Моя идеальная

Глава 24

Счастье имеет границы?

Твёрдым шагом пересекаю коридор и слетаю вниз по ступеням. В груди тарабанит так, что я не слышу даже собственных шагов. На выходе сталкиваюсь с охранником, который, как и следовало ожидать, преграждает дорогу, но сейчас меня не способна остановить даже целая армия. Мне просто надо увидеть свою девочку. Обнять её. Услышать, как бьётся её сердце. И сказать… Сказать, как много она для меня значит. Сказать, что она мой мир. Моя жизнь.

— Вернитесь в палату, молодой человек. — гремит мужчина.

— Я ухожу. — бросаю коротко и отталкиваю его от проёма.

Оказавшись на улице, вдыхаю полной грудью и зябко ёжусь, потому что на мне только тонкие спортивки и футболка, а на дворе стоит туманная октябрьская ночь. Не останавливаясь, покидаю территорию больницы и запрыгиваю в припаркованную у входа тачку.

— Здоров, Тоха.

— Хай, Север. — отбивает и вглядывается моё лицо. Даже не стараюсь прятать ураган, который разрывает душу на куски. — Всё вспомнил?

— Всё, Тох. С самого начала и до самого, блядь, конца. Как предложение делал, как Должанского убить собирался, как Настя билась в руках санитаров, когда меня увозили на обследование. И мне, блядь, страшно. Я боюсь её реакции. Как? Как, мать твою, я мог её забыть?

Упираю локти в колени и опускаю на ладони лицо. Почему я не мог вспомнить именно Настю: своего самого близкого и родного человека на свете? Почему после всего, через что мы прошли, мозг решил выбросить информацию только о ней? Лучше бы я забыл всю свою жизнь и самого себя, но не её. Как теперь просить прощения? Особенно после того, что я наговорил ей днём. Как, блядь, можно было не хотеть её помнить? Не хотеть любить? Это же моя любимая идеальная девочка. Да что, мать вашу, со мной не так? Почему я падаю там, где должен лететь?

Продираю пальцами волосы и, прикладывая кулак ко рту, перевожу взгляд на друга.

— Она простит. — всё, что говорит, но мне мало этого заверения.

С каких пор я стал таким трусом? Почему так боюсь её реакции? Всегда шёл напролом, а сейчас ищу обходные пути. Мне так нельзя. Надо просто увидеть любимую, и я найду способ вымолить у неё прощение.

— Поехали, Тох.

— Сзади шмотьё. — бросает, выруливая на дорогу.

Переодеваюсь на ходу в джинсы и худи. На районе стоит такая темень, что вообще ни хрена не видно. Выпрыгивая из машины, накидываю капюшон. Благодарю друга и твёрдой походкой поднимаюсь в квартиру. Медлю, открывая дверь.

А что если Настя не здесь? Что если уехала после сегодняшнего? Она ведь считала, что стала для меня чужим человеком.

Накатывает новая ледяная волна ужаса, но я вынуждаю себя выплыть из него и сделать глубокий вдох. Без запинок иду в спальню и в бледном свете луны замечаю хрупкий силуэт на кровати. Ни лица, ни тем более глаз разглядеть не выходит. Замираю в проёме, успокаивая сбивчивый стук сердца, которое пропускает удары.

Не ушла.

Я даже не дышу, когда вижу, как девушка подскакивает с постели, путается в одеяле и начинает падать. Перехватываю её раньше, чем успевает оказаться на полу. С такой силой прижимаю к грудной клетке, что кости трещат у обоих.

Почему во все наши тяжёлые встречи кругом стоит мрак? Почему я не могу видеть её глаза, когда мне это так необходимо? Что за, блядь, шутки судьбы?

Малышка упирается ладонями в грудь в попытке оттолкнуть меня, но я лишь сильнее жму к себе дрожащее тело. Сейчас эти объятия ощущаются словно впервые. Тоска накрывает так, будто все десять дней, что я не помнил её, мы не виделись.

— Отпусти, Артём. — шуршит, делая ещё одну попытку отстраниться.

— Не отпущу, Настя. Я никогда и никуда тебя не отпущу. — отбиваю хриплым дрожащим шёпотом.

— Тёма? — вопрос звучит так, будто она только сейчас поняла, кто рядом с ней.

Да, для неё я не Артём Северов, а просто Тёма. У моей любимой есть то самое исключительное право так меня называть. Для неё я готов быть кем угодно.

