Моя идеальная

Глава 14

Поднимаясь над землёй

Какого, мать вашу, хрена мы сейчас делаем? Не то чтобы я был против детей, но точно не в двадцать четыре. На счёт всей этой ебалы типа СПИДа, ВИЧа и сифилиса вообще не парюсь, в академке дважды в год медосмотры, а я всегда трахаюсь с резиной.

ВСЕГДА!

Но только не сегодня. Не с моей идеальной девочкой. И так на куски растаскивало от того, что придётся эту хренотень в её тело заталкивать, так она ещё масла в огонь подлила.

Я полыхаю, чувствую, как пузырится ожогами кожа и сползает с костей.

Весь вечер топил в себе идею сбить ей целку без гандона, но в итоге решил не рисковать. И тут даже не в возможных последствиях дело, а в том, что мне даже входить в неё не надо, чтобы кончить. Она такая тугая, тесная, горячая, истекающая сладким нектаром, с выносящим мозги запахом возбуждения. Сладкая, вкусная, желанная и срывающая на хрен башню по всем фронтам.

Как я мог ей отказать, когда она с такой мольбой в своих огромных зелёных глазах смотрела? Да, блядь, никак!

До крови вгрызаюсь в нижнюю губу и толкаюсь членом вперёд, размазывая по шляпе смазку. Держусь строго на вытянутых руках, чтобы не слететь с катушек раньше времени. В том, что Настя готова, нет никаких сомнений. Под её задницей уже целая лужа образовалась, хотя всего несколько минут назад я вылизал её досуха и довёл до двух оргазмов, хотя сам уже на грани. В душе спустил дважды, готовясь к этому моменту, но всё равно, сука, оказываюсь не готов. Хватит меня ровно настолько, чтобы войти на пару сантиметров и всё, пиздец. Походу придётся принимать экстренный душ, чтобы не запоганить её первый раз, как сопливый мудак. Либо дрочка, либо…

— Малыш, — хриплю, вынуждая её посмотреть на меня. Крепче сжимаю челюсти. Она с трудом разлепляет веки и смотрит туманным взглядом. — пососи мне.

Стоит только выпалить эти слова, и меня тут же мандражом прогоняет. Не в тему. Ну вот вообще сейчас не туда.

Её зрачки расширяются, по скулам расползается краска, и она закрывает глаза.

Заебись, бля.

Подрываюсь с кровати и на негнущихся ногах шагаю в ванную. Забив на то, для чего пришёл, всё же выкручиваю вентиль до минимума. Несмотря на то, что вода и так ледяная, меня прошибает ознобом от хрен откуда взявшегося сквозняка. Обернуться, чтобы проверить, закрыта ли дверь, не успеваю, как со спины ко мне припечатывается мягкое горячее тело.

— Зачем ты ушёл, Артём? — выбивает обжигающим дыханием мне между лопаток, обнимая руками под грудиной.

С трудом вентилирую воздух, выпуская через нос углекислый газ. Ощущаю её дрожь на своей коже и набалтываю температуру воды до приемлемого максимума. С скрежетом стягиваю челюсти.

— Чтобы не налажать, Настя. Решил вздрочнуть, чтобы не кончить, едва окажусь в тебе.

— Я спросила не почему, а зачем? — обрубает слегка дрожащим голосом.

— А в чём, блядь, разница?! — рычу, упираясь руками в стенку душевой кабины.

— В том, Тёма, что я не сказала "нет".

Резко оборачиваюсь и заглядываю в сейчас тёмно-зелёные глаза любимой девушки. Читаю в них решимость, но так толком и не догоняю.

А Настя…

Блядь!

Она опускается на колени и обводит языком головку, слизывая капли воды и предэякулята. Упираюсь руками по обе стороны от себя и шумно глотаю густой кислород, когда проходится по всей длине и не просто, блядь, а со всех сторон. На моём хере ни осталось и миллиметра, не покрытого её слюной и не обласканного её губами и языком. А потом она сползает ниже и лижет яйца, не так, конечно, как это делают профессионалки, но всё же…

— Сука! — рычу, сжимая кулаки, и откидываю голову назад, когда втягивает в рот мошонку. Моя девочка останавливается, и мне приходится приложить все силы, чтобы посмотреть на неё.

