Ловушка для Луны

ГЛАВА 17. ЛУНА В ОТРАЖЕНИИ

***

— Смотрите-ка, кто пришел, — тяну я. Насмешливо, потому что никогда не умела воспринимать его всерьез. И потому, что глупо показывать слабость. — А на казнь мою не заглянул, дружочек. Как же так, дружили-дружили, а в последний путь проводить не зашел…

Одновременно шарю рукой за спиной в поисках чего-то, что может послужить оружием.

— Не двигайся, — повторяет Шут, плотнее прижимая дуло пистолета к виску Тухли. — Положи руки на колени.

Подчиняюсь, надувая губы, словно обиженная тем, как он мог подумать что-то плохое. Разве стала бы я искать оружие, чтобы повернуть его против друга детства? И ладони на пестрое лоскутное одеяло я кладу просто так, а не потому, что в зачарованную ткань вплетена колдовская энергия, чуть покалывающая пальцы.

Но Шут этого не видит. Его глаза подернуты мутной дымкой, следом постороннего воздействия. Гарь, горечь. В новой форменной куртке он слишком на одного из гвардейцев безвольной армии Правителя — безумный, одержимый, совсем не такой, как тот мальчишка, с которым мы выросли на одной улице.

— Во-первых, — негромко говорю я, наклоняясь вперед, ближе к нему, — мы всегда дружили втроем. Разве ты забыл, какой беспроигрышной командой мы были в детстве? Так что не моему другу ты сейчас угрожаешь раскроить череп, а своему. Вспомни. Ну вспомни, Рыцарь.

Шут мотает головой, отгоняя мои слова, как надоедливую муху.

— Будь он мне настоящим другом, не окопался бы на ярмарке, творя свои грязные делишки. Сказал бы, признался, не врал бы, что ты мертва…

— Твоими стараниями, приятель, это скоро станет совершеннейшей правдой, — хмыкаю я. — Убери пистолет, Шут, мы тебе не враги. Лучше вспомни, на чьей ты стороне.

— Разума, — глаза пограничника мутны, но голос полон непреклонной уверенности. — Кому, как не мне, защищать город от тлетворного влияния грязной магии?

— А во-вторых, — я медленно поднимаюсь на ноги, не отрывая от старого друга взгляда, — ты теперь работаешь с моим отцом. С моим отцом, Шут. Тем самым, настоящим, который так любил украшать мое тело синяками. Помнишь, как ты клялся, что никогда не позволишь этому снова случиться со мной?

Шут моргает, вздрагивает. Рука с пистолетом смещается чуть ниже, в сторону от виска городского мага. Теперь пуля сразу не убьет, но хватит ли Туху магии, чтобы восстановиться?

— Нет, — говорит бывший пограничник. — Я не работаю с ними, я просто…

Высвобождаю собранные крохи магии, ослепляя его. Пользуясь секундным замешательством, Тухля, внезапно наклонившись, резко ударяет Шута под ребра. Глухо вскрикнув, пограничник стреляет, но пуля застревает в заговоренной ткани шатра, не причиняя никому вреда. Еще мгновение — и ярмарочный маг уже сверху, плотно прижимает поверженного противника к дощатому полу.

— Идиот, — сквозь зубы цедит Тух. — Собрался стрелять — так стреляй, а не отношения выясняй.

— Он сам не свой, — мягко возражаю я, подходя к ним. Заглядываю в глаза Шута в тщетной попытке отыскать там хоть что-то, не затронутое посторонним влиянием. — Его контролируют, Тух. Просто не все в сознании подчиненного гаснет одновременно, что-то отмирает медленнее. Он еще помнил нас, не хотел…

Шут резко рвется вверх, и Тухля коленом придавливает его голову к настилу.

— Ну а теперь вполне себе хочет, — хмыкает маг. — И собирается. Не понимаю я твою новообретенную любовь спасать несчастных и обделенных. У него в мозгах ничего своего не осталось, Лу. Он опасен, как любая пустышка или сомнамбула, одержимая демоном.

— И что, — медленно произношу я, — любой сомнамбуле надо пулю в голову?

Тух морщится. Понимает, о чем я подумала, догадывается. О Бриз. Конечно, о Бриз.

— У сомнамбулы есть другие варианты, — нехотя соглашается друг. — Ее магию можно полностью запечатать, как, например, сделал твой покойный знакомец. Но Шут не бессознательный, он даже не маг. В нем нет ни капли силы, Лу. Он просто человек, которому неудачный приворот перекосил мозги. И ты знаешь, что ему невозможно помочь.

