Любовь навеки

Глава 17

Даже при свете погожего июньского дня улицы, по которым ехала виконтесса с мальчиком, казались серыми и унылыми. Глядя на грязные сточные канавы и убогие здания, Пенелопа думала о том, что, наверное, именно в эту часть Лондона привозил ее Чедуэлл два дня назад. Она полагала, что больше никогда не появится в этих кварталах, где царит порок, но чувство сострадания заставило ее вновь приехать сюда. Возможно, она поступила неосмотрительно.

Сидя в экипаже, Пенелопа всматривалась в унылые серые лица прохожих. Ночью по крайней мере здесь горел свет, слышался смех. Днем же обитатели этих трущоб выглядели особенно жалко. Их опустошенный взгляд говорил о том, что им некуда идти и нечем зарабатывать себе на жизнь.

Пенелопа и Пиппин выехали из дома в фаэтоне Тревельяна, однако, когда они добрались до квартала лондонских трущоб, кучер решительно отказался ехать дальше и пассажиры вынуждены были выйти. Взяв кеб, они двинулись дальше и вот теперь, похоже, должны были продолжить путь пешком. Дорога впереди была покрыта непролазной грязью.

Даже Пиппин, проживший в этом районе десять лет, помрачнел, увидев, что Пенелопа собирается выйти из кеба. Сидя напротив нее и глядя в окно на хорошо знакомые ему улицы, он вдруг содрогнулся при мысли, что леди может оказаться сейчас посреди этого жестокого грязного мира.

– Нет, мэм, вы не должны делать этого. Вам опасно тут ходить. Я сам найду отца, а вы подождите меня в экипаже!

Пенелопа заколебалась – ей не хотелось отпускать мальчика одного. Если с ним что-нибудь случится и он не вернется, что она будет делать? С другой стороны, Пенелопа боялась и за себя, ей было страшно выходить из кеба. Ведь в этом квартале опасность подстерегала ее на каждом шагу. Пенелопа понимала, что может бесследно здесь исчезнуть. Было безумием появляться в этих трущобах одной, без мужчин, но Пенелопа была слишком горда, чтобы просить помощь у Грэма или Чедуэлла.

Мальчик тем временем, приняв решение, выскочил из экипажа. Не успела Пенелопа и глазом моргнуть, как он уже исчез за соседними домами, растерянно посмотрев ему вслед, она хотела уже последовать за ним, но тут увидела двух подозрительных мужчин, стоявших в дверном проеме одного из зданий, и не решилась на это.

Приказав кучеру не трогаться с места до ее особого распоряжения, она запаслась терпением и стала ждать. Кучер был недоволен тем, что ему пришлось ехать в такой район и остановиться здесь на неопределенное время. Правда, леди хорошо заплатила ему, дав столько денег, сколько он зарабатывал за неделю. И кучер, конечно, подчинился.

Сквозь щели ветхого экипажа внутрь проникала вонь, исходившая от реки и сточных канав, и, чтобы не задохнуться от отвратительного запаха, Пенелопа поднесла к носу надушенный носовой платочек. Она старалась не выглядывать из окна, чтобы не привлекать к себе внимания, но стоявшие на крыльце соседнего здания мужчины, похоже, и не думали уходить. Прищурившись они молча смотрели на кеб. И в душу Пенелопы закрался страх.

Пенелопа старалась держать в узде свое живое воображение, не давая ему разыграться. То, что парень с длинными, давно немытыми волосами держал руку в правом кармане пиджака, еще не означало, что там у него лежит нож. А ухмылка его рыжеволосого приятеля с редкими зубами свидетельствовала лишь о хорошем настроении, а не о том, что он хочет напасть на кеб, с которого не сводил глаз. Пенелопа знала, что внешность обманчива и по ней нельзя судить о людях и их намерениях. Что было бы, если бы она судила о Грэме по его внешнему виду?

Однако постепенно Пенелопа заметила, что за кебом наблюдают и другие обитатели этого квартала. Несколько бродяг пытались заглянуть внутрь экипажа. По-видимому, им просто нечем было, заняться, и они с любопытством рассматривали остановившийся посреди узкой улочки кеб. Пенелопа начала нервничать.

