Ловушка для Луны

ГЛАВА 20. ГОРОД ЛУНЫ

***

В первую секунду мне кажется, что я ошиблась, свернула не туда. Ярмарка, привычная ярмарка, с ее пестрыми шатрами и обманчиво-услужливыми обитателями, пропитанная благовониями, дымом и остаточной тотемной магией множества колдунов-изгоев, превратилась в маленькую крепость. Щерится острыми концами ветвей живая изгородь из пропитанного магией кустарника, светится колдовским светом, отпугивая нежданных гостей с равнин. Тут же и ров, на дне которого я кожей чувствую едва присыпанную землей цепочку сильных заклятий-ловушек. Тварям не пройти… да и мне было бы непросто.

Воздействие чужеродных энергий, сплетенных воедино, неожиданно ослабляет, отзывается в голове ноющей болью. Глаза неприятно пощипывает, и я морщусь, оборачиваясь на своих спутников. Демон и Шанс, всю дорогу не выпускавшие друг друга из виду, разглядывают брешь в заслоне, починкой которой сейчас заняты двое пограничников в форме при поддержке трех городских магов.

Мое приближение заставляет одного из ярмарочных обитателей поднять голову.

— Их велено пропустить, — не нам, а пограничникам, сообщает он.

Те неохотно отступают, особенно неприязненно поглядывая на Шанса. Еще бы, силу скаута Черной банды трудно не почувствовать.

— Командный штаб в центре, в желто-красной палатке, — бурчит один из них. — Капитан с вами разберется.

И вот так, без досмотра или сопровождения, нас пропускают внутрь.

Я иду впереди, Шанс за мной. Демон, вновь изображающий Теня, чуть отстает, чтобы перекинуться парой приглушенных слов с пограничниками.

Смотрю по сторонам и не перестаю удивляться, как же люди умеют выживать и приспосабливаться. Когда-то ведь и Последней войны не было, и демонов. Не было колдунов и ведьм, не было магии в привычном для нас понимании. А потом в один день все рухнуло — и выстроилось заново, преобразилось. Люди выжили, адаптировались, нашли свое место в новом мире.

Вот и сейчас. Распалась защита города, годами поддерживавшая жизнь за его стенами. Узкие улочки, лишенные света, стали смертельной ловушкой, открытой зубам и когтям равнинных тварей и тварей других, рукотворных. Но горожане выжили, не сдались. Вот они на ярмарке, среди городских магов, среди пограничников — строят новую жизнь, новую защиту. Сплотившись, как это бывает в самые тяжелые времена.

Вдыхаю полной грудью запахи осенних костров, осени. Почти городской, почти правильной осени, полной какого-то странного спокойствия. Выхватываю взглядом лица — магов, горожан, пограничников. Кто-то мрачен, суров, но мелькают и улыбки. Вот ярмарочная девчонка что-то оживленно рассказывает мальчишке из города. Вот пограничник помогает ведьме укрепить палатку.

— Удивительно, — вслух произношу я, но Шанс только хмыкает.

Оборачиваюсь к разведчику, собираясь спросить, что же его смущает, почему он так напряженно вглядывается в едва различимый в мутной дымке силуэт города, почему так хмурится, словно что-то очень, очень неправильно, когда знакомый голос привлекает мое внимание.

— Некогда нам между собой грызться, — капитан Сумрак, высокий и широкоплечий, стоит в проходе между палатками спиной ко мне. Отчитывает двоих, мрачно замерших друг напротив друга.

Подбородок Бриз привычно вздернут вверх с ее обычным упрямством, и я с облегчением отмечаю, что мелкая, хоть и похудела и осунулась, в целом выглядит вполне здоровой. Невредимой.

— Мы на одной стороне, — подтверждает бывший Висельник. Я узнаю его только по множеству татуировок: без мертвенной бледности, без веревки на шее, без демонических когтей и гребня на спине он слишком непохож на того мертвого-немертвого, которого я в порыве жалости срезала с веревки. Таким, живым и обычным, в куртке пограничника, он кажется почти нормальным, среднестатистическим защитником горожан. Не монстром, бегущим от своей темной природы.

Бриз только фыркает, проталкиваясь мимо него.

— Думаете, дождетесь помощи? От кого, интересно, от вашего Теня, сбежавшего на равнины? Никто не придет, это я вам точно говорю, никто и никогда не приходит на помощь. Так что надо нападать, а не трусливо забиваться в угол. Надо отбивать наш город.

