(не)любимая

Глава 1 «Дочь бывшего мужа»

— Ольга Николаевна, вы что-то сегодня запаздываете!

Едва я поднимаюсь на порожки корпуса, как меня догоняет высокий темноволосый мужчина в распахнутой темной куртке и с кожаной сумкой для ноутбука в руке.

— Запаздываю, Павел Петрович. — Дружелюбно киваю нашему новому главврачу и, по совместительству, моему начальнику. — Снега сегодня намело — еле машину откопала.

Павел Петрович галантно открывает передо мной двери, и я с благодарным кивком захожу в здание, попутно стряхивая с сапог остатки снега.

— Да, давно такой снежной зимы не было. — Замечает мужчина и, последовав моему примеру, добавляет: — Я уже подумываю, что нам надо всем коллективом выходить на чистку снега. Николай Иванович совсем не справляется.

Вместе поднимаемся на третий этаж.

Идем по коридору.

— Вы, как раскидаете текучку, после обеда загляните ко мне на пару слов.

— Хорошо, Павел Петрович.

Дальше мы расходимся.

Он идет к себе в приемную главврача, а я дальше, в самый конец коридора, где за скромной табличкой с надписью «Дефектолог» находится мой рабочий кабинет.

Открываю ключом дверь, захожу и привычно щелкаю выключателем.

Не успеваю я снять и убрать в шкаф пуховик, как в дверь стучатся.

— Да-да! — громко отвечаю на стук. — Заходите.

В кабинет заглядывает взволнованная мамочка — привычное дело.

— Можно к вам? Мы сегодня первый раз на занятия.

— Проходите. — Вежливо киваю и забираю у женщины санаторно-курортную карту. — Не переживайте. Можете присесть тут.

Следом за мамой заходит мальчик.

Глазки умные, смышленые, но… По кривой походке и осанке сразу видно, что наш клиент.

— Привет! — Присаживаюсь перед мальчиком на корточки. — Я Оля. А тебя как зовут?

— Д-и-има-а-а, — с трудом выговаривает мальчик.

— Хочешь немного поиграть? — спрашиваю у мальчика, показывая игрушки на столе.

Тот смотрит с радостным интересом и блеском в глазах.

Усаживаю его за стол с игрушками, а сама пока веду первичную беседу с мамой и заполняю все положенные документы.

— Не переживайте. — Успокаиваю ее. — Посмотрите, как Дима ловко справляется с пазлом.

На самом деле этот пазл предназначен для детей гораздо младшего возраста, но зачастую мамам нужна поддержка и ободрение не меньше, чем самим малышам, а то и больше, поэтому я стараюсь всегда их настроить на позитивный лад настолько, насколько это вообще возможно в их ситуации.

С мамой Димы мы довольно долго разговариваем.

Она рассказывает их недолгую, печальную историю.

Я слушаю и краем глаза наблюдаю за мальчиком, уже профессионально подмечая, что можно сделать за то короткое время, что они будут на лечении у нас.

А сделать можно многое!

Самое главное стараться и научить маму потом работать в нужном направлении. Многое будет зависеть именно от нее.

Вскоре они уходят, а коридор возле моего кабинета привычно наполняется народом. Вчера прибыл новый поток пациентов, и сейчас мамочки с детишками ходят по консультациям. Вскоре эта толпа рассосется, и ко мне будут ходить только те несколько человек из потока, которые на самом деле нуждаются в моей помощи.

Через пару часов напряженной работы, когда люди в моем кабинете идут постоянным потоком, наступает небольшое затишье, и я решаю немного передохнуть.

Беру кружку, щедро сыплю туда обычный растворимый кофе и иду к нашей техничке за кипятком.

— Здравствуй, Олечка! — Улыбается мне наша пожилая техничка Нина Сергеевна. — У тебя сегодня аншлаг?

— Здравствуйте, Нина Сергеева. Да. В этом потоке много «речевиков», и Анатольевна всех ко мне посылает сначала.

— Ох-ох! — Качает головой женщина и сует мне в руки горсть вкусных шоколадных конфет. — На вот, покушай! Бери-бери! Худющая стала — смотреть больно. Одни глаза остались.

С благодарностью беру конфеты, заваренный кофе и спешу обратно в свое логово.

Пока иду, замечаю в конце коридора, рядом с моим кабинетом, знакомую женскую фигуру.