Наклоняюсь к Шуту. Белесая муть в его глазах кажется непроницаемой.

— Демон, — понимаю я. — Мой демон может вытеснить другого демона из его разума.

Тухля только хмыкает.

— А ты его контролируешь, демона-то? Последний раз, когда я его видел, он рыскал где-то по своим делам. Подумай, Лу, сколько времени тебе нужно, чтобы полностью восстановиться… и сколько, чтобы привести в порядок разум? Твои эмоции в таком хаосе, что я не перестаю удивляться, как ты до сих пор не стала пустышкой. Демоны не прощают ошибок.

Мой прощает. Знает, что мне некуда бежать.

Я обещана ему с самого детства.

— Не хочу быть главным пессимистом, — прерывает мои мысли Тухля, — но даже если Шут пришел один, тот, кто его послал, скоро догадается, что что-то здесь не так. Результата-то нет. Так что, Лу, — он проводит одним пальцем по горлу, молчаливо предлагая свой вариант. — И уходи.

— Нет, — качаю головой я. — Мы что, палачи? Убийцы? Давай сдадим его пограничникам. Это их работа, пусть они и разбираются.

— Пограничникам? — фыркает маг. — И как ты себе это представляешь, ярмарочный заклинатель и равнинная ведьма сдают полутруп их бывшего коллеги со словами: “Он такой и был”? Долго мы потом проживем, как думаешь?

— У нас общий враг, — с нажимом произношу я. — Гвардейцы. Правитель. Его ручные твари. Неужели ты думаешь, что пограничники настолько глупы, что будут цепляться за старые обиды? Или считаешь, что Правитель с распростертыми объятиями примет городских магов в число законопослушных горожан? Мы отбросы, Тух, и они теперь отбросы. Хочешь сказать, у нас есть какие-то иные варианты, кроме как объединиться и попытаться выжить вместе?

— Ничего не хочу сказать, кроме того, что в такой позе неудобно.

Мгновение мы смотрим друг на друга, оба упрямые, оба неуступчивые. Потом Тух зло встряхивает головой и точным ударом ребра ладони по шее вырубает Шута. Подхожу ближе, чтобы помочь, но маг останавливает меня одним взглядом.

— У тебя есть другие дела, Лу. Нет смысла сидеть здесь, на моей ярмарке, и ждать, когда пришедшие по твоему следу сравняют ее с землей. Ты хочешь мести? Хочешь отплатить Правителю за то, что он сделал с тобой? Я могу это понять, подруга, ты же знаешь. Но только вот что ты можешь сейчас сделать? Отвечу — ничего. Ты ничего не можешь в таком состоянии. Твои раны все еще кровоточат, хотя на ведьмах все должно заживать как на тварях. Ты еле держишься на ногах, движимая одним лишь упрямством. Ты, Лу, никогда не знала, когда остановиться, когда сделать передышку, когда восстановить силы, когда обратиться за помощью, и я тебе говорю — сейчас. Уходи на равнины, в безопасность, туда, где ты сможешь погрузиться в глубокий сон и заживить все раны на теле, восстановить контроль над демоном, а лучше отправить его обратно.

— А потом я нанесу визит своим старым знакомым. Слишком уж явен интерес Черной банды к нашим краям. И мне нужна сила. Та сила, которая была у Черной Луны.

— Только банда может противостоять банде, — кивает Тух. — А я… Я позабочусь о Бриз, я разберусь с Шутом. Ты знаешь, я держу свои обещания.

Взгляд серых глаз, обычно нарочито пустых и невыразительных, полон бесконечной уверенности. На краткое мгновение я вспоминаю, как горел город за спиной, и как Тухля уговаривал меня уходить. Обещал присмотреть за моими близкими. Обещал — и сделал.

Я сдаюсь. Усталая, убежденная, я сдаюсь.

еще

Дни сливаются воедино — хмурые рассветы, туманные закаты. Моросящий холодный дождь и северный ветер, цепкий холод, нарастающий с каждым днем, проведенном в пути. И усталость. Непроходящая, неизменная усталость, дурманящая разум и делающая ноги такими неподъемно-тяжелыми.

