Любовь навеки

Глава 19

Всю дорогу до Гемпшира шел проливной дождь. Не желая вымокнуть до нитки, Грэм предпочел пересесть в экипаж, в котором ехали Пенелопа и дети. Он предлагал отправиться в гости в двух колясках, чтобы взять с собой гувернантку и няню, которые могли бы присматривать за Голди и непоседливой Александрой, но Пенелопа решила ехать вместе с детьми, предпочтя их общество тишине и покою. Когда в экипаж вынужден был сесть Грэм, в нем совсем не осталось свободного места, поэтому все сидели, тесно прижавшись друг к другу.

Однако в дороге им скучать не пришлось. Лорд Тревельяи был неистощим на шутки и выдумки. Позаимствовав у Пенелопы ленту, он показал Александре, как играть в «веревочку», а потом разучил с ней слова одной залихватской песенки, слегка отредактировав их, и они долго распевали ее во весь голос.

Веселая компания добралась до поместья, когда время обеда уже миновало. Леди Аделаида и ее муж, сэр Брайан, вышли в салон, чтобы поздороваться. У сестры Грэма загорелись глаза, когда она увидела младенца на руках Пенелопы. Аделагида была беременна и, наверное, поэтому долго с умилением смотрела на белокурую головку Голди. Расцеловав брата и его жену, она опустилась на колени перед племянницей и крепко обняла ее. Когда Пенелопа заявила, что детям пора спать, Аделаида сказала, что сама хочет уложить их. Взяв Голди на руки, она повела Александру и Пенелопу в приготовленную детскую.

Поручив служанкам согреть простыни и распаковать багаж детей, Аделаида раздела девочек и с помощью Пенелопы искупала их, явно наслаждаясь этим занятием. Уже через несколько минут женщины чувствовали себя подругами.

Поднявшись на второй этаж, чтобы узнать, куда запропали их жены, виконт и сэр Брайан застали их за оживленной беседой. Пенелопа и Аделаида разговаривали с таким упоением, как две сестры, встретившиеся после долгой разлуки. Дети крепко спали в своих кроватках, и взрослые перешли в соседнюю комнату, где горничная раскладывала вещи Пенелопы.

Здесь Аделаида рассказала о том, как старший брат, будучи еще совсем маленьким, впервые попробовал виноградного вина. Пенелопа долго смеялась над ее рассказом. Грэм любовался румянцем, выступившим на ее бледных щеках. От пара, поднимавшегося от горячей воды, которую служанки приготовили для детской ванны, завитки волос на лбу Пенелопы стали влажными и прилипли к коже, ее глаза сияли. Давно уже Грэм не видел в них такого живого блеска. Он не сводил с жены восхищенных глаз, чувствуя, как в нем вновь нарастает желание.

Заметив, что брат необычно молчалив, и проследив за его взглядом, Аделаида тронула Тревельяна за рукав.

– Может быть, вы проголодались? – спросила она гостей. – Я могу предложить вам холодный ужин, если вы...

Грэм покачал головой:

– Мы останавливались в «Золотом гусе». Не нарушай из-за нас свой обычный распорядок. Поездка была утомительной – боюсь, что Пенелопа совсем выбилась из сил.

Аделаида с улыбкой посмотрела на свою новую подругу, полагая, что брат сильно преувеличивает. Добраться из графства Суррей в Гемпшир было совсем несложно. Но Пенелопа, как будто ничего не слыша, рассеянно наблюдала за мерцающим пламенем лампы, висевшей на стене. Аделайду растрогала скромность невестки, которая старалась не замечать устремленного на нее страстного взгляда мужа. Встав, она пожелала гостям спокойной ночи и, взяв сэра Брайана под руку вышла из комнаты, в которой должны были ночевать супруги Тревельян.