Кучера тоже охватило беспокойство, и он решительно заявил, что пора ехать. Пенелопа с отчаянием поняла, что не сможет остановить его, но тут она заметила бегущего по улице Пиппина и вздохнула с облегчением. Пенелопа попросила кучера подождать мальчика, и тот неохотно согласился.

Наконец дверь экипажа распахнулась, и Пенелопа увидела радостное лицо Пиппина.

– Он сейчас придет, миледи, – поспешно сказал мальчик. – И принесет сестренку.

Выглянув из окна, Пенелопа увидела коренастого мужчину, торопливо шагавшего по улице. То, что он нес в руках, походило на узел тряпья, из которого торчала детская головка с золотистыми кудряшками. Налитые кровью глаза мужчины под тяжелыми веками свидетельствовали о том, что он сильно пьет. Пенелопа содрогнулась, заметив выражение неумолимой жестокости на его лице с тяжелым подбородком и безвольной линией рта. Как можно было доверять воспитание детей такому человеку? Имея перед глазами такой пример, они наверняка выросли бы злыми и порочными!

Возможно, их мать была порядочной женщиной. Во всяком случае, на лице Пиппина не было печати врожденной жестокости или деградации. Когда мужчина остановился и Пенелопа взглянула на девочку, она увидела ее пустые, ничего не выражавшие голубые глаза. В них не отражалось никаких чувств, в них не было даже искорки жизни. Пенелопа чуть не заплакала при виде этого несчастного ребенка, но, переведя взгляд на отца, помрачнела, и ее фиалковые глаза стали суровыми.

Она молчала, не отваживаясь заговорить первой. Ей следовало бы вырвать ребенка из рук этого чудовища и увезти его, но стоявший перед ней мужчина был отцом девочки и, разъярившись, мог бы догнать впряженную в кеб усталую лошадь. Поэтому Пенелопа решила не; предпринимать никаких действий и посмотреть, . что будет дальше.

– Мальчишка говорит, что вы интересуетесь моей Голди, – гнусавым голосом сказал мужчина, внимательно разглядывая Пенелопу. В глаза ему бросились ее модный наряд, обручальное кольцо на пальце и свежий цвет лица. По-видимому, внешний вид покупательницы вызвал у него доверие. – Понимаете ли, мать девочки умерла, а я один не в состоянии заботиться о детях. Пиппин говорит, что вы очень добры к нему, но он уже большой мальчик и может сам ухаживать за собой. Голди мне особенно дорога, она напоминает мне умершую жену.

– У меня нет времени, чтобы торговаться с вами, сэр. Ребенку нужны хорошее питание, свежий воздух и уютный дом. Все это я обеспечу девочке. Достаточно ли будет соверена, чтобы убедить вас отдать ее мне?

Глаза отца загорелись, когда он увидел золотую монету, которую Пенелопа достала из кошелька, однако он только крепче прижал малютку к груди.

– Прошу прощения, но Голди – это все, что У меня осталось, после того как Пиппин ушел из дома. Я не вынесу разлуки с ней.

Привыкшая торговаться и экономить каждый пенни, Пенелопа прекрасно видела, что он хитрит, но ей трудно было спорить о цене ребенка. Поджав губы, Пенелопа жестом приказала Пиппину сесть в экипаж.

– Нам пора ехать, Пиппин, – сказала она и, достав из кошелька еще один соверен, протянула папаше две монеты. – Два соверена – мое последнее слово. Если вы не согласны, мы уезжаем. Я хочу доставить радость Пиппину, но всему есть предел!

Мужчина жалобно взвыл, не сводя глаз с набитого кошелька Пенелопы. Решив, что леди поступит так, как сказала, Пиппин, не раздумывая, выхватил сестренку из рук застигнутого врасплох отца и, прыгнув в экипаж, захлопнул за собой дверцу.

– Бежим отсюда, мэм! – воскликнул он, передавая ребенка Пенелопе, и торопливо постучал кучеру, веля тому трогаться с места.

