Ловушка для Луны

ГЛАВА 14. ЛУННЫЕ ЧУДОВИЩА

***

— Не обычный человек, да? — переспрашиваю я. — И кто он? Правитель? — В моем голосе много усталой злобы.

Правитель. Кто бы мог сомневаться, что он им станет, ночной кошмар моего детства, человек, всегда считавший, что ему дозволено все. Кто бы мог сомневаться, что он заставит всех послушно склониться перед ним, как охотно склонялась Ма и вынужденно прогибалась я. Он ведь всегда кичился тем, что он другой, иной — он совершенно не нашего уровня.

Надменный гордец, снисходящий до бедной женщины из трущоб, стал надменным гордецом, желающим нагнуть весь город. И если в детстве мне приходилось терпеть, приходилось бояться, скрываться и слушаться, то сейчас…

Сейчас в крови еще бурлит та пьянящая свобода диких равнин, еще свежа память о неукротимой силе Черной Луны. Я уже не тот бессловесный крысеныш, который прятался под продавленной лежанкой, зажимая ладонью рот, чтобы не кричать. Обкусывая пальцы до крови, лелея в голове одну лишь мысль, одну надежду — вырасти и уничтожить. Стереть.

— Правитель, да? — повторяю я. Бряк шипит, напуганный холодной решимостью, звучащей в моем голосе. — Для Правителя все допустимо, все дозволено? Это ты хочешь сказать? Правитель может убивать людей, может жертвовать ими, чтобы упрочить свою власть? Убирать неугодных, ненужных, лишних. Таких, как мы с тобой. Думаешь, это случайно? Думаешь, это все случайно?

— Он не мог знать, что погаснет свет.

Я смотрю на Бриз, нахохлившуюся как демоненок под дождем. На ее короткие волосы и бледные, искусанные губы. На мешковатую, грубую одежду. На чуть разбавленные синевой зеленые глаза и немного смягченные, не такие острые и холодные как у меня и Светлого Человека, черты лица. Живые.

Она никогда не была нужна ему, Правителю. Лишняя, ненужная дочь, по злой шутке судьбы похожая на него. Еще одна лишняя дочь.

— Мог, — фыркаю я. — И уверяю тебя, знал. Иначе почему…

Иначе зачем весь этот фарс? Зачем плененная ведьма у позорного столба, которой проще было пустить пулю в голову, чем устраивать шоу на площади? Зачем публичное разоблачение истинной сущности Теня?

Разве что Правитель знал, точно знал, что Тень не может быть живым, и демоническая магия выплеснется в мир, разрушая защитный купол света.

— Он знал, поверь мне, — говорю я.

И вспоминаю, как хрустнули кости, поддаваясь, как последний крик рвался из груди. Как вековая тьма вошла в мою жизнь, запустила острые когти в душу.

Чтобы никогда не отпускать.

Я дрожу — от холода и выжженной пустоты в душе. От ощущения нарушенной связи, неправильности. От одной только мысли о могущественном потустороннем создании, всегда бывшем где-то рядом. Неуловимо, незримо. Но я, обреченная равнинная ведьма, всегда была обещана ему волей моей матери.

По вине моего отца.

Черная злоба в душе так похожа на темный шторм демонической энергии, поглощавший площадь.

— Его защищает гвардия и закон, Лу, — тихо отвечает Бриз.

— Закон, — сплевываю я. — И колдуны. Колдуны, которых по закону не должно быть в человеческих городах.

— Но…, — глаза сестры полны недоумения, такого детско-наивного, что мне хочется рассмеяться.

— Я ведьма, мелкая. Думаешь, я не почувствовала? Не ощутила силу, не учуяла темную магию? Это пограничники могли наивно верить, что все в порядке вещей. Их охранные амулеты слабую магию не видят. Даже намеренно слабую магию. Колдун, — я почти говорю “Правитель”, - прекрасно знает ту черту, пересекать которую не стоит. Знает, как казаться простым человеком. Я практически уверена — он знает все об охранной системе города. В деталях, в подробностях. Он умеет оставаться в тени, пока…, - невольно вздрагиваю, вспоминая бойню на площади, — пока пограничников не останется так мало, что им будет нечего ему противопоставить. И тогда он и его сторонники перестанут прятаться.