— Больно? Или неприятно? — тянет задушено и краснеет.

Как? Как, блядь, можно краснеть с членом, упирающимся в пухлые губы? Только она так и может.

Моя любимая девочка…

— Всё охуенно, малыш. Не останавливайся. — выбиваю на одном дыхании и закрываю глаза, когда она продолжает ласкать языком поджавшийся мешочек.

Вдоволь наигравшись, поднимается выше и принимает в рот член. Точнее, только головку, но я и так из последних, сука, держусь, чтобы не спустить прямо сейчас. Крепче жму кулаки и зубы. Стараюсь дышать глубоко через нос, но в итоге хватаю воздух урывками и сквозь сжатые челюсти. Настя сосёт шляпу, как долбанный Чупа-чупс, просто втягивает в рот и облизывает, то проходясь по кругу, то размашистыми движениями языка гладит.

Слетевшими с оси мозгами понимаю, что нет смысла и дальше тянуть, но хочу, чтобы она продолжала. Кладу ладони ей на голову и собираю в кулаки волосы на затылке. Подталкиваю её вперёд и сам толкаюсь навстречу. Малышка тут же давится и я ослабляю напор. Поднимает на меня вопросительный взгляд и я киваю, чтобы продолжала сама.

— Как тогда, малыш, помогай руками. — хриплю, чувствуя приближение оргазма.

Девушка выполняет все указания.

Моя прилежная ученица.

Несколько раз заглатывает так, что я ощущаю упор.

— Блядь, Настя, хочу кончить тебе в рот. — выбиваю и снова, сука, жалею о своих словах, когда смотрю в её перепуганные глаза.

Походу не зря придумали фразу: язык мой — враг мой.

Это же моя идеальная девочка, а не грязная шлюха. И снова я охуеваю, когда она, глядя на меня снизу вверх с моим хуем во рту, опускает ресницы, сжимает пальцами основание ствола и заглатывает до самого горла. И я, сука, взрываюсь и рычу, утыкаясь в эластичную стенку гортани. Извергаюсь как чёртов Везувий. Будто, блядь, и не дрочил дважды меньше часа назад. Настя начинает давиться и кашлять. Выдёргиваю член и заливаю спермой её губы, щёки, подбородок, шею, волосы и грудь. Обхватываю рукой ствол и выбиваю остальное. Ни на секунду, сука, не могу оторвать глаза от этой картины. Миронова всё ещё кашляет и сплёвывает на керамогранитный пол остатки. По щекам катятся слёзы. Всё лицо красное, как от удушья. Падаю на колени рядом с ней и прижимаю трясущуюся девушку к себе.

— Больно, малыш? — сиплю, всматриваясь в бордовое лицо. Она качает головой, продолжая откашливаться. — Противно? Блядь, Насть, прости. Не должен был, но мне, сука, к хуям крышу сносит, когда я с тобой. Больше никогда так не сделаю, обещаю, родная.

Сам вытираю её лицо от белой густой жидкости и цепляю её взгляд, в котором так боюсь увидеть отвращение.

— Я не, — прочищает горло, снова коротко кашляя, — сказала "нет", Тёма.

Смотрит прямо и без всяких ужимок. И да, снова заливается румянцем. В тысячный раз охуеваю от того, как можно после всего того, что мы с ней вытворяем, краснеть. Между нами сраное бесоёбство происходит, а она до сих пор целка. А я долбанная маньячина, которая маниакально тащится от того, что в ней нет этой заебучей ложной скромности и грёбанных увёрток типа "ну не знаю, возьму в рот, если сначала ты" или "глотать сперму? Фу, какая гадость". А сами уже готовы на всё. Но моя идеальная девочка совсем другая. Если чего-то не хочет или не принимает, то говорит прямо, без всей этой херни.

И сейчас тоже. Знаю, что не только для меня это делала, но и саму распирает любопытство. Каждый раз мы вместе подходим к черте, за которую так стрёмно шагнуть, но, глядя друг другу в глаза, делаем этот маленький, но решительный шаг, который приводит нас в новый, неизведанный, но такой охуительно-захватывающий и потрясающий мир.