Пенелопа понимала, что побег ни к чему хорошему не приведет. Отец девочки догонит кеб, и им не удастся скрыться. Впрочем, они не успели еще тронуться с места, как он ввалился в кеб, пытаясь отобрать у Пенелопы ребенка. Пенелопа в отчаянии закричала.

Тем временем экипаж обступила толпа Hapoда. Один из прохожих встал на подножку с другой стороны кеба и, разорвав бумагу, которой было затянуто окно, попытался схватить сумочку Пенелопы. Другие стали взбираться сзади на экипаж, штурмуя его, словно высокую гору. Группа обитателей квартала, громко изрытая проклятия преградила путь лошади, не давая ей сдвинуться с места.

Пиппин изо всех сил колотил кулаками бродягу, залезшего в окно и вцепившегося в волосы Пенелопы. Пенелопа, громко вопя от боли и страха, крепко сжимала в руках ребенка, отбиваясь от пьяницы. Сидевший на козлах кебмен отчаянно работал кнутом, своим единственным оружием, пытаясь отогнать наглецов, которых его сопротивление только еще больше раззадоривало.

Толпа начала раскачивать экипаж, стараясь перевернуть его, и Пенелопа уже представила, как ее выволокут на улицу и забьют до-смерти, но она не могла отдать ребенка.

Но тут в толпе послышались испуганные возгласы. В конце улицы появился всадник. Он мчался во весь опор, так что грязь летела во все стороны из-под копыт его вороной лошади. Прежде чем мерзавцы, напавшие на Пенелопу, поняли, куда скачет всадник и какую цель преследует, он налетел на них и начал разгонять толпу плеткой, управляясь с ней более искусно, чем кучер со своим хлыстом. Нападавшие, вопя от боли и изрыгая проклятия, отступили, и экипаж перестал крениться.

Отец Пиппина сделал последнюю попытку отобрать у Пенелопы свою дочь, но тут же получил удар тростью по плечу. Пенелопа сразу же узнала ее и, выглянув из окна, увидела мужа, яростно колотившего бродяг, загородивших дорогу Кебу. Плащ Грэма развевался по ветру, открывая его широкую грудь и мощные плечи. В одной руке он держал плеть, в другой – трость. Пенелопа с ужасом заметила, что последняя имела острый серебряный наконечник, который можно было использовать как кинжал. Несколько оборванцев, по-видимому, слишком поздно поняли это и теперь визжали от боли, истекая кровью.

Все произошло так быстро, что Пенелопа успела лишь разглядеть выражение ярости на изуродованном лице мужа. Он заглянул в экипаж, чтобы убедиться, что с Пенелопой все в порядке. Единственный глаз Грэма сверкал таким гневом, что Пенелопа задрожала от страха. Разъяренный муж был способен напугать ее больше, чем пиратское судно или отребье, обитающее в лондонских трущобах. Но тут кебмен, увидев, что путь свободен, рванулся с места.

У Пиппина перехватило дыхание, когда он увидел всадника исполинского роста, прискакавшего верхом на огромном вороном жеребце, чтобы спасти леди. Встав на колени на сиденье, он высунулся по пояс в окно и следил за тем, как тот разгоняет толпу, пока экипаж не свернул за угол. Вздохнув, Пиппин сел и молча посмотрел на Пенелопу огромными от изумления глазами, словно лишившись дара речи.

Охваченная трепетом, Пенелопа тоже была не? в силах говорить. Она не сводила глаз с ребенка, которого держала на руках. Девочка мирно спала.

Пенелопа едва сдерживала рвущийся из груди истерический смех. Слезы набежали у нее на глаза, и она начала раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь успокоиться.

Вскоре они услышали стук копыт вороного жеребца, и Пиппин вновь высунулся, чтобы еще раз увидеть свирепого всадника, однако тот держался позади экипажа и сопровождал его, не показываясь на глаза пассажирам кеба до тех пор, пока они не оказались в западной, ухоженной и благополучной части Лондона. Для Пенелопы стук копыт скачущего за экипажем жеребца был подобен барабанной дроби перед казнью. Она попала из огня да в полымя. Избежав ужасной гибели, она была обречена на не менее страшную участь. Пенелопа помнила, с каким суровым выражением лица Грэм взглянул на нее, и не рассчитывала на снисхождение.

