Оу! Ты едешь с нами в Северную академию?
— Нет, — он покачал головой. — Меня берёт к себе в ученики сам Лионель аль Мариолли!
Муж тёти Санты.
— Ого! — воскликнула я. — Как?!
Новость для меня невероятная. Потому что дядя Лионель даже чистокровных эльфов-целителей не брал себе в ученики. А Эмиль — полукровка, причём эльфийская кровь в нём пока ещё не пробудилась в полную силу.
Признаюсь, удивлена. Приятно удивлена и рада за Эмиля.
— Он сказал, что ему не повезло с сыновьями в том плане, что все они демоны, и он не может передать своё ремесло по наследству, — ответил Эмиль.
— «Не повезло с сыновьями», — повторила я. — М-да…
Когда-то с дядей Лионелем вопреки его воле приключилась любовь-судьба к той, кого он презирал всей душой, — демонице Сантане де Грет. Видимо, ему в кошмарном сне не снилось, что все три его сына родятся пусть остроухими, но демонами. Увы, любовь зла. Дядя Лионель наступил на горло своей гордости и сдался на волю любви-судьбы. Но в его речи нет-нет да проскальзывает сожаление о том, что его дети — не эльфы.
— Меня заберут в закрытое пространство, куда могут попасть только хозяева, — поделился Эмиль.
Об этом я знала. Тётя Санта сделала всё, чтобы обезопасить и скрыть свою семью ото всех.
— Как надолго?
— Примерно так же, как это было в Лорендейле: пара недель отдыха на новогодних праздниках и месяц летом. Ну, может, изредка меня будут отпускать на праздники.
— Ты хочешь?
— Да! — не задумываясь, радостно воскликнул он.
Хочет. Действительно хочет.
— Я рада, Эмиль, — обняла его долговязое худое тельце. — И буду скучать.
— И я.
— А кого вы там будете лечить? — поинтересовалась. Ведь в закрытом, отделённом от основного мира пространстве семья тёти Санты живёт одна, даже без слуг.
— Сначала дядя будет лечить меня, — в очередной раз огорошил Эмиль.
— От чего?
— Он же врачеватель душ, — улыбнулся он. — Я и сам понимаю, что со мной что-то не так. Не отрицай. Ты тоже это видишь.
— Мне кажется, твоё «что-то не так» элементарно лечится взрослением.
— Спасибо, Лидия, — тут Эмиль как-то странно, смущаясь, посмотрел на меня. — Твоя аура сильно поменялась. Я кончиком уха слышал, что случилось.
— Ерунда. У меня есть зелье, которое всё исправит, и артефакт, который не впустит никого в мои сны, — надеюсь, моя улыбка вышла не жалкой, а вполне убедительной.
— А хочешь поехать со мной к дяде? Он и про тебя тоже спрашивал. Вместе нам будет веселее учиться.
А что? Это мысль!
Признаться, предложение Эмиля было более чем заманчивое. Во-первых, хотелось скрыться подальше от Наира, чтобы точно-точно не встретиться с ним и избавиться от болезненной тяги. Во-вторых, у тёти Санты тоже семейка интересная, и я вряд ли там заскучаю. В-третьих, дядя Лионель действительно легендарный и единственный в своём роде врачеватель душ и, хотя целительство — вторая моя специализация после зельеварения, поучиться есть чему.
Но! Как всегда, есть веские «но».
На кого я оставлю Кэт? У меня вообще такое чувство, что она оживает только рядом со мной. Без меня она была бы этакой тихой пай-девочкой, а со мной такая же тихая, но уже преступница! Самореализация будущего артефактора, знаете ли, никогда не проходит по букве закона.
Кроме того, сыновья у тёти Санты мелкие, не по-демонически спокойные и вымуштрованные. А я как-то привыкла нежиться в лучах мужского внимания и восхищения.
Вдруг мой прекрасный цветочек завянет без поклонников? Либо развращу пацанов тёти Санты, и за это меня вряд ли погладят по буйной головушке.
А если мне придётся денно и нощно постигать грани целительства, я затоскую по зельеварению.
В общем, подумаю об этом завтра. А сегодня…
Ровно в одиннадцать я съела пастилку снотворного. Ибо колотило меня не по-детски, и сама бы я проворочалась без сна до рассвета.
Только мои веки закрылись, я открыла глаза в уже знакомой серой комнате без мебели.
— Дарси! — меня сжали в медвежьих объятиях, и мне отчего-то захотелось плакать. — Я дождался тебя! — и столько надрывной радости и нежности в его голосе, что я обмякла и позволила себя обнимать и целовать.
Приятно. Пусть в последний раз мне будет приятно.
— Дарси? Ты сегодня какая-то другая. Что случилось? — почуял он неладное.
Надо же, какой проницательный!
— Ничего, — соврала и, чтобы не развивать пока эту тему, сама поцеловала его.
О, Лорена, эти губы созданы, чтобы на раз выщёлкивать мне разум! Разряд — и я уплываю в эйфорию.
На этот раз на мне была лёгкая полупрозрачная сорочка, которая, впрочем, полетела на пол после слов:
— Хочу тебя! Хочу! — моих слов!
Нет, нам с Наиром положительно нельзя встречаться. Иначе быть непоправимому. С нашим взаимным притяжением мы не устоим перед соблазном. Не через тряпочку же нам этим заниматься.
А сегодня особенный день, точнее, ночь, когда можно всё. Абсолютно! Потому что утром — всё.
Но сейчас — не думать об этом! Вселенная дарит нам эту ночь кайфа, а значит, мы выпьем её до капли.