С ней всё впервые. Я не врал пару дней назад, когда так же стояли в ванной. Сколько раз я так кончал в глотку одноразкам? До хуя и больше, но ни разу не ощущал того, что чувствую сейчас. Лава по венам. Огонь по нервам. Мурахи по коже. Ток по органам. Чистейший, ничем не разбавленный кайф и затапливающая душу и сердце нежность. И, конечно же, одуряющая любовь к этой девушке. Даже не стараюсь тормозить поток розовых соплей. На всё ради неё…

Прижимаюсь к губам и пробиваюсь языком в рот, ощущая вкус собственной спермы. Впервые. Похуй. Пару дней назад я вынудил её попробовать себя на вкус. Если Настя это сделала, то чем я лучше?

Целую дико и жадно. Глажу скулы большими пальцами. Так говорю "спасибо". И не только за то, что она сейчас сделала, а за то, что она есть не просто в моей жизни, а всегда стоит плечом к плечу, держит за руку и ни в чём мне не уступает.

— Я люблю тебя, моя идеальная девочка. — хриплю ей в рот и снова целую.

Быстро обмываю любимую и ополаскиваюсь сам. Из душа выношу её на руках, даже на кутаясь в полотенце. Опускаю покрытое каплями воды тело на кровать и тупо зависаю на ней. Видимо, я не просто питекантроп и мне уже мало её в свою пещеру притащить. Каждый раз буду на руках в постель таскать.

Миронова дышит тяжело и часто. Грудь с острыми сосками поднимается и опадает. Влажные золотые волосы рассыпаны по подушке и простыни. Пухлые губы приоткрыты и между ними то и дело проскакивает розовый язычок, увлажняя. Длинные ноги согнуты в коленях и сведены вместе. Она рассматривает меня с тем же интересом. Тактильно чувствую, как ощупывает взглядом лицо, проводит по скулам, мышцам на грудине, кубикам пресса и замирает на уже рвущемся в бой члене.

До отказа забиваю лёгкие и коленом развожу её бёдра в стороны. Настя с готовностью раскидывает их и приподнимает таз.

Блядь, я должен сделать всё, чтобы не облажаться.

Пристраиваюсь между её ног и вожу головкой от входа во влагалище до клитора, собирая смазку. Рукой распределяю по всей длине. На протяжении всего процесса мы смотрим друг другу в глаза, разрывая контакт, только чтобы моргнуть и увлажнить слизистую. Толкаюсь вперёд и чувствую, как сопротивляется её тело этому вторжению. Стискиваю челюсти и буквально отвоёвываю каждый миллиметр. Отступаю и усиливаю напор, с каждым толчком пробиваясь всё глубже. Моя девочка закрывает глаза и сжимает в ладонях простынь.

— Больно? — задаю вопрос хриплым голосом, который какого-то хера вообще не желает подчиняться.

— Нет. — мотает головой и снова открывает глаза. — Не останавливайся, Тём.

И не собирался. Точнее собирался, если она начнёт противиться, но теперь…

Полностью выхожу из неё и вбиваюсь, пока на упираюсь в преграду. Вскидываю взгляд на её лицо и расслабляюсь. Знаю, что ещё не всё, но всё равно становится спокойнее. Придерживаю ствол рукой и усиливаю нажим. Настя напрягается, и я ослабляю давление. Наваливаюсь на её тело и тянусь к губам. Отвечает, с готовностью принимая мой язык. Сосредотачиваюсь на поцелуе. Точнее, отвлекаю мою девочку от своих дальнейших действий. Она ждёт боли, а ожидание, как известно, страшнее, чем сама боль. Когда полностью обмякает подо мной, вытаскиваю из неё член и одним резким выпадом разрываю плеву. Настя вскрикивает и вгрызается мне в губу, прокусывая до крови. Ногтями впивается в плечи, оставляя глубокие борозды. Чувствую, как стекает по рукам и спине горячая влага, но это не пот, который покрывает лоб и виски.

Кровь.

Похуй.

Ей больнее.

И мне тоже, сука, от того, что она сейчас плачет. Ловлю губами каждую слезинку, не позволяя ни одной сползти с её лица. Покрываю быстрыми поцелуями. Миронова брыкается в попытке сбросить меня с себя и безостановочно всхлипывает.