Осень в городе вступает в свои права тихо и незаметно, мягко укутывая ранними сумерками и засыпая разноцветными листьями узкие улочки. Все раньше и раньше загорается защитный купол света, а вечера все прохладнее, но обязательная работа в поле закончена, и можно собраться в теплом свете фонарей с друзьями и соседями. Запах свежей выпечки, дым осенних костров… Первые робкие поцелуи, потому что именно осенью начинаешь задумываться, где же и с кем будешь греться долгой зимой. Осень в городе никогда не казалась мне жестокой, никогда не казалась смертельно опасной.

На равнинах все иначе. Осень приходит с одним резким порывом ветра, закрывая небо тяжелыми тучами, вытесняя жизнь леденящими холодами, прогоняя обитателей все дальше и дальше, туда, где всегда тепло и шумно. И вот уже одни лишь голодные твари рыщут по притихшим полям, скалят зубы на запоздалых путников.

На нас.

Первый раз в это время я оказываюсь так близко к родным краям. Первый раз я двигаюсь на юг по следам давно ушедших колдунов и ведьм, и не затем, чтобы присоединиться к оживленной, бурлящей жизни южного колдовского сообщества, а в поисках помощи. Помощи, которую так непросто получить.

Первый раз я смотрю на опустевшие поля, укрытые пеленой туманной мглы, сидя в крошечном шалаше-убежище посреди пустоты, замерзшая, слабая. Глаза от усталости закрываются сами собой, но я гоню сон прочь. Не могу позволить себе заснуть вот так, когда демон только этого и ждет. Когда маячит темной тенью за моей спиной, выжидая.

Сейчас, когда я тщетно пытаюсь согреться, не провалившись в глубокий сон, в голову лезут ненужные воспоминания. Ужас, Безмолвный Ужас равнин, говорят, не спал, выслеживая жертву. И я не могу понять, как же он так мог, как же это бесконечное бодрствование, вытягивающее последние крохи силы, не убивало его. Не оставляло беспомощным перед его демонами. Как же он жил, колдун-одиночка, когда весь мир вокруг был против него?

Только сейчас я понимаю, как невыносимо тяжело быть одной.

— Ты не одна, — негромко произносит демон. Подкрадывается, незаметный, неслышимый, вспугивает пригревшегося Бряка с моих колен. — Ты никогда не была одна. Но тебе нужно это осознать и принять.

Его слова наполнены спокойной уверенностью, от которой становится дурно. Демон точно знает, о чем говорит, и я действительно никогда не была одна.

Оттого мне сейчас и страшно.

Кажется, будто мы с ним какие-то другие, не такие, какими были всегда. Мы словно бы больше не едины, призвавшая и призванный, словно бы разделились, и каждый стал лишь половинкой себя. Отгородившись от демона нематериальной стеной недоверия и подозрения, я уже не совсем я.

Как же глубоко проникает демоническая магия! Как же мы, равнинные ведьмы, пропитаны ей, наполнены до краев! А без нее…

Без нее внутри одна лишь пустота, болезненная и неправильная, словно бы что-то непоправимо сломано, искалечено. Словно бы я, рожденная ведьмой, никогда не могла бы быть просто человеком.

— Нужно отпустить страх, — говорит демон. — Довериться.

Он опускается на травяную подстилку рядом со мной, и я вздрагиваю, пытаясь отстраниться. Его близость пугает — до жути, до нервной дрожи в пальцах. Пугает едва ли не больше, чем то, что он опять читает мои мысли, снова вторгается в мой разум.

— Не надо бояться, — мягко говорит демон. Теплая рука ложится на мое колено, накрывает кровоточащий порез на коже. — Не бойся, — повторяет он. — Я только хочу помочь.

— Помочь? — цепляюсь за это слово, чтобы не поддаться, не уступить. — Разве ты хочешь мне помочь, демон, отказавшийся подчиняться? Не ты ли говорил, что все, что я делаю — ошибка. Так почему до сих пор следуешь за мной, хотя…

Я осекаюсь. Его взгляд, жесткий и опасный, не позволяет продолжить.

— Хотя ты бы очень хотела, чтобы я ушел? — спокойно, очень спокойно произносит демон.

— Да!

Медленная улыбка скользит по его губам.

— Ложь, — наклоняясь ко мне, к самому моему лицу, выдыхает он. — Если бы ты хотела, то давно отпустила бы меня.

Вековая тьма смотрит на меня его глазами, видит словно бы насквозь. Видит все те стыдные, потаенные желания, которых не могло не быть.

