Майами

55

— Лиз, ты не будешь такой лапушкой, не сбегаешь ли вниз в «Ньюс Кафе» за завтраком? На шестерых. Роб и Лайза должны скоро приехать. Побольше французского хлеба и масла. Спасибо.

Секретарша поспешила выполнить просьбу. Ее торопливость объяснялась не просто исполнительностью. Находиться третьей в комнате с двумя любовниками было тяжело.

Питер вложил свою руку в руку Кристы. Он выглядел не очень здоровым. День, проведенный на допросах в аэропорту Майами, был одной из причин этого. Роскошная, бессонная ночь в спальне Кристы другой. Он был пропитан сексом, все его тело омыто им. Мозг превратился в мягкий комок из слащавых и нежных сентиментов, а его усталое тело болело и гудело от бесконечных любовных утех. Они помирились. Вновь. И Питер Стайн начинал уже понимать, что в конце концов такая езда по жизни с горки на горку может ему нравиться.

— Я измотана, — сказала Криста, однако таковой не выглядела. Она походила на полную луну в ясном небе, добрым делом в мире зла, милосердным ангелом, который покажет тебе небеса после праведной жизни. Она стиснула руку Питера. — Я думаю, что вся наша жизнь получится изматывающей. Ты так не считаешь?

— Согласен, — рассмеялся Питер. — Теперь я всегда буду соглашаться. Так проще.

— И не смей говорить со мной покровительственным тоном, — хихикнула Криста, показывая, что шутит. Теперь они могли посмеяться над этим, однако впереди будут еще тысячи споров, где они будут оттачивать себя друг на друге. Они срастутся воедино благодаря миллиону волшебных минут примирения, и никому не будет скучно, никто из них не будет казаться еле живым, их всегда будет до краев переполнять жизнь и жизнерадостность, о которой простые смертные могут только мечтать. На их долю достанется жизнь, полная волнений и риска, храбрости и задора. Они никогда не узнают унылой, тяжелой работы, потому что достаточно сильны, чтобы вооружиться и бороться с трудностями. Они будут получать раны, однако исцеление от ран составит достойную для них цель. Как сейчас. Как всегда.

— Не могу поверить в это счастье, — сказал Питер. — Не могу поверить, что попал туда вовремя. Все было так близко. Так близко к беде. — Он раздвинул пальцы на несколько миллиметров и показал, насколько близко они подошли к трагедии.

— Я знаю, — содрогнулась Криста. — Давай не думать об этом. — И все-таки ей послышался звук захлопнувшейся за ней тяжелой двери. Почудилась крошечная камера, угрюмые сокамерницы, сводящая с ума скука жизни без свободы. Она сломала бы ее душу. Больше чем кто-либо она не переносила тюрем, она просто не выжила бы там. В стране так многие по доброй воле проводят свою жизнь в тайном восстании против свободы. Создают свои собственные тюрьмы… закладные, нелюбимых жен, нежеланных детей, проклятую работу… а минуты все тикают, песок струится, и могила, которая станет их единственным опытом свободы, надвигается все ближе. Криста никогда не была такой. Она всегда выбирала независимость действий, мнений, слов. Окружающим они могли и не нравиться, но им все же приходилось считаться с ними. И когда прозвучит ее финальный трубный глас, она, по крайней мере, окажется достаточно живой, чтобы его услышать. На ее долю выпала живая жизнь, а не смерть при жизни, однако все это могло не выдержать тюрьмы. Криста поглядела на Питера, ее будущее, отца ее ребенка, который рос внутри нее — в этом она почему-то была уверена — и перед ее мысленным взором снова проплыл тот удивительный момент ее спасения. Питер спас ее, и это так же несомненно, как то, что Христос умер ради спасения человечества. Взгляд Кристы говорил об этом.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя. Все оказалось бы страшнее смерти, если бы я отправилась в тюрьму за то, чего не совершала. Все те злые, тупые люди, бездарно проведенные дни, злость, ярость и скука… Я не знаю… я просто…

— Ведь этого не случилось, дорогая. И не случится никогда.

— Все позади, да? Действительно позади?

— Адвокаты абсолютно уверены. Принято официальное решение не возбуждать дело. Говорят, что на самом высоком уровне. Тебя сняли с крючка. Меня тоже. Улик там не было, не говоря уже о факте, что, по-моему, они поверили мне.

— Даже против Моны ничего?

— Она пешка. Она призналась, что Россетти просил ее проникнуть в твое агентство. Кроме этого она не могла сообщить ничего конкретного. Все остальное время она рвала и метала с театральным гневом. Вообрази Мону в подобной ситуации. Мне даже стало жалко парней из ДЕА.

Но ведь если они поверили нам, то это значит, что Россетти и Бреддок виновны как черти. Не заинтересуются ли ими?