— Слезь, Артём! Мне больно! Не надо! Хватит! Отпусти! Больно! Хватит! Пожалуйста, Артём! — визжит, упираясь ладонями мне в плечи.

Переношу вес на левую сторону и прижимаю любимую к груди, водя пальцами по напряжённой спине.

— Всё хорошо, родная. Уже всё… Не плачь… Успокойся, малыш. Скоро всё пройдёт. Я люблю тебя, маленькая. Люблю тебя, девочка моя. Всё хорошо.

Успокаиваю ласковыми словами и нежными интонациями, не прекращая прижимать дрожащую девушку к себе. Целую виски, щёки, губы, подбородок, шею.

Спустя ни хера не маленькое количество времени она, наконец, успокаивается и перестаёт дрожать. Тишину нарушают только единичные всхлипы, шмыганье носом и наше тяжёлое дыхание. В мою поехавшую крышу долбит только одна мысль.

Я в ней. Я, сука, внутри моей Насти. Два года игр и попыток вывернуть её наизнанку. Пять дней бесконечных соблазнов. Двадцать три дня боли и попыток выжить. Два дня охуевертительного счастья. И я, наконец, в ней.

— Я люблю тебя, Настя. — выбиваю хрипло, когда утыкается носом мне в шею и касается губами.

— И я люблю тебя, Тёмочка. — выдыхает и пробегает языком.

На коже одновременно выступают мурахи и холодный пот от этого обращения. Гашу, топлю и давлю в себе всё дерьмо, готовое захлестнуть меня с головой.

— Всё ещё больно? — сиплю, вглядываясь в блестящие от слёз глаза.

— Почти нет. Извини за эту истерику, просто не думала, что будет настолько больно. — отбивает и закусывает губу.

Провожу по ней пальцем и слегка давлю, проскальзывая внутрь. Изо всех сил стараюсь не заржать, потому что ситуация реально зашкварная. Мой член почти до конца в её влагалище, а она извиняется.

Ну пиздец просто.

— Глупая моя девочка. — шепчу ей в ухо и целую за ним. — За что ты просишь прощения, дурочка? Мы же оба знали, что так и будет. — добавляю, когда ловлю ярость в её глазах.

Девушка сжимает зубы и цедит:

— За то, что ты, Северов — козёл! — обрубает, но уголки губ всё равно ползут вверх.

Боюсь даже представить, какая мысль бушует в голове у этой ведьмы.

— С хуя ли я козёл? — рычу, опрокидывая на спину и толкаясь глубже в её тело.

Миронова стонет и подаётся навстречу.

— Потому что просто всунуть член, это не сексом заниматься!

Вытягиваюсь на руках и цепляюсь глазами в её лицо, реально ни хрена не понимая.

— В смысле, блядь?

— В коромысле, Артём! — смеётся зеленоглазая. — Начинай уже двигаться!

И я смеюсь в ответ. Облегчение врывается внутрь ураганным ветром и сносит к херам всю хрень, что до этого не давала дышать. Нападаю на её губы и медленно подаюсь назад, почти полностью выходя, и с силой возвращаюсь в манящие горячие глубины. На третьем толчке дохожу до упора. Яйца со шлепком ударяются об её задницу, и я кайфую от того, что наконец, загнал в неё по самое основание.

Любимая стонет и выгибает поясницу, шкрябая спину. Но мне и этого, сука, мало.

— Закинь ноги мне на спину. — командую, подхватывая под коленом.

Девушка тут же выполняет просьбу, и я с зубным скрежетом начинаю медленно раскачиваться, то выскальзывая из неё, то быстро возвращаясь обратно. Ритм не меняю не только потому, что уже приближаюсь к развязке, но и потому, что хочу доставить своей девушке удовольствие и растянуть этот момент охуенного единения. Проталкиваю руку между нашими телами и, нащупывая клитор, с силой сжимаю его. Кружу по мокрой жемчужине пальцами, не переставая вбиваться в разгорячённое, покрытое бисеринками пота тело.