Ведь он так похож на того, кого уже нет в этом мире. И если протянуть руку, коснуться ладонью его теплой, чуть колючей от щетины щеки, а потом скользнуть дальше, к подбородку, к губам, можно представить, будто я не на продуваемой осенними ветрами равнине с жутким демоном, а тем теплым летом. С Тенем.

Вот только глаза…

— Стань им, — тихо прошу я. — Верни иллюзию.

Я уверена, что он откажется. Что бесконечный мрак, сгустившийся от этой дерзкой просьбы, нависнет надо мной мрачной тучей, захватит, покорит своей воле — насильно, вынужденно. Но потом демон моргает, и на меня снова смотрят знакомые зеленые глаза.

— И что теперь, ведьма? — в голосе насмешка, саркастичная и острая. — Продолжим?

Он не пытается приблизиться. Не пытается обнять или привлечь к себе, он просто смотрит — и под его взглядом неуютно так, словно я абсолютно, совершенно, целиком и полностью не права. Словно я ошибаюсь — в себе, в Тене-Ужасе, и в нем, демоне.

И эта иллюзорная зелень его радужки словно забирает что-то. Прячет пугающее — и манящее — ощущение огромной силы, уверенной и спокойной, которая сквозила во взгляде, полном вековой тьмы. Зеленые глаза — глаза Теня, глаза Безмолвного Ужаса, мертвого колдуна-убийцы — отражают сомнения и неуверенность.

На мгновение я очень ярко представляю, каким был бы тот поцелуй, поцелуй мертвеца. Представляю его горечь на губах — горечь невозможного, недопустимого, неправильного. Колдуны не умеют любить — не смеют, не могут. Любовь убивает, расцветая отравленным цветком в их душах. И неуверенность есть всегда — потому что каждый раз может стать последним, разрушить плотную броню самоконтроля, которую мы выстраиваем вокруг себя. Неосторожно впустив в сердце кого-то, мы вступаем на край, за которым подчинение, потеря себя и безумие.

Поцелуй Безмолвного Ужаса — Теня — положил бы начало концу.

Закрываю глаза. Внутри жжет и тянет пустота, расползаясь по телу. И сердце бьется в странном, неровном ритме, словно не забыло еще, как пуля пробила его, разрывая, и как тьма скользнула внутрь, разомкнув мои губы, наполняя и покоряя. А сердце, замершее в ожидании, вновь забилось в ласковых объятиях мрака, окутывающих и исцеляющих. И я ощутила себя правильно-полной.

— Ты не можешь отпустить меня, — негромко произносит демон. — Я нужен тебе, Лу.

Рука его мягко соскальзывает с моего колена, унося с собой тепло, такое необходимое холодной осенью в крошечном убежище посреди равнин.

— Я нужен тебе, чтобы без страха заглянуть в глаза колдуну, который владел тобой в прошлом. Доказать ему, что ты сильна и свободна, что ты имеешь право выбирать.

— А что же ты? — открываю глаза, и он далеко — стоит у самого выхода, глядя вдаль, на медленно темнеющее небо. — Разве ты не хочешь мной владеть?

Демон не оборачивается. Но отвечает, и его голос полон все той же спокойной уверенности:

— Безраздельно владеть хочет тот, кто слишком боится отпустить, Лилит.

***

“Лилит”.

Это короткое имя, теперь уже совершенно чужое, эхом отдается в голове. Чудится в шелесте побуревшей травы, в тихом плеске озерной воды, где ветер мелкой рябью размывает мое отражение. Лилит преследует меня, не давая покоя.

Я давно уже не похожа на нее. Понимаю это все острее, с каждым шагом, приближающим меня к югу, с каждой бессонной ночью. Черная Луна была пугающе-красивой, собранной, целеустремленной и совершенно бесчувственной. Только такая могла выжить в Черной банде, только такая могла понравиться Черному Пеплу. Красивая и яркая, западающая в память, Лилит одевалась нарочито-броско, делала губы дразняще-алыми, а длинные ресницы угольно-черными. Уверенная и гордая, она не могла позволить себе лишь одного.

Чувствовать.

Ни боли, ни страха, ни любви. Только отстраненное равнодушие внутри красивой оболочки.

В отражении я другая. Ушла былая яркость, сменившись темными, приглушенными тонами. Я одета просто, практично. Кровь и грязь засохла на дорожном плаще, темные полосы расчертили кожу. Под глазами огромные синяки, губы бледны, волосы спутаны, а дьявольские колокольчики, перезвон которых изгонял лишние мысли из моей головы, остались где-то там, на эшафоте на главной городской площади. Мне больше нечем спасаться от того, о чем никогда не стоило бы думать.