— Они не наскребут улик. Бреддок не был в Мексике пять лет. Клянется, вытаращив глаза, что не имеет к этому отношения. Россетти то же самое. Нулевые улики. Никаких свидетелей. Ничего.

— Так что он выйдет сухим из воды. Дерьмо! Уб-людок!

— И Мери тоже, — вздохнул Питер. — Вот что совершенно непостижимо для меня. Я неизменно признаюсь в своем незнании людей, но, кажется, я верил, что у меня имеется внутреннее чутье на них. А тут все равно, как если бы узнать, что нянька на самом деле матерая убийца. Мери… забавная, коварная, безобидная Мери с ее острым языком и пессимизмом! Я готов был поклясться, что за ее суровой наружностью прячется нежная душа! И вот она оказалась такой испорченной.

— Да, Мери просто сглазили. Я не чувствую к ней ненависти. Скорее жалость. Это что-то болезненное. Должно быть, она сошла с ума.

— Чепуха. Что бы ни случилось, но зачем грешить? Психиатрия имеет на это свою, определенную точку зрения. Мери коварная. Лишь по-настоящему испорченная личность могла сделать такое. И тут не может быть прощения. Она заслуживает наказания, а не лечения. Сила — единственная вещь, которую она всегда понимала и признавала.

Криста кивнула.

— Вероятно, ты прав. Ну, силой она располагает и сейчас. Обещала, что направит ее против нас. Всех нас. И она не отступит. Будет делать в нас судебные залпы, пока не устанет и не пресытится. И нам нелегко будет остаться на плаву.

— Она не посмеет прикоснуться к тебе, если ты станешь моей женой.

— Дорогой, я не могу быть просто твоей женой. Я должна остаться и самой собой тоже. Ведь я дилер, не забыл? Ведь помнишь?

Питер улыбнулся, полный раскаяния. Он вспомнил «Твентит» и Льюиса Геллера! Господи Иисусе!.. Но два с половиной миллиона баксов!.. В самом деле много. Он мог бы купить шестидесятитрехфутовую «Литтл Харбор». Они с Кристой могли бы причаливать к пустынным островам и заниматься там любовью до потери пульса. Он уже становился немного похожим на нее. А начинает ли походить на него Криста?

— Может, мне пойти и поговорить с Мери? Сказать ей, что мы все знаем. Пригрозить ей, — сказал он.

— Забудь об этом. Да она просто расхохочется тебе в лицо, зная, что мы ничего не сможем доказать. Просто еще энергичней постарается добить нас.

— Можешь ли ты поверить в то, что кто-то готов рисковать всем ради навязчивой идеи?

— Ведь есть же смысл в том, что делаешь это каждый день всю жизнь на своей пишущей машинке, — сказала Криста. — А на какой огромный риск ты пошел ради меня? Встретиться с девушкой, у которой в руках посылка с героином, на глазах у пары полисменов — изрядный риск. Может, тут тоже присутствовала навязчивая идея?

— Тут присутствовала любовь.

— А есть разница?

— Вероятно, мы могли бы поспорить об этом.

— Мммммммммм. Давай. И потом проведем еще одну ночь, похожую на прошлую, когда помиримся.

Он двинулся к ней. Секретарши не будет еще минут десять.

Звонок в дверь остановил его.

— Спасенная звонком, — произнесла Криста с хриплым смехом. Теперь у них впереди много времени. Годы для занятий любовью. Но получилось бы приятно, если бы они начали сейчас, в эту секунду, стоя в ее конторе.

Она прогнала жаркие мысли и открыла дверь.

За ней стояли Лайза и Роб, любовники, точное отражение тех, к кому пришли.

— Привет вам обоим! Боже, вы выглядите абсолютно фантастически. Неужели никакие законы на такие парочки не действуют?

Они прошли в контору, распространяя пьянящий, сказочный аромат юных любовников. Сами того не замечая, они тормошили друг друга — шаловливо дергали за одежду, проводили пальцем по коже, тыкались головой в плечо, их бедра слегка соприкасались. Они вошли и опустились на диван. И, лежа там, еще не отделившись по-настоящему друг от друга, они, казалось, были одним человеком, а не двумя.

— Сейчас прибудет завтрак, — сообщила Криста.

— Отлично, — откликнулся Роб. — Я та-акой голодный.

Лайза улыбнулась с гордостью за него, будто мать за гениального сына. Разве это не умно быть голодным? Как замечательно он произнес слово «отлично». Разве он не был лучше всех?

— Привет, Питер, — сказала Лайза. — Что за чудо ты совершил вчера. Ты спас нас всех, не только Кристу. Мы с Робом никогда не забудем этого.

— Точно, не забудем. Это было… — поддержал Роб.