Поначалу малодушно решаю, будто я ошиблась, но по мере приближения по позвоночнику бежит предательский холодок страха.

Не обозналась, значит…

Возле кабинета стоит моя бывшая свекровь.

— Добрый день, Антонина Михайловна, — первая здороваюсь я.

Высокая довольно полная женщина в распахнутой белой норковой шубе медленно поворачивает голову в мою сторону и стреляет оценивающим взглядом.

Невольно ежусь.

Я уже и забыла, какая у этой женщины тяжелая энергетика.

— Здравствуй, Ольга. — Царственно кивает она.

— Вы ко мне?

— К тебе.

— Какими судьбами? — Искренне удивляюсь я.

— Нужна твоя консультация, как специалиста, — словно нехотя говорит она.

Бывшая свекровь поднимается со своего места, и тут я замечаю прижавшегося к стене ребенка.

Яркий желтый мембранный комбинезон.

Шапка валяется рядом.

Тонкие светлые косички топорщатся в разные стороны.

Отсутствующий взгляд направлен прямо в стену напротив.

Девочке на вид лет пять, не больше.

— Это… — севшим голосом почти шепчу я.

— Да, — с едкой хрипотцой подтверждает бывшая свекровь. — Это дочь Игоря.

В груди что-то тяжело бахает и отдается болью по всему телу.

Вдыхаю запах кофе из кружки, но даже он причиняет адскую боль.

Дочь Игоря.

Дочь человека, который катком прошелся по моей жизни, растоптал и выкинул мое сердцу, пожевал и выплюнул душу…

Внезапно девочка, словно прочитав мои мысли, вскидывает голову и пронзительно смотрит.

— Встань! — гаркает на нее бабка, но та не реагирует. — Встань и поздоровайся!

Молчит.

Отводит взгляд.

Бабка недовольно цокает языком и брезгливо поджимает губы.

— Не в нашу породу пошла…

Я молча смотрю, как девочка начинает шевелить губами, словно беззвучно поет песню.

Неугодная внучка.

Такая же, как и я — нелюбимая.

Где-то на этаже громко хлопает дверь, и я, вздрогнув, сбрасываю внезапное оцепенение.

— Полагаю, с внучкой на консультацию? — Голос мой тверд, и едва ли по внешнему виду можно определить бурю в душе.

— Разумеется, — в своей излюбленной манере, типа «дура могла бы и не спрашивать», заявляет женщина и, сграбастав девочку за руку, собирается пройти в мой кабинет.

Как всегда, Антонина Михайловна поражает меня свой естественной бесцеремонностью. Эта женщина и без мыла влезет куда ей надо и не надо.

Вот только она забывает, что я уже не та молоденькая девушка, которой можно было помыкать.

— Куда вы? — Выразительно изгибаю бровь. — У меня через пару минут занятие. Я не занимаюсь частной практикой, тем более, в стенах санатория.

Бывшая свекровь медленно поворачивает голову в мою сторону, и глаза ее недобро сужаются.

Зря стараетесь, Антонина Михайловна — на меня это уже давно не действует.

Свою прививку от вашего вздорного нрава я уже получила.

— Хорошо. — Нехотя отступает назад она. — И где же ты можешь нас принять?

Вопрос, конечно, риторический.

Хочется зло рявкнуть — нигде!

Но какая-то неведомая сила заставляет меня заглушить эти лишние эмоции.

Дочь моего бывшего мужа, что практически куклой висит в цепкой хватке бабушки, снова смотрит на меня. И, кажется, этот взгляд, к слову, очень похожий на отцовский, заставляет меня сказать совсем не то, что хотела:

— Я вам сейчас открою сенсорную комнату. Там подождете. Девочка может поиграть в шарики. Как освобожусь, то сразу пойду к вам.

— И долго тебя ждать?

Она неисправима…

— Антонина Михайловна, — серьезно смотрю прямо ей в глаза, — если вам и вправду нужна моя консультация, то вы подождете столько, сколько нужно. А так, думаю, вы сможете найти в нашем городе не менее квалифицированных специалистов.

Она открывает было рот, чтобы поставить меня на место, но тут же закрывает, ибо никаких других специалистов в нашем захудалом провинциальном городе попросту нет.

— Хорошо, — высокомерно цедит она и идет следом за мной в небольшое помещение, которое я использую для групповых занятий.

Захожу, включаю свет.

— Располагайтесь. Верхнюю одежду можно повесить на крючок.