Грэм увидел, что от лица Пенелопы отхлынула кровь, как только за хозяевами дома закрылась дверь. Стараясь не смотреть на мужа, она поспешно подошла к дорожным сундукам, однако слуги уже успели распаковать их и аккуратно разложить вещи по своим местам. Мысль о том, что сестра предоставит ему и Пенелопе одну комнату на двоих, даже не приходила виконту в голову.

– Пенелопа, – промолвил он и замолчал, не зная, что сказать дальше.

Она повернулась и взглянула на него. Грэм уже успел снять сюртук и развязать шейный платок. На нем были белая рубашка свободного покроя и элегантный жилет из светло-золотистой парчи, который подчеркивал ширину его плеч. В этой одежде он походил на пирата. Пенелопу охватило сильное желание погладить жесткие посеребренные сединой волосы мужа. Почему он так коротко стрижется?

– Я скажу Аделаиде, что мой храп беспокоит вас, и попрошу выделить мне отдельную комнату. В этом доме много свободных апартаментов, – промолвил сэр Тревельян. Эти слова вырвались у него помимо его воли.

Сначала на лице Пенелопы появилось выражение облегчения, но потом она на минуту задумалась и покачала головой:

– Нет, думаю, что вашей сестре это не понравится. Если мое присутствие не слишком раздражает вас, нам следует научиться вести себя как муж и жена. Мы не можем каждый раз, когда приезжаем к кому-нибудь в гости, просить, чтобы нам предоставляли отдельные комнаты.

Радость охватила виконта. Он невольно улыбнулся, однако тут же спрятал улыбку и кивнул. Грэм понимал, что обрекает себя на невыносимые муки, потому что Пенелопа предлагает ему, по существу, спать в одной постели, но при этом сохранять отношения брата и сестры. И все же они еще на один шаг становились ближе друг к другу. Грэм как будто ожил, в его душе с новой силой вспыхнула надежда.

Не услышав от мужа ни других предложений, ни возражений, Пенелопа взяла ночную рубашку и исчезла за ширмой. Аделаида не позаботилась о том, чтобы прислать Пенелопе горничную, и она вынуждена была раздеваться сама.

Судя по шорохам, доносившимся до Пенелопы, Грэм тоже снимал одежду. При мысли об этом она вспыхнула. Их разделяла всего лишь небольшая ширма. Когда Пенелопа давала обеты у алтаря, она делала это серьезно и сознательно, ни секунды не сомневаясь в том, что выполнит их, но Грэм свои клятвы предпочел забыть. Он так долго игнорировал жену, что убедил ее в своем полном равнодушии к ней. И все же временами, очень редко, Пенелопе казалось, что муж охвачен желанием близости с ней. В такие мгновения он напоминал ей Чедуэлла, не скрывавшего своей страсти. Пенелопа не знала, в каком настроении застанет мужа, когда выйдет к нему.

Завязывая пояс шелкового халата, она подумала о том, что сама не ведает, чего хочет. Пенелопа захватила с собой не ту сорочку, которую сшила для нее Августа из тонкого муслина, а несколько льняных, непрозрачных, и теперь не знала, радоваться этому или, наоборот, упрекать себя.

Глубоко вздохнув, она вышла из-за ширмы. Ее сердце бешено колотилось. Грэм успел снять жилет и рубашку и теперь был в брюках и халате. Взглянув на Пенелопу, он почувствовал, как его бросило в жар. С распущенными длинными золотисто-каштановыми волосами, одетая в льняную рубашку с закрытым воротом и шелковый халат, перехваченный поясом под грудью, Пенелопа походила на хрупкую трогательную девчушку-подростка, и Грэм понял, что не сможет оскорбить такое невинное создание.

– Нам надо чаще встречаться в спальне, – сказал он, стараясь разрядить напряженную атмосферу шуткой. Уголки бледных губ Пенелопы дрогнули. – Ложитесь, а я пока погашу лампы.

