Мой неласковый Монстр

Глава 16

Я не чувствовал себя ребенком. Мне казалось, что я был маленьким, а потом сразу стал взрослым мужчиной, и эти трансформации происходили вместе с моим телом. Я был нечто вроде сувенира или игрушки для Шакир Аль-Фариха, который редко, но все же приезжал посмотреть на свой «скот».

Это не был публичный дом в традиционном понимании, но очень близко к этому. Мы все еще были детьми, и тот, кто старался, получал привилегии в виде лучшей еды, одежды и каких-то приятных мелочей.

Меня же до сих пор никто не «выбирал». Меня берегли и никому не давали в пользование, за что остальные рабы меня люто просто ненавидели. Я был чем-то ценен для Шакир Аль-Фариха. Точно племенной бык, которого перед забоем надо сначала вырастить.

В этом доме помимо языка нас учили ухаживать за собой, давали какие-то масла, парфюмы и иногда домашние сладости. Это не было поощрением в классическом варианте, нас просто готовили к тому, чтобы быть привлекательными, учили получать и дарить удовольствие, быть услужливыми рабами.

Я помню, как меня стригли первый раз. Меня держали трое взрослых мужиков, пока я рычал и брыкался, а мои черные густые волосы лохмотьями падали с головы.

Потом меня искупали в пенной воде и натерли каким-то пахучим маслом.

Мне не нравилось это. Ни эти запахи, ни сладости, которые они мне пихали в рот, ни сам процесс того, что тебя наряжают, как куклу. Я бы и дальше предпочел быть грязным, оборванным и вонючим, лишь бы меня никто не трогал.

Это был мой первый прием, мой дебют, если так можно выразиться, хотя тогда я этого не знал. Мне было почти пятнадцать, и я уверенно превращался из мальчика в кандалах в мужчину.

Я не знал, что происходит, Хамит был почему-то взволнован и неприлично добр ко мне. Уже позже я пойму, что он должен меня презентовать. Буквально, показать, что вырастил, и если моему Господину результат не понравится, то Хамит лишится головы.

Мне дали новую одежду, обувь и намазали волосы каким-то маслом, отчего они стали шелковистыми и хорошо укладывались назад. Я даже не знал, что так можно. Обычно мои черные патлы лезли мне в глаза, и я был похож скорее на чертенка, чем на мальчика.

Я не понимал тогда, что со мной будет, никто мне ничего толком не объяснял, но я знал, что случится нечто важное. Со мной была еще пара девочек. Также изысканно одетых и украшенных, как кукол. К тому моменту мы все уже здорово подросли.

Тогда впервые нас отвезли в дом Шакира Аль-Фариха, хотя домом это назвать сложно. Это был огромный, длиннющий трехэтажный палац с кучей комнат, украшенный золотом и настолько белоснежный, что слепило глаза.

У меня под ногами сверкал начищенный до блеска мрамор, и я осторожно ступал по этому великолепию, чувствуя себя самым грязным волчонком на планете. Я искренне боялся испачкать этот мрамор собой, как ту скорлупу, в которой обычно меня наказывали.

У Шакир Аль-Фариха было несколько жен-арабок, но я прекрасно знал, что он любит славянских девочек, которых к нему регулярно привозили.

Он лично меня приветствовал и был доволен моим воспитанием, даже погладил меня по голове. Как щенка, как собачонку, но ему не понравился мой шрам. Когда он увидел его впервые, то просто рассвирепел.

Как же я ликовал тогда, когда за этот шрам мой Господин приказал дать Хамиту пятьдесят палок! Я радовался возмездию, но тогда я еще не понимал, кто такой Шакир Аль-Фалих на самом деле. У меня просто был эстетический шок от того, в каком шикарном месте живет этот человек, ведь мы жили в кардинально других условиях.

Это был какой-то праздник, и в доме моего хозяина было много гостей. Были и рабы, как я, с которыми можно было делать все. Реально все, и они делали.

Гости Шакир Аль-Фариха играли в нас, некоторых девушек трахали прямо в зале, ничуть этого не стесняясь.

Шакир Аль-Фарих любил развлекать гостей, и тогда я понял, зачем я ему, как и другие рабы, которых привезли сегодня.

Мы здесь для удовольствия, радости и похоти, потому раньше нас никто не трогал, а сейчас можно, ведь мы только для «элитных» гостей.