Опускаю голову в тот момент, когда она поднимает свою. Встречаемся губами. Сталкиваемся рваным дыханием. Горим колючей тоской.

— Привет, любимая. Я вернулся. — целую её со всей нежностью. Именно так, как делал это до потери памяти. Так, как только её могу целовать. Легко, мягко, желанно. — Я люблю тебя, Настя. Не могу не любить. — бомблю глухими интонациями, потому что горло забивает комом, а в груди появляется давление, которое кажется запредельным. Оно настолько сильное, что давит на лёгкие, останавливая их работу. Прижимает сердце, которое отчаянно продолжает стучать короткими, гулкими, натужными рывками.

— Сволочь ты, Северов. — пробивается в мою агонию дрожащий от слёз шёпот. Настя снова плачет. И снова, блядь, из-за меня. Если раньше я говорил, что убью любую суку, которая заставит мою девочку плакать, то сейчас мне всерьёз стоит задуматься о суициде. Любимая обвивает мою шею руками и, поднимаясь на носочки, тихо тарабанит. — Я так скучала. Так по тебе скучала.

— Я тоже скучал, моя идеальная девочка.

За рёбрами всё на разрыв, когда она запускает пальцы мне в волосы и притискивается ближе. Ныряет язычком мне в рот. Отвечаю без раздумий. Подхватываю под ягодицы и паркую на подоконник. Вжимаюсь эрегированным членом между ног. Всасываю её нижнюю губу и глотаю наш общий стон.

— Тёма… Тёмочка… Любимый мой… Родной… Я так скучала… Так боялась… — шелестит малышка, не разрывая поцелуя.

Это делаю я. Перестаю терзать её рот и слегка отстраняюсь, давая нам обоим необходимый кислород и пространство. Мне слишком много надо ей сказать. А если сейчас в том же ритме будем продолжать, то окажемся в кровати.

— Прости меня, маленькая. За то, что не смог тебя защитить. За то, что тебе пришлось в одиночку вести этот бой. За то, что забыл. За то, что наговорил тебе. Прости, родная. Прости…

— Не надо, любимый. — отбивает сиплым полушёпотом, прикладывая пальцы к моим губам. — Тебе не за что извиняться. Теперь ты здесь. Теперь всё будет хорошо. Главное, что ты пришёл. Что вернулся.

— Насть, — вырываю тяжёлые слова, смещая её руку на щёку, — я так боялся, что ты уйдешь после всего, что я наговорил тебе. Что больше не вернёшься ко мне. Съедешь с квартиры. — она только тяжело выдыхает в ответ и гладит большим пальцем скулу, вызывая дичайший мандраж под кожей. Слегка повернув голову, прикасаюсь губами к её ледяной ладони. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Тём. Больше жизни люблю. Без тебя мне ничего не надо. Сегодня, — забивает лёгкие кислородом и со всхлипом выдыхает. Накрываю её ладонь своей и прижимаю к губам, — когда ты сказал, что тебе нечего помнить… Что не хочешь любить… Я хотела съехать с твоей квартиры.

— С нашей, Насть. — поправляю, хотя и понимаю, что после всего это было бы верное решение с её стороны.

— Она не была нашей, Тём. Она принадлежала Артёму Северову, для которого я была чужим человеком. Через два дня тебя должны были выписать. Как бы я объяснила тебе, что живу здесь? Что ты сам обещал меня не отпускать? Я испугалась. Я сдалась. — её голос глохнет, и она роняет голову мне на грудь. Глажу напряжённую спину и спутанные после сна волосы. Опускаю подбородок на её макушку и шумно дышу, забивая лёгкие ароматом, который так долго не мог вспомнить. Настя сжимает пальцами ткань толстовки, а потом отталкивается и обрубает дрожащим голосом, но со стальными интонациями. — Я сдалась только на сегодня. Даже если бы не пришла к тебе завтра, то сделала бы это послезавтра. Ещё в первый день, когда ты не узнал меня, я решила, что если ты не вспомнишь нашу любовь, то мы начнём всё сначала. Я бы не оставила тебе другого выбора, кроме как снова влюбиться в меня.

Слышу улыбку в её голосе и не могу не улыбнуться в ответ.

Да, больно. Да, я виноват. И да, она бы смогла это сделать, потому что иначе просто не могло быть.