Пенелопа скользнула под одеяло. Аделаида распорядилась, чтобы брату и его жене постелили лучшее белье, какое было в доме. Пока Грэм, обходя комнату, гасил свет, Пенелопа потихоньку сняла под одеялом халат. Наблюдая за мужем, она невольно любовалась им. Он двигался с грацией пантеры и, казалось, совершенно забыл о своей хромоте и том, что ему необходима трость или, может быть, виконт превозмогал боль, не желая выглядеть в глазах жены жалким калекой? Впрочем, это было не важно. Пенелопу бросило в жар, когда Грэм наклонился над ней, чтобы потушить лампу, стоявшую у кровати. Она старалась не смотреть ему в глаза.

От сознания того, что он находится рядом, у Пенелопы перехватывало дыхание. Когда комната погрузилась в темноту, все чувства Пенелопы необычайно обострились. Она ощутила исходящее от Грэма тепло, а затем – когда он стал снимать халат – почувствовала движение воздуха. Легкая паника охватила ее, когда Грэм улегся рядом, продавив своим мощным телом мягкий матрас.

Пенелопа поспешно отодвинулась на самый край постели и укрылась одеялом, натянув его до подбородка. Она лежала неподвижно, боясь дотронуться до него. А вдруг Грэм снял с себя всю одежду? Эта мысль пугала ее.

Грэм заметил, что его жена не шевелится, словно пребывает в оцепенении. Лежа на спине и уставившись невидящим взглядом в потолок, он размышлял о том, что ему теперь делать. Ему хотелось обнять Пенелопу, прижать ее к груди, но он не знал, как она отнесется к его ласкам. Дотронувшись до испещренного шрамами лица, Грэм с горечью подумал, захочет ли Пенелопа, чтобы ее поцеловал такой урод, как он. Нет, о поцелуях не могло быть и речи!

Конечно, Грэм обладал такой силой убеждения и был настолько искушен в подобного рода делах, что мог принудить Пенелопу отдаться ему. Виконтесса не могла отрицать, что ее муж имеет право заниматься с ней любовью, даже если ей самой близость с ним внушала отвращение. Но не этого он хотел. Он мечтал, чтобы она сама по собственной воле и желанию отдалась ему. И это могло бы произойти в ту ночь, когда Пенелопа пришла к нему в спальню, но увидела, что его постель пуста.

Проклиная себя за то, что сам осложнил свою жизнь, Грэм лежал не шевелясь на самом краю.

– Вам не пристало бояться меня, Пенелопа, – промолвил он. – И вы, несомненно, знаете это, не так ли?

Его низкий голос подействовал на нее успокоительно, и она расслабилась.

– Да, знаю, – выдавила Пенелопа.

– Хорошо святым, которые не ведают страха, – пробормотал Грэм, закатив глаза.

Пенелопа засмеялась, представив, с каким выражением лица он произнес эту фразу.

– Да хранят ангелы ваш сон, милорд, – сказала она.

– Думаю, им нелегко будет сделать это, – проворчал он и повернулся к жене спиной.

Довольная тем, что спит в одной постели с мужем и при этом не испытывает никаких неудобств, Пенелопа устроилась поудобнее и вскоре уснула.

Время в Гемпшире летело незаметно. Пенелопа прежде всего позаботилась о том, чтобы отвезти Голди к приемным родителям. И муж, и жена, взявшие девочку на воспитание, произвели на Пенелопу прекрасное впечатление, и она уезжала со слезами радости на глазах. Обменявшись словами благодарности и добрыми напутствиями, супруги Тревельян успокоились за судьбу Голди. Грэм тайком сунул жене свой большой носовой платок, с интересом наблюдая за ней.

– Вам было жаль отдавать ребенка? – спросил он ее, когда они, сев в экипаж, отправились в путь.