— Девочка моя, — его губы ласкали мне шею и ключицы, в то время как руки поглаживали мои бёдра и прижимали к своим. — Я живу только в этом сне. Знала бы ты, как мне хочется навсегда остаться здесь, с тобой…
Много ли женщине надо, чтобы возбудиться до предела? Лишь знать, что она — та самая, единственная, до безумия желанная.
Сегодня вместо постели у нас снова была рубашка Наира.
— Если хочешь, я остановлюсь, — шепнул мне мой далёкий загадочный мужчина.
«И лишишь меня шанса в последний раз перед прощанием испытать удовольствие?» — мысленно возмутилась я.
— Ни за что! — выдохнула жарко и с вызовом.
А хотелось кричать. Кожа вся покрылась мурашками от прикосновений Наира. Чертовски, одуряюще приятно!
Наир был напряжён. Я водила пальцами по его горячей коже и ощущала перекатывающиеся под ней тугие, твёрдые, будто каменные мускулы.
Это издевательство! Судьба, если ты существуешь, нельзя дразнить меня стопроцентным попаданием в мой вкус!
Наир именно такой, каким я представляла своего идеального мужчину. Во всяком случае, его фигура и реакция моего тела на него.
Да, я по-прежнему не знаю ни его настоящего имени, ни лица, ни даже цвета волос и глаз!
Может, он страшный, хромой и покрытый слизью (что вряд ли), но здесь, во сне, Наир — мой идеал. Мой персональный доставлятель удовольствия. И я изнемогаю от желания почувствовать его мощное тело на себе, и его твёрдость в себе.
Мои бёдра приподняли поудобнее и с глухим стоном вторглись в моё лоно.
Не знаю, каким образом сон передаёт небывало острые ощущения, не знаю, что это за непонятная серая коморка без окон и дверей, но… я буду скучать. И сейчас я не закрываю глаза от удовольствия, как в прошлый раз — нет! — я ловлю каждое движение Наира и запоминаю, чтобы потом раз за разом проигрывать их в голове.
Хотя… меня ждёт зелье.
Стоп! Не думать об этом! Не думать!
Надо же! Получилось! Я мгновенно переключилась на нарастающее напряжение внизу живота и… мы как-то одновременно вскрикнули и остановились.
— Я всё пытаюсь растянуть удовольствие, но готов кончить от одного твоего стона… — признались мне. — Дарси, ты в порядке? Сегодня ты какая-то другая.
— Другая?
— Задумчивая. Что случилось? Скажи. Я же чувствую…
М-да, интересные разговоры, донельзя интимные, причём в прямом смысле, так как во мне часть тела Наира, которая, отдохнув несколько секунд, снова окаменела и начала ощутимо пульсировать внутри меня.
— Ты случился… — ответила честно и, чтобы прекратить лишнюю болтологию, коварно скрестила за спиной Наира свои ноги, тем самым вогнав его инструмент в себя до упора.
— Ох… — он шумно выдохнул и замер. — Дарси… Моя сладкая пытка…
Меня поцеловали, затем, совершив несколько ритмичных движений внутри меня и поймав мой стон, снова поцеловали и укусили за нижнюю губу.
А дальше я потеряла счёт времени.
Как там говорят? Счастливые часов не наблюдают? Вот и наши часы утекли, словно вода в трубу.
— У меня чёткое ощущение, что ты создана для меня, Дарси, — признался Наир, лёжа на полу и обнимая меня одной рукой.
— М-м… И у меня такое же ощущение! — я повернулась на живот, чтобы заглянуть ему в лицо. И хотя черты по-прежнему оставались неразличимы, я увидела, что он улыбается.
— Я люблю тебя, Дарси, — огорошил меня он. — Знаю, звучит, как бред, но это правда. Это то чувство, которое я пронесу сквозь время и буду хранить, как сокровище. Не пугайся, что я вот так сразу… Это тебя ни к чему не обязывает. Просто я почувствовал, что должен признаться тебе прямо сейчас.
— И я должна признаться, — решилась я, осознавая, что вот он, настал момент прощания. — Это последний раз, когда мы встречаемся во сне, ну, и вообще.
— Почему? — ещё пару секунд назад он лежал в полурасслабленной позе, а сейчас будто превратился в каменное изваяние.
— Потому что моя жизнь не может быть наполнена любовью из сна. Нам пора прекратить наши встречи и вернуться в реальность.
— Нет! Я не готов тебя отпустить! Дарси! — Наир схватил меня и обнял, словно это поможет меня задержать.
— Предлагаешь подождать, пока я тебе надоем?
— Ты никогда мне не надоешь. Я люблю тебя, Дарси. Это правда. Люблю.
— И я тебя… — слова срываются с языка сами, и я, не договорив, целую того, кого сейчас покину. — Прости меня. Прощай, — и подсознание послушно выкидывает меня из сна.
На мокрой от ночной активности постели я с упоением и подвываниями реву, и меня безуспешно успокаивают Дарси с Чики-чики, тоже подвывая мне в унисон.
— Всё. Пора покончить с этим! — решила я и прямо в тапках и халате поверх ночнушки понеслась к себе в лабораторию, и плевать, что три часа утра. Тапки несколько раз улетали вперёд по коридору, будто желая меня обогнать, но я тоже не промах. Моё стремление не знает преград!
Всё! Хватит с меня любви! Это слишком больно, а я не создана для страданий.
Бутылка откупорилась неохотным «пуньк!», и я, не церемонясь, отпила из горла двойную дозу. Упс… или тройную.