— Я уже любил, малыш. Головой не понимал, но сердце… Оно… — вдох-выдох. — Оно не забывает. Я всегда буду любить тебя, девочка моя. Что бы ни случилось, никто не сможет этого у меня отнять.

— Тёма… — выдыхает малышка, а потом поднимает на меня глаза и добивает. — Займись со мной любовью.

Все процессы организма замедляются, и я даже дышать перестаю. В этот же момент лампа над головой загорается, и я, наконец, вижу её уставшее лицо с чёрными кругами под глазами, которые горят теми самыми путеводными огнями, которые способны вывести меня из самой непроглядной тьмы. Настя поджимает губы, а потом растягивает их в улыбке, которая топит не только лёд, в который превратилось моё нутро, но и сжигает все сомнения и страхи.

Утыкаюсь лбом в её лоб и глотаю робкое дыхание.

— Насть…

— Пожалуйста, Тёмочка.

И… Всё. Больше мне ничего не надо. Приближаю лицо на расстояние выдоха, цепляя её взгляд, и прикасаюсь к губам. По коже мурахи размером со слонов, когда касается в ответ и обводит языком по контуру.

Что значит заняться любовью? Секс есть секс, как его не назови. Но так я думал раньше. Теперь понимаю.

Понимаю, в чём разница, когда не сжимаю хрупкое тело до хруста, а перебираю позвонки кончиками пальцев. Понимаю, когда не врываюсь в её рот, а втягиваю в ротовую её нижнюю губу и ласкаю кончиком языка. Понимаю, когда не срываю с неё одежду, а ныряю под край футболки и исследую каждый миллиметр её кожи. Понимаю, когда не бросаю любимую на кровать, а продолжаю целовать долго и нежно, жарко и с тоской, с голодом и со страхом потерять ту хрупкую нить, которую, кажется, сама судьба старается разрубить. Понимаю, когда вместо того, чтобы войти в неё одним резким толчком, просто толкаюсь готовым к извержению членом в её промежность сквозь слои ткани.

Настя подхватывает пальцами край худи, и мне приходится разорвать поцелуй и отступить на пол шага, позволяя снять его. Футболку скидываю сам. Волосы падают на глаза, и я убираю их с лица взмахом головы. Следом летит её майка. Поедаю глазами идеальное тело. Провожу кончиками фаланг по длинной шее, касаюсь горла и чувствую, как тяжело она сглатывает. Обвожу по периметру грудь, кладу ладонь на живот.

— Я так сильно тебя люблю.

Только после этих слов снимаю девушку с подоконника и прижимаю обнажённое тело к голому торсу. По нашим телам летит дрожь. Все мышцы сковывает, а по коже разбегается многотысячная армия мурашек. Мы даже не целуемся, а стоим, прижимаясь друг к другу, сохраняя зрительный контакт.

— Люблю тебя, родной. Мой будущий муж. — выталкивают её губы, а я замираю без движения.

Я до трясучки, блядь, боялся, что после всего она передумает. Что не захочет свадьбы. Не захочет быть моей женой.

— Девочка моя… — с трудом выдыхаю. Облегчение обжигающей патокой по нутру растекается. — Моя… Моя невеста. — сам пробую это слово на вкус. И что? Вкуснее я ничего не произносил. — Моя будущая жена… Моя любимая… Родная… Идеальная… Моя… Моя… Моя… — бомблю как сумасшедший, подхватывая Настю на руки.

Она обвивает ногами поясницу и смеётся. Впитываю её смех и тактильно, и физически. Наше общее счастье заполняет комнату и расползается дальше.

Любимая опускает голову, утыкаясь лоб в лоб, и шепчет:

— Хочу. Тебя хочу. Устала ждать.

Я, блядь, тоже не хочу больше ждать.

Собираю всю силу воли и толкаюсь навстречу её губам. Врываюсь в её рот. Уже не ласкаемся языками, как до этого, а стираем их в кровь, так же, как и опухшие от диких поцелуев губы. Опускаю любимую на кровать и ложусь сверху, не разрывая контакта. Наши поцелуи животные и бесконечные. Её лодыжки всё так же скрещены на спине. Её дыхание сбивается ещё больше, становясь тяжёлым и рваным. Толкаюсь членом в горячую промежность и ощущаю обжигающую влагу её возбуждения. Опускаю руку ниже и сжимаю лобок. Губами ползу по шее, оставляя короткие поцелуи, жадные засосы, мокрые дорожки из слюны по всему её лицу, горлу, груди.