— Это уже не наш город, — монстр-пограничник спокойный, сдержанный. — Наш дом теперь здесь.

— А твоим он и не был, — сплевывает сестра. В ней словно бы что-то изменилось, надломилось, и темная злоба проступает в этих надломах, сочится наружу, выплескивается в резких, колких словах. — Зато моим был. И я хочу его обратно. А ты…

— Бриз! — останавливает ее голос капитана. Осекает, вынуждает умолкнуть. В голове проносится такая неуместная сейчас мысль, что именно этого сестре всегда не хватало — дисциплины, отца. Нормального, в меру строгого, но действительно заботящегося о ней отца.

— А что я? — низко и хрипло переспрашивает мелкую Висельник, игнорируя недовольство Сумрака.

— Ник! — капитан пограничников вздыхает — тяжело, устало. Это ведь не так просто — управлять неуправляемыми, примирять непримиримых, а еще защищать выживших, укреплять ярмарку, место, чуждое пограничникам по самой своей природе.

— Монетку в помощь страдающим городским магам? — голос бесшумно подошедшего заклинателя пугает меня.

Браслеты на вытянутой худой руке тихо позвякивают.

Я даже не почувствовала его. Не разобрала ноток его магии в пульсирующей магической паутине ярмарки, не выделила. И дело даже не в Шансе, не в его силе — яркой, заметной, затемняющей все слабые энергетические всплески вокруг нас. Дело в том, что он, Тухля, мой старый друг, ощущается как сама ярмарка, вся ярмарка — гниль и благовония, броская, дешевая магия и скрытая мощь.

Как я могла не заметить этого раньше?

— Невежливо, знаешь ли, подслушивать, подруга, — укоризненно качает головой Тухля, но взгляд его неотрывно прикован к Шансу. — И приводить гостей, не спросив хозяев.

— Да я и сама гость, — тихо фыркаю я. — В прошлый раз ты явно дал это понять.

— Но ты вернулась, потому что это твой город.

— И твоя ярмарка, маг, — негромко произносит Шанс. — Этого никто не оспаривает.

Мгновение мужчины напряженно вглядываются друг в друга. Я подсознательно жду какой-то едкой реплики от Тухли, чего-то насмешливо-привычного, но он молчит. Только улыбка кривит узкие губы.

Теплая рука ложится на мое плечо. Я не оборачиваюсь — телом чувствую, кто же подошел ко мне сзади, кто же так по-хозяйски, уверенно, приобнял и привлек к себе. Охотник.

На равнинах, с того самого момента, как к нам присоединился Шанс, демон не позволял себе ничего такого. Ничего лишнего, ничего личного. Ни единого касания, кроме необходимых, ни одного случайного долгого взгляда. Он был спокоен, собран и отстранен, будто бы не было того разговора между нами, не было продолжения. И сейчас, когда он вот так легко обнимает меня на глазах Шанса и Тухли, я чувствую только глухую злость.

— Нашли время авторитетами мериться! — огрызаюсь я, сердито вырываясь из рук Охотника. — Мы здесь по делу, Тух, мы ваше подкрепление и единственная возможность отбить город.

***

— Я смотрю, ты уже не так рвешься в бой, — Тухля, привалившийся к широкому стволу дерева, раскинувшего ветви прямо над временным штабом пограничников, смотрит на меня чуть насмешливо.

Я только фыркаю.

— Не хотелось бы мне попасться на допрос к Сумраку, окажись мы по разные стороны.

Под внимательным и настороженным взглядом капитана рассказать пришлось почти все, что удалось выяснить о колдуне и его предполагаемой банде, опутавшей сетями город. Сумрак хмурился, задумчиво мерил шагами палатку и задавал мне вопрос за вопросом:

“Сколько колдунов может находиться под контролем? Насколько велика их сила? Известно ли мне о ком-то конкретно? В чем именно заключается помощь Черной банды? Так, получается, нужно подобраться вплотную к жертве, чтобы нанести решающий удар? Нужно ли присутствие Шанса рядом? Ведьма ли Бриз? Может ли она помочь? А Тень?”

Сейчас от одних только воспоминаний голова трещит. Я с тоской думаю, как хорошо было на равнинах, как просто. Одна, да, но не приходилось ни оправдываться, ни уговаривать, ни слушать и соглашаться, что нужен общий план совместной, четко размеченной атаки.

