(не)любимая

Глава 16 «Мы друг другу не чужие»

Ольга

В кабинете у Елены Андреевны очень душно.

Чего у них так сильно топят?

Или мне это от нервов кажется?

Расстегнув верхнюю пуговицу строгой белой блузки, тихонечко вздыхаю.

Нет. Лучше не становится.

Елена Андреевна ушла в соседний кабинет консультироваться со своими специалистами по моему вопросу и до сих пор не вернулась.

Долго же они совещаются…

Чтобы хоть как-то себя занять это время и не думать о плохом, просматриваю сообщения на телефоне, от родителей своих детей. Почти всем идея с открытием цента пришлась по вкусу. Народ уже потихоньку подтягивается в небольшой импровизированный чат и ждет начала занятий, а я… я сейчас даже приблизительно не могу сказать, когда будут готовы мои кабинеты.

Максим обещал организовать нам мебель, пока я скачу, разрываясь между работой, больницей и опекой.

И что бы я без него делала?

За какие такие заслуги Бог послал мне такого замечательного мужчину, который не спрашивает ничего, а просто берет и делает?

Наши отношения с ним настолько хорошо складываются, что порой мне даже становится страшно. И как же я раньше без него жила? Без его теплого и одновременно твердого взгляда, без его нежных и уверенных рук.

Пока я думаю о Максиме, в кабинет возвращается Елена Андреевна.

Судя по кислому выражению лица, порадовать меня особо нечем.

— Ну, что? — в надеждой заглядываю ей в глаза.

— Ничего хорошего, Олечка, — вздыхает женщина, — На мать у нас есть пару эпизодов, жалобы, алкоголизм, но даже этого маловато для лишения прав. И при всем при этом ты не забывай, что у девочки твоей есть отец. А он у нас со всех сторон образцово показательный.

— Но он бросил ее в больнице!

— Ты сама знаешь, что по возрасту Дарина уже может находиться на лечении без сопровождения родителей. Официального диагноза аутизм у девочки нет. А у Данилова этого работа в Москве. Там он, сама понимаешь, уважаемый человек.

— Что это значит? У меня нет вариантов?

Едена Андреевна сокрушенно качает головой.

— Прости, Оль. Но Дарину ты из больницы забрать не сможешь. Только с согласия родителей.

— С согласия…

— Я бы на твоем месте позвонила Игорю и поговорила с ним. Не зверь же он. Я так понимаю у него сейчас дома некому особо о ребенке заботится. С Владкой он разводится.

Вот это новости!

— Серьезно? — пораженно перепрашиваю я.

— Да. Я разговаривала по телефону с матерью Влады. Последняя сейчас находится на принудительном лечении, а дед и бабкой слабы здоровьем и не могу взять к себе девочку. И если я правильно поняла из разговора, то Дарина, после развода радителей, останется жить с отцом. По суду определят место жительства и все.

— Понятно…

Елена Андреевна пару мгновений молчит, а после поднимает на меня довольно суровый взгляд и говорит:

— Оль, я понимаю, что ты прониклась к этому ребенку, но я бы на твоем месте не лезла туда.

— Вы ни понимаете, Елена Андреевна, — вздыхаю, — У нее откат пошел. Она сейчас там в больнице на дикого зверя похожа. Я ухожу, а она визжит, орет. Ее успокоить не могут после еще часа два.

— Ну, так пусть Игорь специалистов наймет.

— Он нанял. Но не все решают деньги.

— Я понимаю, Оля, но сама знаешь: не делай добра — не получишь зла. Девочку жаль, но тебе все это аукнется. Потом крайняя будешь во всем.

Елена Андреевна, разумеется, права. Тут даже не поспоришь.

Но разве объяснить это глупому сердцу.

Привязалась я к Дарине. Прикипела.

Ее слезы — это моя боль.

Как она бежит по коридору и кричит «мамочка»

За мной бежит и мне кричит.

— Я поговорю с Игорем, — твердо заявляю я, — Хотя бы на период лечения Дарина поживет у меня. Будем на уколы ездить.

— Ох, аукнется тебе эта самодеятельность, Оля, — с досадой качает головой женщина, — Даниловы жуть такое неблагодарное семейство. Тебе ли не знать…

— Знаю, Елена Андреевна. Все знаю. Но иначе не могу. Хоть ты убейся!