И Пенелопа не ошиблась. Когда кеб остановился у ворот особняка, Грэм с громкой бранью набросился на кебмена. Заплатив за повреждения, которые получил экипаж, он предупредил его владельца, что придушит его, если он когда-нибудь еще раз посмеет отвезти леди в Ист-Энд. Затем Грэм принялся ругать лакеев за то, что они не торопятся открыть дверь и впустить в дом свою хозяйку. Все это время виконт как будто не замечал Пиппина. Переступив порог особняка, он наорал на дворецкого, распекая его за то, что тот позволил Пенелопе уехать, не выяснив, куда она направляется. Если бы в усадьбу не вернулся кучер и не предупредил Грэма о намерениях миледи, с ней произошла бы беда. Грэм поклялся, что в таком случае убил бы дворецкого на месте.

В конце концов виконт приказал слугам не выпускать Пенелопу из дома без его разрешения. Затем он обрушился со страшной бранью на служанок и горничных, которые выглядывали в холл, стараясь понять, что случилось. Их сразу же как ветром сдуло.

Разогнав всю прислугу, Грэм остался наедине с женой, державшей в руках узел тряпья, и жестом приказал ей следовать за собой в кабинет. Он был слишком разъярен, чтобы говорить с ней. Собравшись с духом, Пенелопа гордо вскинула голову и направилась за ним, внешне сохраняя полное спокойствие, несмотря на то что у нее поджилки тряслись от страха.

Грэм был ужасен в гневе. Пенелопа, крепче прижав к груди ребенка, ни жива ни мертва переступила порог кабинета, не зная, чего ей ждать от человека, который был ее мужем.

Когда он закрыл за ней дверь, Пенелопа почувствовала на себе его пристальный взгляд. Казалось, он пронзал ее насквозь. Однако когда виконт заговорил, в его голосе не было злобы, в нем звучала лишь обеспокоенность.

– Зачем вы это сделали, Пенелопа? Почему вы решились подвергнуть себя смертельной опасности ради этого нежизнеспособного ребенка? Боже мой, у девочки, вероятно, вши, она отравлена джином и, возможно, заражена сифилисом! Что вы собираетесь делать с ней? Неужели вы так страстно мечтаете иметь ребенка, что готовы украсть любого прямо на улице?

Долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз Пенелопы. Ее сотрясали глухие рыдания, но она все еще не могла повернуться лицом к мужу. Пенелопа знала, что он не поймет ее, потому что мужчина не способен понять те чувства, которые женщина испытывает к ребенку.

Грэм растерянно смотрел на жену, а та была не в состоянии говорить, слезы душили ее. Ему нечего было предложить ей в утешение. Грэм надеялся, что богатство сделает ее счастливой. Но теперь он видел, что деньги не приносят Пенелопе радости. Она стремилась любить и быть любимой, а он, ее муж, не мог дать ей этого.

– Все хорошо, Пенелопа, ничего страшного, – мягко сказал он. – Я не заберу ее у вас. Мы ее вымоем, покажем врачам, и, если девочка здорова, она будет жить в детской вместе с Александрой.

Пенелопа замотала головой.

– Я вовсе не этого хотела, – сказала она, стараясь сдержать мешавшие ей говорить рыдания. – Я привезла ее не для того, чтобы иметь ребенка, не для того, чтобы девочка непременно жила у нас. Я просто не могла бросить ее на произвол судьбы. Неужели вы этого не понимаете?

Слова Пенелопы вновь рассердили Грэма.

– Вы хотите сказать, – возмущенно промолвил он, – что отправились в самый зловещий район города и рисковали здоровьем и самой жизнью ради ребенка, которого никогда не видели и который вам в общем-то не нужен? Да вы с ума сошли, Пенелопа! Вы представляете, что могли бы сделать с вами обитатели тех гнусных трущоб? Неужели вы так наивны, что не понимаете, насколько они опасны?