— Быстрее, Тёма… Быстрее… — хрипит Миронова и крепче сжимает ноги на пояснице, подрывая бёдра навстречу при каждом толчке.

— Насть, — сиплю. Горло сжимает спазмом. — тебе не больно?

— Мне будет больно, если… — разбивается стоном на очередном выпаде. — Если ты и дальше будешь меня мучать. Быстрее, любимый, пожалуйста. Я не рассыплюсь.

Ой, зря она это сказала. Поводок спущен. Цепи разорваны. Контроль на хуй. Мозги в отключку. Самоконтроль к чертям. Пускаюсь в пляс.

Вдалбливаюсь в неё со всей, сука, силой и голодом, желанием и похотью. Вбиваю член по самое не хочу, звонко хлопая поджавшимися яйцами по ягодицам. Настя отвечает с неменьшей жадностью, подмахивая задницей вверх на каждом моём выпаде. Царапает, кусает, скребёт, стонет, кричит и взрывается, когда жёстко оттягиваю пальцами клитор и достаю до самых глубин её естества.

— Артём! — разбивается криком, кончая.

Ощущаю, как сокращаются и пульсируют стенки её влагалища, крепче сжимая и обволакивая эрекцию. Стискиваю челюсти и с трудом делаю ещё несколько резких толчков и, выдёргивая член, заливаю спермой живот и бёдра. Падаю сверху и просто, сука, стараюсь дышать. Хотя эта функция мне, кажется, больше не доступна. Хватаю воздух короткими урывками, но он тут же вылетает обратно, отказываясь усваиваться в лёгких. Моя девочка тоже дышит только поверхностно. Немного приподнимаюсь на локтях, хотя руки так трусятся, что держаться запредельно сложно, и смотрю в лицо любимой девушки.

— Ты как? — выдавливаю сипло и, не выдержав веса собственного тела, падаю головой ей на грудь.

Мотор хуярит на космических скоростях, прошибая рёбра. Всё нутро трясётся. По всем мышцам мандраж. Жилы на разрыв. Кости в вату. В башке пустота. Перед глазами туман, но я собираю все остатки воли и сосредотачиваюсь на реакциях моей девочки.

— Как я, Тём? — шипит, периодически ухватывая кислород. Напрягаюсь до грани, хотя казалось, дальше некуда. Что нет так? Где накосячил? — Охуенно, любимый! — смеясь, добивает зеленоглазая ведьма и скользит ладонями по моей голове, распутывая пальцами слипшиеся от пота волосы.

— Я люблю тебя, родная. — выбиваю, подтягиваясь вверх и целуя её губы.

Самые вкусные. Самые сладкие. Самые любимые. Самые желанные.

— Я тоже люблю тебя, Тёмочка. — обрывается и грызёт губы. Замечаю алую каплю и слизываю языком. Запихиваю все воспоминания и последствия, связанные с этим вариантом имени в выгребную яму своей души. — Извини, Артём. Я помню, что ты ненавидишь, когда тебя так называют, просто вырвалось. Я так сильно тебя люблю что…

— Всё нормально, родная. — хрипло отзываюсь, оставляя несколько коротких поцелуев на её лице. — Я уже говорил, что от тебя приму всё, что угодно. Называй меня как хочешь.

— Но, Тёма…

Закончить фразу не даю, прижимаясь к её рту губами.

— Малыш, я уже говорил и буду повторять снова и снова. С тобой всё иначе. Я никогда никому не позволял называть меня любым вариантом имени, кроме Артёма, но от тебя я хочу слышать их все. Ты и так подняла со дна слишком многое, так что… скажи снова.

— Я люблю тебя, Тёма. Тёмочка. Артём. Мой любимый, мой родной, мой лучший, мой идеальный, мой самый-самый, Тёмочка. — тарабанит, не прекращая копошиться в моих волосах.

Принимаю. Всё принимаю. Никаких негативных эмоций больше нет, только одуряющее счастье.

— Насть, — выбиваю хриплым полушёпотом, — как ты себя чувствуешь?

Моя девочка замолкает, опускает ресницы и словно прислушивается к своим ощущениям. Поднимает веки, смотрит в глаза и толкается бёдрами навстречу члену, который упирается ей в ногу.

— Выше облаков, Тём.