(Не)желанная. Я тебя не отпущу

Глава 29

Наши дни наполняются приятным безумием. Мы скучаем друг по другу, даже если разлучаемся ненадолго. А когда встречаемся, все делаем вместе.

Иногда Вадим помогает мне с подготовкой к учебе и даже готовит ужин вместе со мной, не забывая приговаривать, что благодаря его помощи, получится не ужин, а самый настоящий шедевр. Мне остается лишь соглашаться с ним — к его «павлиньему» поведению я давно привыкла. И полюбила.

В нашей сахарной эйфории я забываю о своей прежней жизни. Все плохое, что было в прошлом, растворяется в памяти, затмеваясь ярким и насыщенным настоящим. Мне кажется, будто я была так счастлива всегда. Вокруг так тепло и ясно, что порой не верится в происходящее. Ощущение, будто я сплю. Но это реальность, моя новая жизнь и свобода, которую подарил мне любимый мужчина.

Однако, когда в гости неожиданно приезжает отец, меня все-таки настигают призраки прошлого. Хватают своими ледяными клешнями, пробираются в самую душу и выворачивают ее наизнанку.

Свет и тепло вокруг меня рассеиваются и мне становится не по себе. Потому что отец — живое олицетворение моего детства. Мрачного, холодного и совсем не уютного.

Ещё и Вадима рядом нет. Без него я не чувствую себя защищенной. Прямо сейчас будто выбираюсь из мягкой, теплой постели и осознанно шагаю под ледяной дождь.

Но делать нечего. Я должна встретить отца, как полагается. Думаю, что после того, как Вадим защитил меня, он не рискнет сделать мне больно. Иначе нам действительно придется перестать видеться.

— Любимая дочка, — как только за отцом закрывается дверь, мне становится тяжелее дышать. Я стою в коридоре с приклеенной улыбкой на лице и наблюдаю за каждым его шагом. — Здравствуй, дорогая! Давно не виделись!

Я тихо радуюсь, что в доме мы не одни — где-то неподалеку убирается Галина, а на кухне готовят повара. Это немного успокаивает, поэтому я беру себя в руки.

— Здравствуй, — отзываюсь, едва заметно морщась, когда отец обнимает меня, обдав запахом своего резкого парфюма.

— Поговорим, красавица моя? — ласково спрашивает он, отстраняясь и кивая на лестницу.

Его голос звучит так правдоподобно и искренне, что с легкостью можно поверить, будто отец действительно меня любит. Но я знаю его достаточно долго, чтобы понимать, что это ловушка.

Иногда, правда, очень хочется представить, что он нормальный отец, а не тиран, который использует меня в своих целях.

— Поговорим, — наконец, отвечаю я.

— Отлично, идем, — он пропускает меня вперед, и я напряженно шагаю по лестнице.

Сердце быстро и взволнованно бьется в груди. Ведь мы идем в мою комнату. Снова. По коже бегут неприятные, холодные мурашки.

— Ты слишком наряжена, Вероника, — цокает языком отец, как только мы оказываемся на втором этаже. Коротко мне улыбнувшись, он продолжает: — не переживай, дочка. Сегодня я тебя не трону. Ты теперь в собственности мужа и живешь в его доме, а значит, я отхожу в сторону, пока тобой занимается Вадим.

Я молча проглатываю его слова про собственность и захожу в комнату. Остается лишь радоваться, что мой муж меня любит. И не считает, что может делать со мной все, что захочет. Для него я, прежде всего, человек.

Оказавшись у меня в спальне, отец окидывает довольным, но внимательным взглядом заправленную, нетронутую кровать и опустевший столик, на котором раньше лежали мои принадлежности.

Задумчиво потирая подбородок большим и указательным пальцем, он хмыкает и смотрит на меня:

— Знаешь, Вероника, если бы ты догадалась убрать свои вещи в спальню Вадима, когда я приезжал в прошлый раз, — начинает отец, — я бы все равно тебе не поверил. Но сейчас… сейчас я тебе верю. Я вижу, что ты влюблена в своего мужа. А он влюблен в тебя.

Перебирая собственные пальцы за спиной, я киваю. Не знаю, как лучше ответить отцу. Я была не готова к тому, что он приедет и совсем не успела придумать, как себя с ним вести. Что говорить, а что нет.