Втягиваю в рот сосок и легко прикусываю, одновременно запуская руку в трусы и разводя скользкие от соков лепестки, вхожу одним пальцем. Моя девочка вскрикивает и выгибается навстречу моим голодным губам и алчным рукам. Она мокрая, горячая, истекающая огромным количеством смазки и, мать вашу, тугая и узкая, как в первый раз.

— Хочу тебя, малыш. — дроблю тяжёлыми выдохами, нападая на вторую грудь и посасывая сморщенную и твёрдую горошинку соска. — Люблю. — сиплю, добавляя второй палец.

— И я… люблю. — выстанывает моя девочка. — И я… хочу… — хрипит, подрывая бёдра и насаживаясь на пальцы. — Не мучай… меня… Нас… Не мучай… Тём.

Не прекращая терзать налившуюся желанием грудь, давлю большим пальцем на жемчужину клитора. Растираю его круговыми движениями, проталкивая третий палец и кусая соски. Оставляю засосы на груди. Девушка извивается и разбивается очередью растянутых стонами матов. Тихо посмеиваясь, возвращаюсь к её лицу и целую искусанные губы.

— Кончай, малыш. Я так люблю, — сжимаю зубы, когда любимая расстёгивает ширинку и сжимает пальчиками напряжённый член, — видеть твоё лицо в этот момент. — цежу через сжатые челюсти.

Ещё немного и я просто, блядь, кончу. Раньше неё. Полторы недели без перепиха для меня пиздец. Усиливаю нажим на клитор и жёстче трахаю её пальцами, вдалбливаясь по самое основание. Но и ведьма не отстаёт, сильнее сжимает ствол и наращивает темп. Спальня заполняется нашими громкими стонами и рваным дыханием. С трудом заставляю себя держать веки поднятыми, но глаза закатываются от удовольствия, когда любимая вскрикивает, кончая. Кусаю её губы и выстреливаю поток спермы, заливая её тонкие пальчики и ладонь. Вынуждаю себя открыть глаза, чтобы увидеть блаженство на её лице.

— Моя девочка… Люблю… — выдыхаю, падая головой на плечо.

— И я люблю, родной. — шепчет, прижимаясь губами к виску.

— Идеальная моя девочка. — хриплю, поднимая ослабевшее тело с постели и сгребая любимую в охапку.

Всю дорогу до ванной целуемся. Даже опустив Настю на пол и настраивая воду, не могу оторваться от неё. Шарю жадными руками по горячему телу. Толкаю её в душевую кабину и скидываю джинсы и боксеры. Только при виде её шикарного обнажённого тела, член принимает боевую стойку. Настя бросает на него взгляд и облизывает губы.

— Блядь… — хриплю, когда цепляет мою руку и затягивает к себе в душ.

Покрывает поцелуями всю грудину, плечи, живот. Облизывает соски и ныряет языком в пупок, отчего из моего горла вырывается короткий смешок, и я слегка подаюсь назад.

Каким бы непробиваемым я ни был, щекотка моё слабое место.

Малышка растягивает губы в хищной усмешке и опускается на колени. Обводит язычком головку. Оставляет слюну по всему стволу и принимает в рот член, продолжая смотреть мне в глаза. Каким бы острым не было удовольствие от её грязных действий, вынуждаю себя держать глаза открытыми, сохраняя зрительный контакт. Моя девочка глубже всасывает член, а я разрываю грудную клетку животным рыком. Собираю в кулаки её длинные мокрые волосы и умоляющее смотрю на её лицо. Она понимает без слов и опускает ресницы. Разрешение получено, и я грубо толкаюсь хером в её рот. Настя кашляет и давится. Выбираюсь из её рта и коротко инструктирую.

— Дыши, малыш. — когда справляется с кашлем, добавляю. — Расслабь горло. Не напрягайся. Дыши через нос.