Смахнув слезы, Пенелопа слабо улыбнулась:

– Да, мне тяжело было расставаться с девочкой, но я знаю, что отдала ее в хорошие руки. Однако я плачу вовсе не потому, что лишилась ребенка. Это слезы радости. Я осчастливила супругов, которые давно хотели иметь детей, но не могли завести их. Боюсь, что я потеряю голову, если буду с такой легкостью вершить человечен кие судьбы!

Хмыкнув, Грэм отвернулся к окну, так ничего и не сказав. Он хорошо знал, что, когда человек получает власть распоряжаться судьбами других это не просто кружит ему голову, а прежде всего в корне меняет его собственную жизнь. Но сейчас виконт не хотел говорить с женой на эту тему. Для объяснений еще не настало время.

Августа зарыдала от радости, приветствуя гостей, и на глазах Пенелопы снова появились слезы. Женщины крепко обнялись и тут же оживленно заговорили, обмениваясь новостями. Когда экономка пригласила гостей к столу, Грэм покорно поднялся из кресла, стоявшего у камина, и проследовал на кухню. Там они уселись за шаткий столик. Вытянув перед собой не гнущуюся в колене ногу, Грэм молча пил чай, наблюдая за подругами, которые мирно беседовали, вспоминая свое прежнее житье-бытье. Судя по всему, Пенелопа чувствовала себя как дома и в маленькой скромной кухоньке, и в великолепной усадебной столовой.

Грэму очень нравились длинные тонкие пальцы жены. Глядя на Пенелопу, он замечал, как она во время разговора то всплескивала руками; то приглаживала непослушные пряди, которые постоянно выбивались из прически и падали ей на лоб, то задумчиво наматывала локон на палец. Как бы ему хотелось иметь право поймать ее РУКУ и сжать ее в своей, припасть губами к локонам на ее затылке и поцеловать пушистые завитки! Да, он хотел слишком многого. Во всяком случае, большего, чем заслуживал. Грэм понимал, что его желания могут стать навязчивой идеей, и боялся этого.

Он знал, что такое навязчивые идеи. Грэм всегда очень трезво смотрел на жизнь. Он понимал, например, что Пенелопа, у которой были приятные черты лица и неплохая фигура, вовсе не красавица в обычном смысле этого слова, но любовался тем, как ее, казалось бы, ничем не примечательные глаза вдруг становятся двумя глубокими озерами, внезапно темнея, как небо перед грозой, или сияют, как летнее солнце. Он видел, как дрожат ее нежные губы от страсти или от испуга, как на них появляется улыбка радости. И ему казалось, что более прекрасных губ он в жизни своей не видел. Грэму хотелось коснуться их, почувствовать их тепло. А это уже было то, на что он не имел права.

Вернувшись в поместье, они снова окунулись в роскошную праздную жизнь. Пенелопа легко нашла общий язык с обитателями усадьбы. Ее не подавляли окружающие великолепие и роскошь, хотя она выросла в другой обстановке. Пенелопа всегда оставалась собой. Она ругала Брайана за то, что он не заставлял беременную жену гулять каждый день по саду, смеялась над благоговейным отношением Аделаиды к родовым гербам, носилась наперегонки с Александрой по всему дому, играя в прятки, и по-дружески относилась к чопорным слугам, как будто все они были похожи на Августу. Пенелопа вела себя совершенно нетипично для светской дамы, но ее поведение очаровывало всех.

Переступив порог общей спальни, Грэм остановился и оперся сильной рукой о косяк. Пенелопа стояла у камина, помешивая кочергой раскаленные угли. Она не успела надеть халат, и вспыхнувшее пламя высветило очертания ее фигуры, проступавшие сквозь ткань ночной сорочки. Оставаться наедине с женой становилось для Грэма с каждым днем все большим испытанием.

Восхищаясь характером, душевным складом и остроумием этой женщины, он не переставал мечтать о близости с ней. Грэм представлял себе, как овладеет ею и исторгнет крик наслаждения из ее груди, потому что догадывался, что за приветливой улыбкой и наивностью Пенелопы кроется чувственная натура к огневой темперамент. Он хотел стать тем мужчиной, который разбудит в ней дремавшую страсть и утолит ее.