Разговор с Игорем по телефон оказался коротким и на удивление продуктивным. Я не стала терять время на реверансы и сказала все как есть:

— Я была у Дарины в больнице. Ей там очень плохо. Как ты смотришь на то, что я ее заберу к себе на период твоего отъезда, буду возить на уколы-капельницы, а после уже когда приедешь домой, то заберешь ее.

Игорь, кажется, растерялся от моего напора.

Не знаю, что у него там в жизни произошло, но он на удивление покладисто согласился. И даже предложил выдать доверенность на мое имя. Отказываться я не стала. С документом мне будет как-то спокойнее.

Тем же днем мы с Максимом забрали Дарину ко мне домой.

Ох, и как же радовался ребенок.

Она просто светилась от счастья.

Носилась по кухне, как угорелая пони Пинки Пай, и вопреки своему обыкновению всех целовала и обнимала. Даже Максиму досталось, что в этот вечер был странно хмур и молчалив.

Когда он начал собираться к себе, я вызвалась его проводить.

— Что случилось, Максим? — решилась спросить я, когда мы вышли на крыльцо, — На тебе лица нет.

Он привычно достал пачку сигарет, сунул одну в зубы, но тут же нервно вытащив, буркнул:

— Это я у тебя хотел спросить. Что происходит Оля?

Его глаза обычно живые и тёплые, сейчас смотрят на меня с немым укором и холодностью.

Вся радость мгновенно испарилась.

Не понимая, что он хочет услышать в ответ и в чем собственно суть претензий, я поежилась под прохладным весенним ветром и прямо посмотрела ему в глаза:

— Я не поняла. Что конкретно тебя не устраивает?

Глаза точно острые льдинки впились в мое лицо и, такие родные, теплые губы, сжались в суровую линию.

— Меня, Оля, многое не устраивает, но я хочу быть с тобой и готов со многими вещами мириться. Не мальчик — могу и потерпеть.

— Тогда в чем проблема?

— Проблема в тебе и в твоем виденье нашего совместного будущего.

— Я о нем не думала как-то, — четно признаюсь я, совершенно не понимая к чему он клонит.

— Вот видишь, — криво усмехается он, — Ты не думала, а я думал и продолжаю думать. Посмотри туда?

Он указывает рукой в сторону своего участка, где уже стоят стены нового добротного, кирпичного дома.

— Для кого я это делаю? — спрашивает он.

— Для себя? — неувенено кошусь на него.

— Нет, моя хорошая, — обиженно качает головой, — Для тебя стараюсь. Думаю, вот дострою новый, красивый дом и приведу в него Олю жить. Мне-то зачем такие хоромы. Я и у бабки бы снимал дальше.

— Но у меня свой дом есть, — зачем-то напоминаю я.

— Есть, — соглашается он, — Но я хочу, чтобы ты со мной жила. По-настоящему, Оль. Понимаешь?

Не понимаю.

Мысли его не до конца улавливаю.

У нас же все хорошо и легко было.

Зачем все усложнять?

— Это ты мне так сейчас завуалированно предложение делаешь? — растерянно спрашиваю не знаю уже что и думать.

— Стар я уже для предложений и реверансов. Ты меня знаешь — я мужик конкретный. Люблю и жить зову. Если захочешь — распишемся.

Вот!

В этом и есть весь Макс.

Все уже решил. План себе построил. Хороший такой. Меня только забыл спросить.

Одна радость, что ведь любит! Сказал же четко «люблю»

— Хм. Как-то неромантично…

— А я такой и есть. Не романтичный.

— Ну, хорошо, — киваю я, принимая его суровую «не романтичность», — А что не так-то?

— А как, Оля, позволь спросить, в нашу жизнь впишется Дарина с ее папашей?

Вопрос ставит меня в тупик.

— А при чем здесь Дарина и тем более Игорь?

— При том, что дочь его уже живет с тобой, — намекает Макс на толстые обстоятельства, — Скоро и папашка примчится.

— Глупости. С чего это он примчится? Мы сто лет уже как в разводе.

— А за каким чертом он, по-твоему, тебе дочь свою на бумаге доверил?

— Я не поняла. Ты сейчас против Дарины или просто к Игорю ревнуешь?