Она кивает, и я прижимаюсь шляпой к пухлым губам и подаюсь вперёд, врываясь на половину длины. Моя девочка закрывает глаза и сосредотачивается на дыхании. Выхожу из её жаркого влажного рта и тут же возвращаюсь. Любимая быстро подстраивается под заданный мной ритм, и спустя пару минут я уже жёстко трахаю её рот, утыкаясь головкой в эластичную стенку горла. Настя сжимает пальцами мои бёдра и ягодицы, глубоко вгоняя ногти в кожу. Боль разжигает внутри меня пылающие очаги удовольствия. Когда вбиваюсь до упора, толкая её голову навстречу бёдрам, чувствую, что уже готов кончить. Вытаскиваю член и поднимаю любимую на ноги.

— Ты чего, Тём? — шепчет, когда без слов прижимаю с себе.

В груди такая дробилка, что дышать становится тяжело. Её губы и подбородок блестят от склизкой влаги. На щеках неизменный румянец стеснения. Глаза горят так ярко, что выжигают последние страхи в моей тёмной душе. Она такая охуенная, что я просто не могу не поцеловать её в этот момент. Такими эмоциями топит, что дыхание вырывается из груди тихими стонами.

— Люблю тебя, родная.

Я готов повторять эти слова каждую секунду своей жизни, потому что это, мать вашу, самая очевидная истина и желанная правда. Я живу этим чувством. Я им горю. И в нём же захлёбываюсь.

— Тёмочка… любимый. — шепчет, проходясь ногтями по плечам.

Сжимаю ягодицы и тащу вверх, пока не обхватывает ногами мои бёдра. Прижимаю к стене и вхожу одним длинным толчком до упора. Ноющие яйца со звонким шлепком ударяются об её задницу. Оба стонем и рычим одновременно. Из Настиных лёгких будто весь воздух вылетает. Зависаем в этом положении, заново привыкая к чувству полного единения. Её пальцы скребут затылок. Пятки вжимаются в мою спину. Грудь тяжело поднимается и с хрипами опадает.

Она нереально горячая. Невыносимо тесная. Одуряюще сладкая. Бесконечно любимая. Подаюсь назад и тут же возвращаюсь. Я не трахаю её, как ни хотел бы делать именно это, а занимаюсь со своей девочкой любовью. Медленные движения. Затяжные толчки. Звенящие стоны.

— Охуенная… Охуенная… — долблю своими грязными мыслями, забивая не только влагалище членом, но и её рот — языком.

Прорываюсь в её душу. Влетаю в её сердце и цепляюсь там так же крепко, как она вцепилась в моё.

— Быстрее… Тёма… быстрее… — сипит, сильнее вжимая пятки.

— А как же "займись со мной любовью"? — смеюсь, прекращая движения.

— А может, просто трахнешь меня? — отбивает, сжимая зубы, но всё равно улыбается и да, блядь, заливается краской.

— Тащусь, когда ты такая.

Впрочем, другого приглашения мне и не надо. Вынимаю член и грубо врываюсь обратно. Я делаю то, чего она хочет. То, о чём просит. Я трахаю её дико, жёстко, необузданно.

— Отпусти, малыш. — хриплю, замирая.

— Что? — шелестит срывающимся шёпотом. В глазах туман.

— Ноги разожми. Хочу тебя по-другому.

Любимая подчиняется и опускает дрожащие ноги на плитку. Слабо покачивается и цепляется за меня.

Прижимаю к себе, не позволяя упасть. Новый поцелуй — огненная вспышка. Разворачиваю спиной к себе и прижимаю грудью к стеклу душевой кабины. Вбиваюсь затяжным рывком, разбиваясь громкими стонами. Накрываю её руки и сплетаю наши пальцы. Вдалбливаюсь в желанные глубины, как одичалый.

Кусаю за шею и сразу зализываю укус. Накрываю её лобок и сжимаю клитор. Это наше сумасшествие и мы без сопротивления растворяемся в нём. Ещё несколько размашистых толчков и любимая кончает.

— Артёёём! — растягивает в крике удовольствия моё имя.

Блядь, это лучшая музыка для моих ушей. Стенки влагалища пульсируют и сжимают вздыбленную плоть. С натягом делаю ещё несколько глубоких толчков и выдёргиваю член, заливая спермой идеальное тело своей девочки.

Вплотную вжимаюсь в её спину и задницу, с трудом удерживая расслабленное тело, и хриплю ей в ухо:

— Люблю тебя, Настя. Больше всех на свете люблю. Знаешь, малыш? Мой мир — это ты.

— А ты, Тёмочка, — высекает сиплым шёпотом, — моя вселенная. Вселенная для одного человека.