Обессилено опускаюсь на землю.

— Там сейчас Шанс, — кошусь на старого друга, вернее, на его тощие коленки, торчащие сейчас на уровне моих глаз. — Разве не хочешь послушать, что он скажет? Или что, все равно верные служки донесут?

— А тебе на земле не холодно, подруга? — вопросом на вопрос отвечает Тух. — У меня, если ты еще не заметила, шатер есть. Довольно уютный.

Качаю головой.

— Туда еще идти надо. Не могу.

— Хочешь, на руках донесу? — со смешком предлагает маг. — Если только кое-кто мне челюсть не свернет.

— Не думаю, что кое-кого это волнует так сильно. А вот ты Шансу был явно не рад.

— Не рад, — легко соглашается Тухля. — Не поверишь, я мало кому в своей жизни рад. Особенно равнинным. Особенно черным. От них всегда очень много проблем. А вот помощи…

— Так что ж ты не там? — махаю рукой в сторону палатки. — Послушал бы, возразил, где надо.

— А где надо? И надо ли? Не думаю, что мнение ярмарочного полудурка кого-то волнует, Лу. К тому же все прекрасно знают — я в пекло не полезу. И в петлю не тороплюсь.

— Петля нас сама найдет, — хмыкаю я. — Все мы тут будущие висельники.

Запрокидываю голову, чтобы взглянуть городскому магу в лицо. Ни тени улыбки. Конечно, сейчас нам всем не до смеха над вымученными шутками.

Словно в подтверждение моих слов, с равнин доносится протяжный и полный какой-то жуткой тоски вой демонической твари. Дикой твари, нормальной.

Усмехаюсь, горьковато думая, как быстро “нормальность” стала чем-то редким и относительным. Слишком размылись границы, слишком легко стало переступать через усвоенные с детства законы и правила. Прежняя Луна не сидела бы так спокойно на холодной земле рядом с палаткой пограничников, безо всякого страха думая, что завтра выступит с ними на одной стороне. Вопреки всему, вопреки всем предубеждениям.

Привычный мир изменился. Изменился окончательно, бесповоротно. Даже если мы это переживем, выдержим, выстоим и свергнем Правителя, то старые понятия потеряют смысл. “Пограничник”, “ведьма”, “чистое человечество” — все исчезнет, перемешается, переродится во что-то совершенно иное. А если не сможем, не справимся… что ж, перемены все равно будут. Только для мертвых все одно.

Последнее Желание напоминает о себе ноющей болью. Морщусь, глядя на протянутую узкую ладонь Тухли. Ладонь друга — надежную и крепкую, как сейчас и нужно.

Маг рывком вздергивает меня на ноги.

Мы идем вдоль пестрых шатров, костров, торговых рядов. Ловлю любопытные взгляды ярмарочных обитателей и гадаю, знают ли они, что где-то там, в желто-красной палатке за нашими спинами, решается их судьба. Понимают ли, как хрупко это затишье перед бурей, которая вот-вот обязательно начнется.

— Как думаешь, договорятся? — спрашиваю я, не глядя на старого друга, поддерживающего меня под руку. — Или предрассудки победят?

— Капитану доверяют, — не вижу, но чувствую, как Тух передергивает тощими плечами. — Он не Лютый, воздух не перекрывал. Как говорится, жил и давал жить другим. Нормально, заметь, жить. Поэтому наши готовы прислушаться к нему… при условии, конечно.

— При условии, что в случае победы прислушаются к вам?

Маг не отвечает.

— Уверена, вы и поражение переживете. Договоритесь, вывернетесь. Ярмарка выживает всегда.

Тухля коротко фыркает, останавливаясь у знакомого пестрого полога.

— Поверь мне, подруга, чтобы выкрутиться, надо иметь нормального противника. Нормального — в смысле, не безумного. А можешь ли ты сказать такое о нашем славном Правителе? Или о его гвардейцах? А уж твари нас точно слушать не будут.

— Некоторые из тварей разговаривают, — вспоминая Висельника, произношу я. — И некоторые из них все еще среди нас.

Тухля кривится.

— Ты про Ника, как я понимаю.

— Ника, — эхом повторяю я, словно пробуя на вкус. — Да, пожалуй, звучит лучше, чем Висельник.

— Он не маг, веревку на шее таскать не придется. А так хоть детишек не пугает, как верно заметил наш капитан.