Бриз смотрит на меня пристально и долго, вглядываясь в мое лицо.

— И что ты хочешь? — ее голос напряжен. Она вся напряжена, вытянувшись стрункой, словно готовясь к самому худшему. — Сбежать?

Бряк шипит.

Этот выпад не должен был стать такой неожиданностью. Я должна была понимать, что, совершив ошибку раз, теряешь доверие навсегда. Когда-то я ушла, оставила медленно разлагающийся город, растворилась в бесконечности диких равнин. Когда-то я бросила Бриз, сбежала.

Неудивительно, что и сейчас она ждет того же.

— Мне некуда бежать, Бриз, — тихо говорю я. — У меня…

Последнее Желание жжет руку, пустота внутри, где растворилась неправильная связь с демоном, тянет.

— У меня слишком много причин остаться.

Бряк шипит снова, встревожено и зло. Принюхивается к черноте туннеля, нервно дергает ушами. Напоминает, что наша безопасность лишь иллюзия, что надо выбираться. И пусть бежать действительно некуда — стоять на месте и вовсе непозволительная роскошь.

Полубессознательно тянусь туда, где раньше была скрыта сила. Но не нахожу ее, не нахожу той потусторонней энергии, которая всегда была готова прийти по первому же зову. Нахожу лишь пустоту.

Я кашляю, сгибаясь практически пополам. Вновь вспоминаю, что я теперь слаба, как новорожденная тварь, пуста, как дно открытой банки. Что живу сейчас на украденное время.

Что я ничто без своего демона.

Бриз поддерживает меня. Не дает упасть, не отпускает. Моя маленькая сестренка, готовая помогать старшей. А ведь это я, старшая, должна была оберегать ее. Но я ушла, исчезла, растворилась в бескрайних равнинах, а вот она не бросает ту, которая однажды бросила ее. Не бросает меня.

Я принимаю помощь, принимаю поддержку. Окунаюсь в теплое, почти забытое чувство — такое незнакомое и неуместное здесь и сейчас.

Равнинная ведьма Луна не знала, что такое близость. Эта Луна, раненая и слабая, знает.

Это то чувство, которое возвращается вместе с семьей.

— Пойдем, — негромко говорю я. — Надо уходить.

***

Туннель кажется бесконечным. Тусклого света ярмарочных оберегов хватает лишь на то, чтобы выхватить из мрака крошечный кусочек пространства вокруг нас, остальное же скрыто тьмой и подернуто неизвестностью. Под ногами журчит вода, тонкий ручеек, постепенно становящийся шире и глубже. Бриз идет впереди, освещая путь единственным мощным фонарем, и промокший Бряк восседает на ее плече.

Я медленно плетусь позади, придерживаясь рукой за склизкую, влажную стену.

Эти старые катакомбы сохранились, говорят, с самой Последней войны, и мы с Тухлей изучили их вдоль и поперек еще в детстве. Маленький колдун, внезапно осознавший, что его зловещий талант может быть и нужным, и важным, охотно открывал нам путь в глубины неизведанного. Разрушал замки и решетки, сам зачаровывал украденные фонари. Ускользал от однообразной обыденности вместе со мной, оставив законопослушного Шута одного бродить по улицам в поисках исчезнувших друзей. Мы проводили здесь дни напролет — радуясь свободе, одиночеству и безнаказанности. Можно было не бояться, что случайный прохожий донесет пограничникам о наших “запрещенных” талантах. Можно было тайком проникать в дома богатеев в старом городе, разглядывать дорогие причудливые вещички, оставлять маленькие “приветы” от беспризорников с окраин и свежие пустоты на полках. И пусть пару раз нас почти поймали, пусть однажды гнали со сторожами и вызванными пограничниками до самого выхода на поверхность, но никогда, никогда прежде, туннели не казались мне такими гнетущими.

Такими опасными. Шорохи, шумы, запахи — все будто какое-то чужое, злое, насквозь пропитанное гнилью. Тем тонким, но отчетливым запахом разложения, смрадом медленной смерти, каким отдавала магия колдуна. Чудится гулкий перестук шагов преследователей, чудится потусторонний голодный вой. Кажется, что нас гонят — загоняют, как охотники загоняют жертву.