Вернувшись в свой кабинет, с грустью понимаю, что кофе мой уже остыл, конфеты не радуют, а в дверь уже кто-то стучится — привели ребенка.

Привычным жестом убрав выбившийся локон волос за ухо, выдыхаю и натягиваю на лицо спокойную улыбку.

— Войдите!

Сегодня ко мне на занятие пришел Миша.

Коренастый плотный мальчик-подросток и его не менее плотная мама.

— Здравствуйте, Ольга Николаевна! — Вымученно улыбается женщина и подталкивает сына в мою сторону. — Не против, если одни с Мишей позанимаетесь? Мне нужно срочно позвонить по работе.

Мама Миши — одна из тех немногих мам, которые успевают заниматься воспитанием особенного ребенка, но и еще работают. Отец ушел из семьи, как только узнал, что у ребенка неизлечимая патология. С тех пор мама Миши тянет его одна.

— Хорошо. — Киваю ей и переключаю свое внимание на мальчика. — Привет, Мишенька. Как твои дела?

— П-ет. — Улыбается солнечный мальчик Миша. — О-шо.

— Отлично! — подбадриваю его. — Я сегодня придумала для тебя интересную игру. Хочешь поиграем?

Он активно кивает и несется за игровой стол.

Я же беру со стола заранее подготовленный материал и, отхлебнув из кружки противный холодный кофе, иду к Мише.

Через сорок минут возвращается его мама.

— Отзанимались? Как у Миши дела? — с порога заваливает вопросами.

— Хорошо. Он большой молодец! — И это чистая правда.

Миша — старательный ребенок, но в силу своего диагноза многое не может и никогда не сможет. Его маме важен каждый микроскопический шаг прогресса, поэтому я трачу минут десять на то, что подробно все объясняю, попутно даю еще кое-какие рекомендации.

— Спасибо вам, Ольга Николаевна! — с чувством благодарит она.

Рассеянно киваю ей в ответ и, выдав Мише заслуженную сегодня наклейку с котиком, возвращаюсь к своему рабочему столу. Там, порывшись в ящиках, набираю карточки для первичной диагностики.

Пора идти в сенсорную комнату.

Подхожу в двери и замираю на несколько мгновений.

— Что ты делаешь? — Слышу за дверью грозный голос Антонины Михайловны. — Немедленно положи это на место! Оглохла?! Я что тебе сказала?

Вот уж никогда бы не подумала, что моя бывшая свекровь будет такой отвратительной бабушкой. Сыновей своих она всегда любила до беспамятства.

Тихо приоткрываю дверь и захожу внутрь.

— Что здесь происходит? — все так же строго спрашиваю я.

— Вот видишь! — шипит Михайловна. — Сейчас тётя на тебя ругаться будет!

Вот спасибо за медвежью услугу.

— Не буду я ругаться, — твёрдо проговариваю, глядя на бывшую свекровь, подхожу ближе и присаживаюсь на корточки рядом с девочкой. — Это комната для детей и тут можно играть во что хочется. Как тебя зовут, милая?

Девочка молчит, не оборачивается и даже ухом не ведет в мою сторону.

Она увлечённо раскладывает карточки с английским алфавитом в удивительно правильном порядке.

— У вас есть какие-то документы или обследования? — решив пока не трогать ребенка, спрашиваю я. — Вы куда-то обращались уже?

— Нет, конечно! Никуда мы не обращались. Еще не хватало, чтобы весь город говорил о том, что у меня внучка недоразвитая.

— К-х-х, — невольно закашлялась я. — Понятно. А родители? В Москве же лучшие специалисты.

Взгляд Альбины Михайловны на миг становится точно стеклянным. а уголки губ расстроенно сползают вниз.

— Ну, видимо, не лучшие, раз девчонке уже почти шесть лет, а она говорить толком не может!

Судя по ответу, делиться со мной информацией, даже если она есть, никто не будет.

Да и ладно.

Мне оно как-то и не нужно было.

Обращаю свое внимание на девочку.

— Как ее зовут?

— Дарина.

И снова грудь простреливает острой болью. Да так, что больно дышать.

Дарина…

Я так назвала свою девочку.

Ту, что когда-то давно потеряла.

— Красивое имя. — С трудом выдавливаю из себя.