— Это замечательно, — сообщает, тем временем, отец, — ты — умница. Моя прекрасная дочь. Сделала, как я и сказал — соблазнила Раевского. Это ведь было не сложно, правда?

Он мягко улыбается, пристально заглядывая мне в глаза.

— Надеюсь, скоро ты будешь беременна, Вероника. Ты ведь не забыла, что должна забеременеть? На кону большие деньги и возможности.

— Я… помню, — хрипло отвечаю я. И, набравшись смелости, хочу добавить, что мой ребенок родится не из-за денег, но отец не позволяет мне.

— Ты самая лучшая дочь, — он касается ладонью моей щеки и я ошарашено замираю. Забываю, как моргать и дышать. Мои широко распахнутые глаза стремительно увлажняются, потому что отец впервые в жизни относится ко мне так… необычно. Совсем по-другому. — Ты лучше твоих сестер. Ты приносишь пользу, дочка.

Настороженно наблюдая за его ладонью, я молчу. Мое сердце начинает биться ещё чаще.

— Помнишь, мне даже пришлось тебя придушить? — убрав от меня руку, усмехается отец, — это было забавное представление. Раевский тебя защитил, как я и предполагал.

— Что? — дрожащим голосом переспрашиваю я.

— Милая моя, ты же знаешь, что я против насилия, — с умиленным видом поясняет отец, — куда замечательнее, когда страх внушается одним лишь взглядом. В этом и кроется настоящая сила, понимаешь?

Я судорожно киваю. Мысли в голове путаются. Все, чего я хочу — чтобы он скорее ушел и оставил меня одну.

— Ударить и придушить может каждый, — с легкой улыбкой на губах, вздыхает отец, — это слишком просто. Ты же знаешь, это совсем не мои методы… кхм… воспитания. Я всего лишь проверял, как поведет себя твой муж. И он дал мне понять много чего интересного, кстати. Мы почти выиграли, дочка. Дело осталось за малым, — он опускает выразительный взгляд на мой живот и мне почему-то хочется прикрыть его руками, — ты молодая. У тебя все обязательно получится.

— Па… Петр, — облизнув пересохшие губы, я собираюсь с мыслями и поднимаю взгляд на отца, — если я и забеременею, то не ради выгоды. Знай это.

— Влюбилась, дурочка, — убежденно кивает отец и усмехается. — Дело твое. Ты можешь любить его, а можешь ненавидеть. Главное — это ребенок. Мой внук, который сделает нашу жизнь намного лучше.

— Я… не позволю, — мой голос нещадно дрожит, дыхание сбивается. Я чувствую себя ничтожеством, когда пытаюсь противостоять отцу. Это выглядит жалко. Будто мышь пытается защититься от хищного зверя. Но я пытаюсь. Изо всех сил пытаюсь. — Мой ребенок не будет ещё одним твоим инструментом. С… слышишь?

— Конечно-конечно, — отец лишь снисходительно мне улыбается, — главное роди.

— Я серьезно, — с трудом выдерживая его изучающий, тяжёлый взгляд, продолжаю я, — ты можешь его вообще не увидеть, если я этого захочу. Я оборву все связи, Петр. И навсегда забуду, что ты мой отец.

Он смеется в ответ. Затем на миг замолкает, смотрит на меня с легким удивлением и снова смеется.

— Ты стала другой, Вероника, — отсмеявшись, качает головой отец. — Рядом с ним ты поменялась, у тебя появилась уверенность в себе. Это тебя красит, дочка. Ты несомненно взрослеешь во всех смыслах этого слова. Но не забывай, — он резко делает шаг ко мне и заглядывает в глаза так, что у меня спирает дыхание, — что тебе не тягаться со мной. Ни тебе, ни твоему глупому мужу.

Отстранившись, отец невозмутимо поправляет ворот своей белоснежной рубашки и снова улыбается своей фирменной, фальшивой улыбкой.

— Не делай глупостей, Вероника, — предупреждает он, — любовь может оказаться обычным увлечением. Она уйдет. А я — останусь. Подумай об этом и поступи правильно.

С этими словами отец проходит мимо меня и скрывается за дверью моей комнаты, снова оставив после себя тяжёлый аромат восточного парфюма. Мне становится дурно, я с трудом сдерживаю рвотный порыв.

Лучше бы он меня придушил, как в прошлый раз. Ведь физическая боль, которую мне нанес отец, намного легче, чем моральная.