Мы идем молча, зная, что слова эхом отразятся от низких стен, выдадут нас. И потому, что не о чем говорить — любое неосторожное слово, любая неосторожная мысль может всколыхнуть в душе всю ту черную бездну безысходности, которую я так старательно прячу.

И где-то в этой темноте демон скользит сумеречной тенью, сливаясь с привычным ему мраком. Мой защитник, как я когда-то наивно считала. Вот только не защитник он, и уж тем более не мой. Большой и цельный, могущественный и непокоренный, демон никогда не был в полной мере моим.

Туннель наконец приводит нас в просторный, сухой подвал. Опущены решетки, отделяющие выход в жилую часть дома, но в старой кирпичной стене пробита дыра — лаз в смежный особняк.

Хватает одного взгляда, чтобы понять, что жилище принадлежит далеко не бедняку. Даже здесь, внизу, куда хозяева просто стащили все ненужные в доме вещи, и тут и там можно заметить то, что может быть продано за хорошие деньги. Украшения. Разряженные, но целые, дорогие амулеты. Даже золоченые рамы для магических картин…

Знакомая магия болезненным энергетическим импульсом ударяет в пальцы, сомкнувшиеся на изображении молодой женщины. Мгновение я не могу понять, кто же передо мной, кто эта юная светловолосая девушка, так похожая на Ма. Ведь и Ма могла когда-то быть такой — красивой, свободной, живой. Улыбающиеся глаза незнакомки смотрят прямо, не подозревая даже, что станет с ней потом. Не догадываясь, что приворот, которым пропитана картина, сотрет очаровательную улыбку с ее губ, иссушит щеки, украдет разум, светящийся во взгляде.

— Лу? — Я не успеваю отдернуть руку, не успеваю спрятать страшную находку. Бриз уже рядом, и ее голос полон непонимания. — Это же…

— Это не Ма.

Да, не Ма смотрит на нас с картины, пропитанной черной магией разрушительного приворота. Но вот рядом с ней он, мой ночной кошмар, ее мучитель. Лицо Правителя кажется застывшим и холодным — этот, нарисованный, он не улыбается. Но я-то знаю, в душе он торжествует, празднуя победу над еще одной жертвой, еще одной женщиной, которая уже совсем скоро будет любить его неестественной, болезненной любовью.

Меня пугает чернота, всколыхнувшаяся внутри. Пугает сила и злоба собственных мыслей, пугает, что я четко и ясно, будто передавая приказ демону, представляю, как мои искаженные магией длинные и прочные ногти впиваются в лицо этой женщины, раздирая, уничтожая. Уничтожая ее, слишком похожую на Ма, укравшую то, о чем мечтали мы.

Меня пугает маслянисто-густая тьма, клубящаяся в душе, похожая на клочья высвобожденной демонической энергии, фрагменты черного шторма. Похожая на него, демона. Словно бы это его черная злоба заполняет меня, словно бы поцелуй тьмы не только не дал мне умереть. Словно бы он изменил, исказил меня до неузнаваемости, сделал подобной ему. Связал нас еще крепче.

Меня пугает, что я чувствую отклик. Впервые с того решающего момента на площади, впервые с того мгновения, когда все между нами изменилось окончательно и бесповоротно, я чувствую демона, осторожное прикосновение его разума к моему, обещание.

“Я могу помочь, Лу”.

— Лу, — Бриз касается моей руки, и я вздрагиваю. Потому что не сразу ощущаю ее теплое прикосновение. Потому что я потеряна внутри себя, Черной Луны, тону там, теряя остатки светлых воспоминаний о девчонке, которую когда-то звали Принцессой. — Ты на себя не похожа, Лу.

Я отвечаю хрипловатым смешком.

Нет, я похожа на себя.

Чудовище, дочь чудовища, обещанная чудовищу.

Бряк ворчит. Привлекает внимание, вырывает из охватившего меня странного оцепенения. На секунду даже кажется, что зов демоненка спасает меня, возвращает ускользнувший на мгновение контроль, разум, почти поглощенный демоном. Отбрасываю изображение, уже ненужное, лишнее, подхожу ближе к разлому в стене, зияющей дыре в соседний подвал.

Мертвец свисает с веревки, накинутой на торчащий в потолке огромный крюк.