— Да уж… Красивое, — говорит женщина, выражая все, что она думает об этом имени. — Лучше бы Александрой назвали, как мать мою. Может, ума бы больше было. А так…

— Хорошо. — Обрываю поток лишней для меня информации и снова обращаю свое внимание на девочку.

Маленькая.

Худенькая.

Светлые чуть вьющиеся волосы смешно пушатся на затылке. Косички кривые какие-то. Из-за этого вид у ребенка неопрятный. Хотя вещи на ней явно чистые и дорогие.

Тонкими пальчиками с неровно остриженными ногтями она перекладывает с места на место карточки.

Занятно…

— Антонина Михайловна, какие у вас жалобы? — осторожно интересуюсь у бывшей свекрови. — Поведение? Речь?

Та, словно ожидая этого вопроса, резко выпаливает:

— Да все! И поведение, и речь!

— Можно поподробнее?

— Поведение безобразное, — жалуется бабка. — Дома постоянно сидит в планшете — отец подарил. Не оторвать. Если забираешь, то закатывает безобразные истерики. Сама не одевается, не дает ее причесывать. Уж не знаю, как ее воспитывала мать, но такое чувство, что это не ребенок, а дикая обезьяна.

Встаю со своего места и подхожу к девочке чуть ближе.

Она не замечает моего движения — полностью погружена в свою нехитрую игру.

Карточки с буквами снова приходят в движение.

— Не разговаривает. Только орет постоянно. Учиться не хочет. — Продолжает Антонина Михайловна. — Бывает, что что-то поет сама себе.

— Поет? Что поет?

Пожилая женщина неопределенно пожимает плечами.

— Да кто ее знает? Что-то под нос. Не разобрать. Одним словом — с головой что-то.

— Какие лекарства давали? — Продолжаю мягкий допрос я.

Женщина замирает, словно пытается что-то вспомнить, а потом вздыхает:

— Много всего кололи, давали… Да что толку? Она от этих лекарств совсем дурная становится.

— Как кушает? Туалет? Сама?

— Ну… Да…

Значит, не такая уж она и дикая, потому что, пока мы с Михайловной беседовали, Дарина сложила из английских букв слово.

— Candy! — читаю я вслух, и девочка мгновенно оборачивается.

Смотрит с опаской и легким интересом.

Достаю из кармана конфету, одну из тех, которыми меня угостила техничка.

Опускаюсь на ковер рядом и протягиваю угощение девочке.

Та быстро хватает, раскрывает и засовывает в рот.

Фактик бросает тут же на ковер.

— Ай-ай! — Качаю головой. — Зачем ты намусорила? Не хочешь убрать за собой? Вот корзина для мусора.

Показываю на ведро, но Дарина и ухом не ведет.

Словно не слышит и не понимает, что от нее хотят.

Значит, когда нам надо, мы все слышим и понимаем.

А когда не надо — нет.

Интересная позиция…

— Хорошо. — Поднимаюсь и возвращаюсь к бывшей свекрови за стол. — Что вы хотите от меня, Антонина Михайловна?

— А разве не понятно?! — Пыхтит она в ответ. — Хочу, чтобы она стала нормальной. Если есть шанс ее вылечить, конечно. Говорят, что ты умеешь корректировать поведение. Вот и скорректируй!

— Это так не работает. — Качаю головой я. — Двух и даже трех часов в неделю недостаточно для реального прогресса. Я могу только направить и подсказать родителям. Коррекция поведения и в целом любая коррекция — это прежде всего тяжелый и каждодневный труд родителей.

— Вот еще! — Возмущенно таращится на меня. — А за что тогда ты деньги получаешь?

Да-а-а. Антонина Михайловна считает, что люди за копейки должны ее вылизывать с ног до головы. Совершенно потребительское отношение к людям, особенно если они из обслуживающего персонала.

Признаю, цепляет неприятно.

— Я свою зарплату полностью отрабатываю. — Холодно смотрю на женщину и поднимаюсь со своего места. — Свое мнение я озвучила, а остальное ваше личное и семейное дело. Извините, но мне пора уже работать. Комнату не закрываю, можете спокойно тут одеть ребенка. Всего доброго.

С этими словами под пораженным взглядом бывшей свекрови покидаю сенсорную комнату.

Время уже перевалило за обед.

Пациенты разошлись по корпусам и номерам.

Пора идти на ковер к начальству.

Залетаю в кабинет, хватаю ежедневник и спешу в приемную Павла Петровича, еще не зная, что там меня тоже ждет не очень приятный разговор…