— Который, разумеется, его допросил?

— Разумеется, — криво улыбается Тух. — Давай внутрь, Лу, не торчи на пороге. Примета, говорят, дурная.

Приглашающе откидывая полог, маг легонько подталкивает меня в спину. Моргаю, позволяя глазами привыкнуть к полумраку.

— Ты же знаешь, что я видела его мертвым. Висельника. А теперь он жив, и, как я посмотрю, пользуется доверием Сумрака.

— Ты же знаешь, — в тон мне отвечает Тух, — весь город считал мертвой тебя. А теперь ты здесь и тоже, так скажем, нашим безграничным доверием пользуешься.

— Я-то просто ведьма…

— Просто ведьма? Ну-ну, просто Черная ведьма, притащившая на хвосте скаута Черной банды. И это я про демона молчу, — Тухля наклоняется к жаровне, ворошит палочкой угли. Палатка наполняется приятным сухим теплом. — Сейчас времена такие, Лу, все друг другу доверяют. Умеренно. Условно. А Ник, ну, он срезал татуировки. Прямо с кожей, так, знаешь, напоказ. Типа, можете меня не опасаться, я человек для себя, мной никто не владеет. Бриз впечатлило.

Я содрогаюсь, представляя реакцию сестры. Тух смеется.

— Ну, если честно сказать, она его и спровоцировала. Вы с ней похожи — обе не торопитесь доверять чужакам. Бриз очень громко утверждала, что Висельник точно заслан к нам Правителем, про жену его сумасшедшую вспоминала, про крюки и цепи для ручных зверушек-тварюшек. И что тварей таких в туннелях полным-полно, а Ник у них предводитель и атаман.

— И что?

— Скажем так, Висельник немного расстроился. Потом пришлось подыскать ему татуировщика из ярмарочных… когда кожа на место отросла. Регенерирует, конечно, как тварь. Но в нашей ситуации такими союзниками не разбрасываются.

— А союзник ли он?

— Сложные вопросы задаешь, Лу, сложные. И если мелкую Бриз я еще понимаю — она такого навязчивого поклонника сроду не встречала — то уж ты-то…

— Поклонника?

Тухля закатывает глаза.

— О мужчинах, девочки, без меня беседуйте. А со мной лучше о деле. Могу, например, энергетическое зелье сварить. Пригодится.

Разглядывая его спину, думаю, что зря я поддалась на уговоры. В шатре старого друга слишком тепло и уютно, и мелькнувшая было идея в одиночку пробраться в город кажется все менее и менее привлекательной, а в сон клонит все больше.

— Черный скаут считает, что лучшее время для атаки еще не пришло, — словно читая мои мысли, бросает ярмарочный маг, принципиально не называя Шанса по имени. — Утверждает, что искажение магических потоков вокруг города может означать лишь одно — наш колдун готовится играть в открытую. В ближайшие дни, последние дни осени, все должно решиться.

— Но как мы узнаем, где, как и когда он нападет?

— Никак. Поэтому дожидаться его хода — глупо. Завтра вечером Правитель дает официальный прием в честь своего переизбрания. Почти все, кого еще защищает купол света над городом, будут там. Ну и нам пора нанести ему официальный визит. Изъявить, так сказать, волю народа. Перекроем все входы и выходы, окружим особняк. А дальше — дело за тобой. Чик — и ладно. Так ведь?

— Да, если отсечь силу колдуна от его гвардейцев, все станет гораздо проще, — я задумчиво кручу в пальцах нитяной браслет и вдруг вспоминаю кое-что еще. — Безмолвный Ужас отмечал ведьм браслетами. По его словам, они частично блокировали их магию. Если, конечно, работали.

— Работали и работают, — в голосе Тухли сквозит ничем не скрываемое раздражение. — Благодаря твоему мертвяку некоторые ярмарочные ведьмы сейчас даже примитивный амулетик зачаровать не могут. Хотя он сам, казалось бы, мирно сдох. Но вот и после смерти от него одни проблемы.

— Может, не только, — не совсем уверенно предполагаю я. — Он ведь пытался подобраться к Правителю, значит, мог ослабить его сторонников…

— Сторонниц, — хмуро поправляет маг, но я и сама это понимаю.