О прошлом. О будущем. О страхе.

“Спаси ее, и она будет твоей”.

Шелестит ветер, играя пожелтевшей листвой, засохшей травой. Бесконечно повторяет в своем шелесте эти слова, простые, обыкновенные слова, произнесенные с отчаянной решимостью, которая не может не пугать.

“Она будет твоей”.

Трогаю кончиками пальцев воду и вздрагиваю от холода. Я хочу окунуться, чтобы смыть грязь и усталость, избавиться от тяжелых, тревожных мыслей, но не решаюсь. Тоже боюсь.

Демон появляется тихо и неслышно, но я телом чувствую его приближение. Он как магический разряд, от которого сердце вдруг начинает биться чаще, словно вспоминая, кто залечил его раны, вернул ему целостность. Кто починил его, разорванное в клочья пулей, прошлым и одинокой жизнью.

Демон подходит ближе и, наклоняясь, опускает ладонь в воду. Смотрю, как черная муть расплывается от его пальцев, расходится по озерной глади. Затемняет мое отражение, затирая его, заменяя пятном абсолютной черноты, словно напоминая, кем же я должна стать.

Чудовищем.

— Ты можешь просто быть собой, — мягко произносит демон. — Истинной. Светлой. Человечной.

Поднимаю на него глаза, проклиная себя и те чувства, которые всколыхнули в душе его слова. Страх и слабость — лучшая пища для демонов. Страх и слабость — последнее, что ощущает ведьма, замершая на краю.

Дальше лишь падение — вниз, вниз, вниз.

— Он меня уничтожит, — выдыхаю я, решаясь. Потому что тьма смотрит на меня, спокойная и уверенная, а мне так хочется ощутить себя не одной, разделить с кем-то то, что уже невозможно держать в себе. — Черный Пепел. Он подчинит меня и выпьет до дна — потому что может, потому что может захотеть. Если я не буду той, правильной Лилит, у меня не будет ни единого шанса.

— Еще не поздно повернуть назад.

Качаю головой.

— Уже давно поздно, демон. Меня ждут, на меня рассчитывают, я должна…

— Ты не должна разрушать себя, — и есть что-то в его взгляде, что-то такое глубокое, что-то бесконечно мудрое, что я вдруг понимаю, что готова поверить. Ему и его словам.

Тянусь к нему, забывая обо всем. Прошлое, обещание, страх — в это мгновение все не важно, ничто не имеет значения. Мне хочется раствориться в нем, в демоне, обретая такую желанную целостность.

И силу. Осознание, холодное и горькое, отрезвляет. Я слишком устала, слишком измотана, слишком долго отказывала себе во сне, чтобы не потянуться за силой вот так, бессознательно. Ведь сейчас я не видела в нем Теня, того когда-то светлого пограничника, одно имя которого заставляло что-то нервно и сладко сжиматься внутри.

Я видела в нем демона, которым он всегда был.

— Тебе действительно надо отдохнуть, — негромко произносит он.

Я вижу, как черная муть, тонкой пленкой затянувшая поверхность озера, втягивается обратно в его ладонь, облепляет, как перчаткой. И тает.

Демон вынимает руку.

— Теперь тепло. Как летом, — он смотрит на меня с легкой улыбкой на губах. — Ты можешь окунуться, освежиться. А после я посторожу твой сон. Если ты мне, конечно, доверишься. А если нет…

Он не продолжает, но я понимаю, что же кроется за этим “нет”. Усталость, слабость, уязвимость. Луна, у которой никогда не было шансов против мастера Черной банды. Возможно, опять подчинение, зависимость.

Но хуже всего провал. И то, что Бриз снова не дождется помощи от старшей сестры.

Довериться демону — такая ли это большая плата за то, чтобы исправить старую ошибку? Ту, что жжет и тянет глубоко в душе, не дает покоя.

— Согласна ли ты? — мягко спрашивает демон. Его лицо совсем близко, и тьма, глубокая, завораживающая, притягивает. Хочется протянуть руку, коснуться. Дотронуться.

Я шумно выдыхаю, отворачиваясь.

Мне нужен сон, мне очень нужен сон.

— Да, — коротко бросаю я. — Вы с Бряком можете посторожить возле убежища.

***