Данте
Я давно не летаю в облаках и прекрасно понимаю, что убить одного лишь Шакир Аль-Фариха недостаточно. Мне нужно искоренить это зло, а у него очень длинные руки.
Я составлял этот план не один год. Продумывал разные варианты, вот только все было не то.
У Шакира есть родная сестра, и, конечно же, она в курсе всего, что делает ее брат. После его смерти она может продолжить вести бизнес, и нет, это не что-то локальное.
Это глобальная сеть работорговли, поэтому бить надо в самую суть, собрав основные шишки вместе.
Поначалу план был прост. Я хотел с помощью рабыни отравить Шакир Аль-Фариха, однако довольно быстро понял, что это не сработает. Какой бы подготовленной девушка ни была, ее все равно проверят, она физически не сможет пронести яд, да и доступа к пище этого ублюдка у нее просто не будет.
Шакир не дурак, и он пережил уже не одно покушение, нет. Не так. Рабыня нужна исключительно для того, чтобы собрать вместе самых главных ублюдков, которые убили мою Светочку, а дальше в дело вступит Арман. Они должны все вместе сесть в машину, мой мальчик сам сделает всю работу. Да, грязно, да, без права на возвращение, но ведь это была честная сделка, на которую Арман согласился.
Я хочу взорвать их всех вместе на пути к владениям Шакира. Арману нужно только приблизиться к нему. Возможно, Шакир его даже узнает по пути, но это все неважно.
Важно то, что Шакир должен сесть в ту машину. Я сам ее заминирую, я с этим работал больше двадцати лет. Одна секунда — и зла не станет. Арман мне поможет, он обязан мне помочь.
Арман не знает, что должен умереть в той машине. Я решил не говорить ему этого, хотя думаю, он и так прекрасно понимает, какую цену должен заплатить за свои десять лет свободы. Он уже давно должен был умереть, я сделал ему одолжение.
Нет, я не изверг, конечно, мне жаль Армана и ту слабую рабыню, которую он выбрал, но чего стоят две жизни против сотен, тысяч других?
Ничего, это просто точка в небе, и я уже все давно просчитал. Если Арман не лично убьет Шакира, то я включу план Б и взорву их всех вместе на пути к владениям.
Светочка, я отомщу за тебя, и мне неважно, каким способом, потому что я давно уже внутри труп.
Все эти годы Арман жил в надежде быть свободным, тогда как я жил только с желанием убить того, кто был виновным в гибели моей семьи. Это моя цена, и если для этого мне придется убить Армана, солдата, которого я, по сути, сам воспитал, то я пойду на это ради своего погибшего ребенка, ради справедливости.
Я устал быть ее хозяином. Оказывается, это тоже работа, и я ненавижу это даже больше, чем быть рабом.
Мне это отвратительно до такой степени, что хочется содрать с себя кожу и нарастить новую. И чтобы Еся все забыла и все с нуля. Но так не будет, и точно не со мной.
Я устал делать ей больно, подчинять себе, воспитывать ее. Я устал видеть слезы этой девочки, они мне уже осточертели, и вся эта затея уже давно кажется мне неправильной.
Неправильно мстить таким же способом, неправильно было похищать ее и делать рабыней. Это была идея Данте. Я сразу согласился. Данте ведь не мог ошибиться… не мог.
Я верю Данте, как своему богу. Он меня спас. Я ему должен, вот только теперь каждый час с Есей для меня пытка. Пытка для моих мозгов, которые она умело трахает, и пытка для моего тела, потому что хочу ее, а нельзя. Нельзя, блядь, это просто неправильно.
Еся сегодня все время ко мне прижималась, и это было так странно. Я никогда не спал с женщиной всю ночь. Никогда. С ней это было впервые. Я ощутил себя живым сегодня впервые за долгие годы, даже за десятилетия.
Все, что мог, — прижать Есю к себе, вдохнуть ее нежный запах ландышей и молчать. Мне нечего было сказать ей, я не знал, что нужно сказать, что ей поможет. Ничего уже, все давно решено. Я отдам Есю и забуду. Забуду обо всем, я отомщу.
Сегодня утром моя рабыня разбудила меня. Я проснулся оттого, что Еся мою ладонь целует. Нежно, гладит меня по шее, смотрит в глаза. Она уже ничего не говорила. Просто молчала. Я тоже. Похоже, мы слишком далеко зашли.
Я поднялся и притащил аптечку, обработал ее раны. Еся и тогда молчала, периодически вздрагивая от боли, и еще она боялась шипящей перекиси. Это было странно, мне не нравилась ее боль. Мне это никогда не нравилось. Лучше бы у меня болело. Я привык, но я не хотел, чтобы Есе было больно. Только не ей.
Говорят, перед смертью не надышишься, — наверное, это правда. Эти последние дни мы проводим в молчании, иногда только говорим, но теперь всегда спокойно. Мы даже шутить начинаем, я каждый раз радуюсь, когда вижу улыбку Армана. Нет, не Монстра — настоящего Армана.
Он все чаще не носит эту маску непроницаемости. Кажется, он тоже устал играть эту роль. И я устала. Я просто устала.
— Хозяин, можно тебя кое о чем попросить? — решаюсь на вопрос. Мне это важно. Пожалуй, единственное незавершенное дело.
— Говори.
— Я хочу позвонить маме. Один звонок. Просто скажу ей, чтоб не волновалась. Пожалуйста.
Арман долго смотрит на меня, а после коротко кивает:
— Хорошо.
По правде, я даже не ожидала, что он согласится, но я это ценю. Правда. Еще как.
Он приносит мне телефон, я по памяти набираю мамин номер, но не слышу ответа. Все время сбивается. Вот черт. Ну чем она там занята?
— Не берет. Ладно.
— Можешь позвонить позже.
— Да нет. Ничего. Думаю, мама просто уехала. Она так иногда делает с ее мужем. Но ты можешь потом… как-то ей передать, что со мной все в порядке, даже если она не искала меня. Просто скажи, что я в хорошем месте. Пожалуйста.
Арман ничего не ответил, но коротко кивнул. Это было неким самоутешением для меня. Хотя бы что-то, а еще Арман принес мне цветы. Маленький букетик живых ландышей. Он молча положил его передо мной, и я улыбнулась. Это было так мило, тем более что сейчас вообще не сезон. Где он их достал, даже не представляю, и для чего? Я тоже не знаю.
— Зачем?
— Тебе.
— Спасибо. Мне они нравятся. Очень.
Я взяла этот маленький букет ландышей и поставила в чашку с водой. Он олицетворял мою надежду, хотя к тому моменту, конечно же, у меня ее уже почти не было.