Нет, Пенелопа знала, чем рисковала. Она видела жадные глаза оборванцев и понимала, что ее ждет, если она окажется у них в руках. Пенелопа совершила ту же роковую ошибку, что и те несчастные женщины, которые погибли на улицах Ист-Энда. Правда, она приехала в этот район не темной ночью, а при ярком свете дня, полагая, что тем самым убережет себя от опасности. Она медленно повернулась и взглянула на мужа:

– Простите, что я испугала вас, но я не могла поступить иначе. Я знаю одну бездетную супружескую пару в деревне, которая будет счастлива взять девочку на воспитание. Вам не следует беспокоиться об этом.

Вызов, с которым были произнесены эти слова, причинил Грэму не меньше боли, чем ее слезы. Неужели он кажется ей настоящим чудовищем, способным выбросить на улицу несчастную малютку, а ее саму поколотить за своенравность? Впрочем, возможно, это и хорошо, что она подобным образом думает о нем. Это поможет ей смириться с правдой, когда она наконец узнает ее.

– Я запрещаю вам появляться на улицах Ист-Энда, – промолвил Грэм. – И я позабочусь о том, чтобы вы больше никогда не ездили туда. Я уже приказал кучеру не возить вас никуда без моего разрешения. Если вы попытаетесь выйти на улицу одна, без сопровождающих, Харли сразу же доложит мне об этом. Займитесь подготовкой к нашему отъезду на лето в деревню. Я уже отдал распоряжения, чтобы в Холле нас ждали. Думаю, у вас будет много дел и это обуздает ваше рвение спасти всех несчастных. – Не обращая внимания на то, что обычно покорная Пенелопа на этот раз постепенно начинает злиться на него, Грэм продолжал: – Я пойду вам на уступки и разрешу заниматься благотворительностью. Вы получите деньги, которые сможете тратить по своему усмотрению, и я не буду спрашивать вас, на что они израсходованы. Вы можете, если хотите, покупать на них драгоценности и меха или помогать обездоленным. Это будут наличные деньги. Но у меня есть одно жесткое условие. Если я узнаю, что вы вновь безрассудно подвергаете себя опасности, я больше никогда не дам вам ни единого пенни. Вы будете получать от меня только одежду, чтобы прикрыть наготу. Вы меня поняли?

Охваченная противоречивыми чувствами, Пенелопа смотрела на Грэма сквозь пелену слез, не в силах говорить. Она не понимала, какое место занимает в жизни мужа. Возможно, Грэм сам не знает, как относиться к ней. Он делал ей замечания так, словно она была служанкой, наставлял ее, как ребенка, давал деньги и дарил драгоценности, словно она была его любовницей. И лишь иногда Грэм обращался с ней так, как будто она действительно была дорога его сердцу.

Пенелопа не знала, что ответить мужу. Но тут ребенок у нее на руках подал наконец признаки жизни. Голди начала ворочаться и хныкать, и Пенелопа сосредоточила на ней все свое внимание.

Если бы она в этот момент подняла глаза на Грэма, то увидела бы, что выражение его лица смягчилось и он с умилением смотрит на нее. Сияющие, еще влажные от слез глаза Пенелопы были устремлены на крохотное плачущее создание, которое она держала в руках. Завитки золотистых волос рассыпались, на щеках девочки играл нежный румянец. Грэм залюбовался женой, которая походила на Мадонну с полотен великих художников. Грэм отдал бы все свое состояние за то, чтобы Пенелопа получила возможность родить ребенка, которого могла бы лелеять и холить. Простая мысль о том, что он мог бы сам стать отцом этого ребенка, не приходила ему в голову.

– Я искупаю Голди и, пока врачи не осмотрят ее, не позволю Александре подходить к ней близко, – промолвила Пенелопа, стараясь не смотреть на мужа.

Так и не сказав ничего по поводу его распоряжений, она повернулась и вышла из кабинета. Грэм проводил ее задумчивым взглядом. Он не хотел признаваться себе, что эта женщина была ему необходима как воздух.