Услышав за спиной шаги Грэма, Пенелопа испуганно вздрогнула и обернулась.

– Что случилось, милорд? – растерянно спросила она, заметив, что муж не в духе, и, схватив халат, торопливо надела его.

Грэм был страшен в гневе, но Пенелопа помнила, что он чаще всего обращал свою ярость против себя самого и в таких случаях ей ничего не грозило.

И все же ей стало не по себе. Она с опаской наблюдала, как окаменело лицо мужа и лишь на скулах ходили желваки. Сбросив сюртук и ослабив узел шейного платка, Грэм расправил плечи, и ткань его белой приталенной рубашки натянулась на широкой груди. Глядя на его мощную фигуру и сильные мускулистые ноги, обтянутые мягкими брюками, Пенелопа спрашивала себя: неужели перед ней стоит инвалид, хромой калека? Муж до сих пор был для нее загадкой.

– Мне необходимо срочно уехать. У меня неотложные дела, – хмуро промолвил он, нервно теребя воротник, который неожиданно стал ему тесен. – Вы готовы завтра утром уехать в Холл?

Они пробыли в Гемпшире всего три дня, и Пенелопе вовсе не хотелось покидать гостеприимных родственников, но она могла понять желание мужа поскорее вернуться. Имение без хозяйского глаза пришло в запустение, и его необходимо было срочно приводить в порядок.

– Я буду готова, как только вы решите отправиться в путь, – сказала Пенелопа. Подойдя к нему, она убрала его руки и сама расстегнула воротник. Пылкий взгляд Грэма, казалось, обжигал ее.

– Хорошо. Утром мы сообщим Аделаиде 0 нашем отъезде.

Повернувшись спиной к жене, Грэм стал раздеваться. Он слышал, как Пенелопа очень тихо, стараясь не шуметь, улеглась в общую постель. Еще одну ночь он, пожалуй, сумеет сдерживать непрошеную страсть, но дальше Грэм не смог бы за себя ручаться. Пришло время завершить то дело, которое он начал.

При прощании было пролито немало слез. Когда Аделаида попросила брата отойти в сторонку, чтобы поговорить с глазу на глаз, ему это не понравилось, но все же он неохотно пошел за ней. Отведя брата в сторону, Аделаида, которая была выше Пенелопы, в упор посмотрела на него. На нее не произвел впечатления насупленный вид Грэма.

– Виконтесса очень добра к тебе, брат. Ты, похоже, окончательно поправился и отлично выглядишь. Я даже несколько раз видела, как ты смеялся. Честно говоря, я думала, что у вас фиктивный брак, но теперь вижу, что ошибалась.

Грэм раздраженно нахмурился:

– Не пытайся играть роль Купидона, сестричка! Пенелопа – хорошая, умная девочка и идеальная мать для Александры. Она готова довольствоваться этим. И не жди от нашего брака большего.

Аделаида бросила на брата сердитый взгляд:

– Ты еще признайся в том, что поощряешь других мужчин ухаживать за ней, чтобы не обременять себя исполнением супружеских обязанностей. Как тебе не стыдно, Грэм! Она красивее и лучше Мэрили, которую ты постоянно ревновал и с которой не спускал глаз! Я слишком хорошо знаю тебя, хотя не понимаю, какую игру ты затеял. Скажу лишь одно. Не причиняй боль Пенелопе, она не заслужила этого. Береги ее, Грэм. Она много пережила в своей жизни, и нельзя заставлять ее страдать.

Аделаида была права. Целуя сестру на прощание, Грэм дал себе слово прислушаться к ее советам. Какое бы решение он отныне ни принимал, он будет делать это с учетом интересов Пенелопы. Она заслужила это.