Мы просто живые игрушки, с которыми они играют и которых, конечно же, могут сломать в любой момент. Прямо как Элизу сейчас, на которой стоит поднос со сладостями и которая от страха даже не может пошевелиться. На нее смотрят трое мужиков. Она будет сегодня их рабыней.

Становится противно, я отвожу взгляд. О да, тогда я еще знал, что такое брезгливость, жалость, сострадание. Меня тошнило от этого маскарада, я не хотел быть частью его, но меня никто не спрашивал. Они развлекались с нами, некоторых раздевали и пользовали при всех, и это было унизительно.

Если честно, мне больше нравилось сидеть одному в своей скорлупе, и я бы не отказался сейчас снова там оказаться. От увиденного впервые праздника разврата мне захотелось провалиться куда-то под землю или всех их расстрелять, но я все еще прекрасно помнил жесткость кандалов. Мои раны не так давно зажили.

Я машинально проверил руки и шею на предмет цепей под одеждой. Впоследствии у меня это войдет в привычку, с которой я ничего не смогу сделать даже спустя десять лет.

— О Аллах, какой ты красивый!

Ко мне подошла одна из господ и ласково провела по щеке, на которой не было шрама. Она была намного старше, лапала меня за шею, руки, волосы, в ее глазах были похотливый блеск, интерес, желание.

— Убери от меня руки! — я сказал это довольно грубо, сбросил в себя ее пухлые лапы, и ей это не понравилось. Это была Маджида, родная сестра Шакир Аль-Фариха, и да, они были дико похожи. Те же глаза, повадки, вот только она была довольно упитанной мадам сильно в теле.

Маджида нахмурилась, а после подошла к Господину и что-то ему шепнула. Он кивнул, и вскоре меня вывели оттуда, я вздохнул с облегчением, но я ошибся. Меня просто выбрали, и на этот раз Шакир Аль-Фарих дал добро.

Тем же вечером, наряженного и натертого сладкими маслами, меня запихнули в одну из шикарно обставленных комнат, где я ни разу до этого не был.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Перед этим Хамит с охранником затолкали мне в рот пару каких-то горьких пилюль, от которых уже через двадцать минут я ощутил адскую боль в паху.

У меня встал просто дыбом, член стал каменным, и, когда меня затащили в эту комнату, я увидел сидящую на кровати Маджиду. Она задрала золотистое платье до пояса и широко расставила толстые ноги, похабно поманила меня пальцем.

Это был мой первый секс. Ужасный до такой степени, что я едва не сдох на той отвратительной для меня самке. Нет, она не была уродиной, но и красоткой в моем понимании тоже не являлась. Маджида была большая везде. Большие груди, полное тело и торчащий клитор.

Благо Маджида напоила меня крепким красным вином. Я впервые в жизни налакался до полуобморочного состояния и трахал ее своим затвердевшим членом, слыша, как она восторженно стонет подо мной, как лапает меня за плечи.

Я же трахал ее и выл, потому что за дверью стоял Хамит с пистолетом. И он бы вынес мне мозг, если бы я сделал неприятно этой богатой госпоже.

Когда я впервые испытал оргазм, меня обдало одновременно адским удовольствием и отвращением к самому себе. Я слез тогда с Маджиды, и меня вырвало прямо на белоснежный персидский ковер.

Это был мой первый секс, потом, конечно, я войду во вкус и научусь трахать их так, как никто и никогда не трахал. У меня будут девственницы и опытные, толстые и тощие, молодые и не очень.

Они будут приходить в восторг от моего тела, размеров моего члена и с удовольствием сосать у меня, сидя на коленях. Да, я был рабом, но те, кого я трахал, слушались меня, с обожанием целовали мой член и заглатывая мою сперму, судорожно облизывая свои похабные рты.

Церемониться со мной никто не стал, и вскоре я уже прекрасно понимал, для чего я здесь и что им от меня надо.

Правило для меня было простым: или я старательно трахаю богатых дам, которых приводит Хамит, или сижу на цепи. Бить меня было запрещено, потому что к тому моменту у меня и так было уже до хрена шрамов, а портить своего племенного быка еще больше Шакир Аль-Фарих не хотел.

По правде, работало это правило пятьдесят на пятьдесят, но, когда у меня начали тупо неметь руки и ноги от банального сидения на холодном полу с металлическим ошейником, я стал отдавать предпочтение мягкой постели и похотливой самке под боком.

Я должен был адаптироваться или умереть. Я выбрал адаптироваться. Я хотел жить, а потому начал работать.