В документах, которые я нашла в квартире Теня, были только женские имена. И сейчас, глядя на то, как Тухля возится с жаровней, я вдруг вспоминаю, что действительно видела такой браслет у женщины, которая не могла не иметь никакого отношения к Правителю.

На руке его безумной жены блестела до боли знакомая полоска металла.

Неужели мертвый колдун нам уже помог? Неужели ослабил одну из подчиненных ведьм? И одна ли она была?

— Я бы особенно не надеялся, — бурчит Тух, и я понимаю, что сказала все это вслух. — Огния, жена Правителя, тихая сумасшедшая. Он ее на люди не выпускает.

— Еще бы, если она его главный сосуд, откуда он черпает колдовскую силу! Черный Пепел меня тоже не очень-то выпускал, когда я… — под пристальным взглядом друга я умолкаю.

— То есть Безмолвный Ужас проник в дом Правителя и обраслетил его жену? — кривится Тухля. — Незаметненько так, да? А она не кричала, не сопротивлялась и мужу ничего не сказала?

— Может, она хотела помочь, — тихо говорю я. — Ма бы наверняка хотела. Он ведь…

Жестокий и самодовольный.

Вспоминаю кровоподтеки на красивом лице привороженной женщины, руку на перевязи. Она, Огния, неохотно напоминаю себе, тоже страдала. И пусть одна мысль о другой женщине отца поднимается в душе волной злобы и неприязни, я заставляю себя думать о ней с отстраненным безразличием. Она могла бы захотеть помочь Безмолвному Ужасу. Это была бы заслуженная месть садисту, приворожившему ее.

Так мне кажется. Но Тухля лишь скептически фыркает.

Пестрый полог шуршит, пропуская Бриз и Бряка. Демоненок ластится, жмется к ногам сестренки и разве что не урчит, всячески показывая, что нашел второго в своей жизни человека, который ему нравится. А Бриз… Бриз, замершая на пороге, смотрит на меня со смесью радости и недоверия.

— Не думала, что ты вернешься, — говорит она вместо приветствия. — Даже не поверила, когда капитан сказал.

— Как видишь, — выжимаю из себя улыбку, надеясь, что получается не совсем вымучено. — Я здесь, мелкая.

— Вижу…

Она не подходит, не бросается в объятия — лишь глядит настороженно, не решаясь приблизиться.

Молчание затягивается.

— Бриз…

— Атаковать будем завтра, — на одном дыхании произносит сестра. — Капитан просил это передать.

Она разворачивается, полная решимости уйти. И в ту же секунду я понимаю, что если она пересечет порог, растворится в вечерней ярмарочной суете, это будет все, точка. Последний выстрел в полуживой труп наших отношений.

— Бриз!

Сестра не оборачивается.

— Думаешь, я не понимаю, что ты уйдешь, как только получишь свое? — хмуро произносит она. — Твоя жизнь давно уже не здесь, не в этой… дыре. У тебя впереди свобода, сила, красивые мужчины…

Тух издает короткий смешок.

Бросаю на него сердитый взгляд, но маг только глаза закатывает.

— Это мой город, мелкая, — с нажимом произношу я. — Разве я это не доказала? Тогда почему ты до сих пор не веришь, что я пришла, чтобы остаться. С тобой, с Тухлей… с семьей.

Тух фыркает снова.

— И Шута в лечебнице навещать, — вполголоса вставляет он. — Для полноты семейной картины.

Бледные губы сестры кривятся в горьковатой улыбке.

— Я тоже ведьма, Лу, и ведьма неправильная. Ты сама это прекрасно знаешь. И скажи, есть ли у меня шансы найти свое место в твоем мире? Правду скажи — есть?

— Нет, — тихо произношу я. — Потому что тебе не надо ничего искать. Твое место в моем сердце, мелкая, оно только твое. С того момента, когда я впервые тебя увидела — беззащитную, маленькую — я поняла, что больше не одинока. Хочешь, расскажу об этом? Хочешь, расскажу тебе все?

Бриз качает головой — но медленно, неуверенно. Губы сестры дрожат, пальцы судорожно комкают край блузы.

Достучалась, все-таки достучалась.

Я мягко похлопываю ладонью по низкой лежанке, предлагая сестре сесть. Бряк понимает намек быстрее мелкой — запрыгивает, сворачиваясь черным клубком у моего бедра.

— Останься, Бриз. Нам о многом надо поговорить.

Она остается.