— Боюсь, что мы оказались в беде с нашим бизнесом, — быстро сказала Криста. Лучше уж выложить все сразу. Она уже объяснила Лайзе подробности случившегося, включая роль Мери Уитни в заговоре. Не упомянула только про угрозы Мери разорить их. И Криста не знала, рассказал ли ей об этом Роб.

— Что ты имеешь в виду? — быстро спросила Лайза.

— Ну, может, Роб говорил тебе. Мери заявила, что будет делать все, что в ее силах, и блокировать все наши начинания. И кампания «Майами», очевидно, прикрылась, но она собирается судиться с нами всеми за нарушение контрактных условий, да вообще за все, что только придет ей в голову. Будет лить на нас грязь. Все может обернуться достаточно неприятно.

Лайза с минуту раздумывала, затем внезапно села прямо.

Она повернулась к Робу. Тон ее изменился. В нем прозвучали обвинительные нотки.

— Ты же говорил, что она обрушила кучу пустых угроз.

— Да, — ответил Роб.

— Мне они не кажутся пустыми, — заявила Лайза. — Вовсе не пустыми.

— Полными, — помог ей Питер Стайн.

— Не думаю, что нам нужно обманывать себя, — сказала Криста. — Мери уже показала, на какие подлости способна ради получения желаемого. Шквал судебных повесток, хорошо организованные клеветнические кампании. Но если мы будем держаться вместе, то выплывем. Мы должны поддерживать друг друга.

— Выплывем?! — воскликнула Лайза. — Выплывем из этого проклятого шторма судебных повесток и клеветы? Мне не нужны все эти осложнения. Я похороню там свою карьеру. Я пришла в твое агентство, потому что хотела жить лучше, а не быть похороненной заживо, черт побери!

— Остынь, Лайза, — сказал Роб.

— Я холодная. Я дьявольски холодная, — вспылила Лайза. — Я просто говорю, что не собираюсь проигрывать. Я лучшая модель в этом проклятом мире и не нуждаюсь в неприятностях.

Криста тяжело вздохнула. Все оборачивалось не так, как рассчитывала она. Предполагалось, что Лайза по уши влюблена в Роба. А Роб у них на борту. Это означало, что и Лайза тоже останется.

— Послушай, Лайза, я все это понимаю, но ведь никто из нас не предполагал, что все так обернется, и мы все виноваты в случившемся. Ты ушла от Россетти из-за контракта «Майами», потом Мери влюбилась в Роба, а он захотел тебя, и она объединилась с Россетти, чтобы все поломать.

— Ты пытаешься доказать, что это я повинна во всем этом дерьме? — недоверчиво спросила Лайза.

Питер попытался выступить в непривычной роли миротворца.

— Никто пальцем не показывает, Лайза. Но ты являешься одной из причин, по которым Россетти попытался засадить Кристу подальше. И ты одна из причин, почему Мери Уитни стала так вести себя. Мы просто сказали, что ты часть проблемы. Ты часть уравнения, вот и все.

— Да, — фыркнула Лайза. — Знаешь ли, это моя проблема. Это всегда было моей проблемой. Что я часть уравнения. Мне не следовало уходить от Джонни. Вот в чем я ошиблась. Все, ради чего я работала, все, чего я хотела и о чем мечтала, оказалось под ударом, потому что я послушала Кристу и перешла в ее полудохлое агентство с некомпетентными провинциалами и мифическим фотографом. Иисусе! Какая дура! Мне хотелось всех выручить, а вы все повернулись и обоссали меня. Совсем как моя хренова мамаша… как моя хренова мамаша…

Она вскочила. Роб тоже поднялся.

Он не мог поверить своим ушам. Это была не та Лайза, которую он любил. Это была коварная, жестокая, эгоистичная Лайза. Да, она и прежде бывала своевольной, и неделикатной, и решительной, но сейчас она искажала факты, оскорбляла его и кляла всех, хотя никто этого не заслуживал. Он протянул к ней руку, чтобы дотронуться до нее, успокоить, добраться до сердца, где жила хорошая Лайза. Но она оттолкнула его.

Лицо ее покраснело. Глаза округлились от злости.

— Ну, ладно, народ, — прошипела она. — Я скажу вам, что собираюсь делать. Я не намерена болтаться тут и подставляться миллиардерше, чтобы она меня по кусочку съедала. О, нет, это не для меня. Вы все можете тонуть, это ваше дело, а я уплываю. Я всегда выплывала. И никто меня не достанет. Это я достаю других. Вот что я вам скажу.

— Что ты собираешься делать, Лайза? — спросила Криста. Хотя уже знала. Но хотела услышать это.

— Собираюсь вернуться в «Эль» и работать на Джонни, — сообщила Лайза. — И мне наплевать, что предстоит вытерпеть, лишь бы он взял меня.