Я узнаю его сразу, с первого взгляда, брошенного вскользь. Трудно забыть это лицо — последнее, что было перед моими глазами, когда лезвия входили в тело. Трудно забыть эти губы, разодранные клыкастой ухмылкой, запекшиеся от крови волосы на голове, где вырастал демонический гребень. Трудно забыть, как выстрел разворотил ему всю грудь, но он не умер: демонический мрак залил его глаза, и он завершил начатое. Последнее в его жизни.

Теперь я вижу, что у него молодое, почти юношеское лицо. Тело, теперь человеческое, покрыто грязью, кровью и татуировками. Множеством татуировок, магических, еще не разрядившихся татуировок, защитных и…

Контролирующих.

Содранный кусок кожи лежит на полу, у самых лап Бряка. Символы контроля бросаются в глаза, и я содрогаюсь.

Он изувечил собственное тело в тщетной попытке освободиться. Вырваться из-под контроля жестокого колдуна, вытирающего разум из глаз таких, как он. Пустышек и не совсем пустышек.

Он не был мертв, когда по чужой воле взял в руки арбалет, когда отправился на кладбище за беглой равнинной ведьмой. Он все это время был где-то внутри, подавленный, но не убитый, и он предпринял отчаянную попытку обрести свободу, сделать правильную вещь.

— Помоги, — прошу я Бриз.

Сама не знаю, зачем это делаю, почему не ухожу, не спасаюсь бегством. Зачем забираюсь на хлипкий стул, зловеще поскрипывающий под тяжестью моего тела, зачем прошу сестру приподнять мертвеца. Зачем срезаю его с веревки.

В прежние времена эта неожиданно проснувшаяся человечность испугала бы меня. Слабость, такая непозволительная, опасная слабость, легко может разрушить жизнь равнинной ведьмы. Но сейчас человечность напоминает о главном — о том, что я еще существую, о том, что я еще я. Не оболочка, наполненная демонической тьмой.

Я могла бы точно так же висеть в петле на главной городской площади. Черная ведьма, уничтоженная отважным Правителем. Крысеныш, выродок, которому только туда и дорога.

Тело с тихим стуком падает на пол. Бриз отступает, морщась, перешагивает через изувеченный труп. Оборачивается ко мне, и невысказанный вопрос повисает между нами.

“Как, как это все произошло?”

Сестра могла бы спросить, а я могла бы ответить, рассказать всю нашу запутанную историю с самого начала, с приворота и Ма. Но Бриз не спрашивает, и я не могу найти слов, не могу начать этот разговор.

Она тихо вскрикивает, глядя мне за спину. Тут же встревоженно верещит Бряк, и я чувствую чужое присутствие. В этом странном и жутковатом месте мы не одни.

Сначала я не понимаю. Она, женщина с портрета, застывшая сейчас на ступенях лестницы, не должна быть здесь, не должна быть такой — все еще красивой и молодой, словно бы приворот не сумел выжечь ее до конца, вытеснить разум в дальний уголок сознания, превратить в полубезумное испуганное существо. Но даже следы побоев и кровоподтеки на бледной коже, даже рука на перевязи не портят ее.

— Черная Луна. — Я вздрагиваю, до того ее голос похож на голос Ма. Только у Ма он был еле слышным, тихим, Ма словно бы не решалась заговорить чуть громче, боясь спугнуть Светлого Человека и его неправильную любовь. А она, жена Правителя, не боится ничего, и ярость звенит в ее голосе. — Кажется, тебя никто не приглашал в гости.

— Ну простите, — фыркаю я, — что без приглашения.

А в голове множество вопросов, на которые я никак не могу найти ответ. Должна ли я жалеть ее, еще одну жертву чудовища из моих кошмаров? Должна ли попытаться помочь ей, пробиться в искаженный приворотом разум?

— Мы уже уходим, — негромкий голос Бриз разрушает мое оцепенение. В руках мелкой пистолет, и она, как и всегда, когда в ее руках оружие, кажется собранной и сосредоточенной. Бесстрашной. — Мы уходим.

Алые губы жены Правителя складываются в улыбку. Насмешливую, глумливую улыбку, такую знакомую и такую чужую на ее ангельском лице.

Так улыбался он, Светлый Человек.