Охотник приходит ночью, когда ярмарка затихает. Я лежу, вслушиваясь в тихое размеренное дыхание спящей Бриз, расположившейся на подушках в углу шатра. Горло чуть саднит — мы говорили слишком много и слишком долго. Есть и усталость, но усталость приятная, легкая.

Лежанка прогибается под весом демона. Чувствую прикосновение горячих рук, твердое тело прижимается к моей спине. Дыхание щекочет кожу.

— Спи, искорка. Завтра тебе понадобятся силы.

В его объятиях так спокойно, что я засыпаю почти сразу.

***

Где-то в глубине души я понимала, что так все и случится. Осознавала еще тогда, когда уходила на равнины за подмогой, за силой. Точно знала, что вернусь, и будет уже практически поздно.

И практически — это в лучшем случае.

Холодный ветер сдирает последнюю листву с низко нагнувшихся над узкими улочками деревьев. Осень в своем закате, жестокая и холодная, твердой рукой прибрала себе все. Простерла хмурые тучи над угрюмо замершим в сумраке городом, затянула белесым туманом истертые камни мостовых, лишила света, тепла, защиты. Отдала на откуп чудовищам.

И вот он, мой родной город, который я ненавидела и принимала, отпускала и вновь находила. Сейчас он, чужой, пустой и опасный, встречает смельчаков с заговоренными фонарями мрачной тишиной, будто напоминая, что многое уже потеряно и эти улицы принадлежат уже не им.

Где-то вдали, словно чуя кровь, воет демоническая тварь.

Гвардейцы появляются из тумана — темные силуэты с арбалетами наперевес, магически неощутимые, мертвые. Выстраиваются ровными рядами, замирают, словно ожидая команды. Я чувствую, как напрягается тело демона рядом со мной, слышу, как капитан Сумрак передергивает затвор заговоренного обреза, будто сигнализируя пограничникам, как перекидываются парой коротких слов городские маги. Воздух трещит от сгустившейся энергии.

Одержимые марионетки Правителя не двигаются с места. Их не пугает наш отряд, не пугает сильный демон за моей спиной. Они не боятся ни пограничников, ни колдунов. В пустом сосуде их живых тел нет места для страха. Только смирение. Только покорность.

Магия загорается на моих ладонях. В ее бело-голубом свете я вижу лица тех, кто выстроился передо мной — пустые, но пугающе знакомые лица. И я не могу шевельнуться.

“Эх, Луна-Луна”, - всплывает в памяти как пощечина.

Смотрю в подернутые мутью глаза бывшей воспитательницы и понимаю, что она уже никогда больше не произнесет этих слов. Она меня даже не вспомнит, девчонку, вечно влипавшую в неприятности. Сейчас она передо мной — неприятность — и это до боли иронично. И горько, потому что я узнаю не только ее. Я знаю слишком многих из тех, кто преградил нам путь.

Повариха, соседка Лазурной Волны, подкармливавшая нас с Тухом в далеком голодном детстве. Те, с кем бок о бок приходилось убирать урожай на обязательных полевых работах, бывшие мальчишки, с которыми мы когда-то играли в “демонов” и “пограничников”. Все эти люди, люди полузабытого прошлого, люди моего города, сейчас пусты и послушны воле Правителя.

— Чертовщина какая-то, — шепчет кто-то за спиной.

Чувства, всколыхнувшиеся внутри, сдавливают горло, и магия на моих руках гаснет, погружая нас в жутковатый полумрак.

Охотник первым выступает вперед. Он спокоен и уверен, холоден и бесчувственнен, и впервые за долгое время я боюсь не того, что мы не сможем выйти победителями из очередной схватки. Я боюсь именно победы.

— Стой, — тихо прошу я. Знаю, что он услышит — он меня всегда слышит. Кладу руку на его напряженное плечо, и потусторонняя энергия чуть покалывает пальцы. — Они живые. Они делают это не по своей воле.

Но слышит меня не только Охотник.

— У нас нет выбора, Луна, — голос капитана Сумрака звучит негромко и устало. — Они уже не те, кого ты помнишь. Пустышки — это уже не люди.

И, словно бы в подтверждение его словам, ближайший гвардеец вскидывает арбалет. Магический приказ — чужой, злой, щиплющий язык гарью — разрушает хрупкое перемирие. Мертвой, бездумной лавиной гвардейцы налетают на нас.

В сгустившемся сумраке тает призрачный смех.

***