— Ошибаешься, крысеныш, — и столько презрения в ее голосе, столько знакомых, высокомерных ноток.

Картинка в голове вдруг становится целой. Не она, незнакомка, называла меня “крысенышем”. Не она называла так Бриз, еще одну нежеланную дочь. Не она стояла над детской кроваткой, как чудище из ночного кошмара, не она хотела избавиться от совершенно ненужного ребенка.

Не ее ребенка, нет, случайного ребенка ее жестокого мужа.

Теперь я вижу — ее глаза безумны, полны темной мути. И на руке, безвольно повисшей на перевязи, блестит узкая полоска браслета — браслета Ужаса. Она подконтрольна… была и есть, только вот теперь не мертвый колдун-убийца, а муж управляет ей, как безвольным сосудом, заставляя говорить его словами, улыбаться его улыбкой и убивать.

Щелчок пальцев с длинными алыми ногтями разрывает повисшую между нами тишину.

Я шагаю вперед, на мгновение забыв, что и я теперь очень, очень слаба. И женщина, похожая на Ма, улыбается своей безумной улыбкой, а Бриз вдруг вскрикивает — с удивлением и ужасом.

Сначала мне кажется, что ее испугала я, мой порыв, полный бескрайней, черной, почти демонической злобы. Но потом я оборачиваюсь и понимаю — нет, не я.

А когтистая лапа, сжавшаяся на ее шее.

— Не приближайся, ведьма, — хрипло, надсадно, с видимым трудом произносит мертвец. Обрывок веревки так и болтается на его татуированной шее, и он почти человек, почти полностью человек, только вот одна рука у него перестала быть рукой, став длинной и черной лапой демонической твари.

Насыщенно-синие глаза смотрят на меня, не моргая.

Радужка одержимых теряет цвет. Подергивается потусторонней тьмой, демоническим мраком. Чернота заливает глаза тех, кто давно уже не человек, а лишь мертвая оболочка для прячущегося внутри демона. Мертвый человек — даже мертвый колдун — не может вернуться.

Но бывший мертвец-висельник смотрит на меня живыми, человеческими глазами, и кончики изогнутых когтей касаются кожи на шее Бриз, ровно там, где бьется пульс, и я почти чувствую отчаянные удары сердца сестры. Почти чувствую, как кровь медленно сочится из маленьких ранок, капельками стекает по шее.

— Бриз!

— Убей, — кривит губы безумная ведьма.

Я тянусь, мысленно тянусь в пустоту. Хватаюсь за краешек связи, за тоненькую серебристую ниточку истинно моей связи, еще сохранившейся между мной и демоном, отчаянно пытаюсь вытянуть хоть что-то. Хоть каплю силы. Частичку энергии. Я должна быть сильной и быстрой, и я готова отдаться демону, впустить его в душу и отказаться от всего, если это поможет мне молнией метнуться к Бриз и мертвецу, отвести смертельную опасность от ее горла.

Но у сестры другие планы.

Я пропускаю ту секунду, когда она выбрасывает руку вперед. Когда она, почти как Ма, полубессознательно, направляемая лишь бурлящим в крови отчаянием, позволяет силе сорваться с кончиков пальцев. Магический ветер прохладцей пробегает по моему лицу, принося запахи соли и йода. Шипит от злости подчиненная ведьма за моей спиной, теряя контроль. Всего на мгновение, но мне этого достаточно.

Я успеваю заметить, какая часть магической татуировки гаснет, какую часть контролирующего узора не успел или не смог срезать мертвец.

В следующее мгновение меня настигает сила. Не моя, чужая, чуждая. Сила демона, которую я просила, сила могущественного, жестокого и коварного существа, с которым мы оказались связаны. И ее хватает, чтобы одним быстрым, ускоренным магией движением, оказаться рядом с мертвецом и, выхватив нож, полоснуть по его руке — обычной, человеческой руке — срезая лоскут кожи с контролирующим знаком. Уродуя и освобождая.

На мгновение наши взгляды встречаются — мой отчаянный и его ошеломленный — а потом он разжимает когтистую лапу, толкая Бриз в мои руки, и, трансформируясь на моих глазах, устремляется к жене Правителя.

Беззвучный крик срывается с алых губ.

И мы бежим. Бежим прочь, обратно в жуткую черноту туннелей.

***