Максим пару секунд молчит, будто собираясь с мыслями, а после делает глубокий вдох и отвечает:

— Я не против Дарины. Я против твоего желания повесить на себя чужого ребенка. И не смотри на меня так. Она тебя уже мамой зовет и этим все сказано. И да! Я ревную. Вот увидишь, буквально через пару дней этот козел прикатит и начнет подбивать к тебе клинья.

— Ну и что! — начинаю психовать я, — Это же не говорит о том, что я поведусь.

— Ты уже ведешся.

— Чушь! Ты прекрасно знаешь, как я люблю Дарину! — почти перехожу на крик, — Я не могу ее бросить в беде и точка!

— Она чужой ребенок, у которого есть живые и здоровые родители, — сухо напоминает мужчина.

— Которые на нее наплевали. Ее кроме меня и бабки никто не любит. Не любимая она пойми же ты!

— И что будет дальше? — складывает руки на груди Макс и требовательно смотрит в упор, — Как ты видишь нашу дальнейшую жизнь? Ты и Дарина?! А я? Какое место ты отводишь моей скромной персоне?

— Ты, я и Дарина. Тебя это не устраивает?

Он не отвечает сразу.

Долго смотрит на меня, прожигая яростным взглядом.

С горечью осознаю, что ничего не смогла ему доказать. Он не чувствует того, что чувствую я. Он, как я, не терял ребенка…

— Во-первых, меня не устраивает воспитывать чужого ребенка. А, во-вторых, не получится так, как ты это преподносишь. И меня не устраивает то, что в твоей картине будущего меня нет рядом, — наконец говорит он.

И слова его эхом боли отдаются в моем сердце.

Он не злится. Он просто боится потерять.

— Ты ошибаешься, Макс, — хрипло шепчу я.

— Я был бы рад ошибиться, Оля, — словно потеряв запал, он с грустью качает головой.

Теплые руки касаются моих рук… плеч… притягивают к широкой груди, крепко сжимая в кольце объятий.

Легкий поцелуй в макушку и шумный выдох.

— Поехать ко мне не предлагаю. Понимаю — не актуально. Поеду я, Оля.

— Ты же приедешь завтра?

— Приеду.

— Что приготовить на ужин?

— Да мне без разницы. Ты главное жди меня. Ладно?

Макс уходит, оставив после тяжелый флер беспокойства и неправильности происходящего.

Глаза отчего-то на мокром месте, а в душе полный раздрай.

Возвращаюсь в дом и, чтобы хоть немного отвлечься, принимаюсь за уборку. Пылесошу и без того чистый ковер, мою пол на кухне, натираю до блеска зеркала.

Ритка, глядя на мою бурную деятельность, лишь тактично молчит, а после предлагает свою помощь. В итоге мы вместе полностью генералим кухню.

Через пару часов уставшие садимся пить чай.

Ритка с энтузиазмом уминает клубничный кекс, а я без аппетита и без удовольствия от проделанной работы, пью пустой чай и с тоской смотрю на серый пейзаж за окном.

Апрель в этом году холодный и какой-то не солнечный. До печенок уже надоел этот пронизывающий ветер и сырая хмарь на улице.

— Ты чего такая грустная? — спрашивает Ритка, — С Максимом поругались?

— Почти, — признаюсь я, — Он не в восторге от Дарины и в целом от ситуации.

— Ну, его можно понять, — понимающе хмыкает она.

— Да, — тяжело выдыхаю, — Я это знаю и… и не виню его… но…

— Но, — Ритка вопросительно изгибает темную бровь, — Если выбирать между Максимом и Дариной, кого ты выберешь?

Вопрос Маргариты застает меня врасплох.

Эта такая странная для меня тема.

Такая тонкая материя.

— Не знаю, Рит, — честно отвечаю я, — Они оба для меня много значат.

— Да брось, Оль. У Дарины есть отец, а вы с Максим еще нарожаете.

— Не нарожаем, — выдавливаю из себя сухое откровение, — Я не смогу ему родить.

Ритка давится чаем и смотрит на меня не верящими глазами.

— Это точно, — спрашивает она, — Врачи могут ошибаться.

Видимо она ожидает подробностей. Но их не будет.

Больная тема, которую мне не очень хочется обсуждать.

— Не в моем случае, — коротко поясняю я, — А Даринка… Я к ней прикипела.

— У Макса есть сын, — напоминает девушка.

— Вот именно, — согласно киваю, — У него есть сын, а у меня никого не будет. Понимаешь?

По глазами вижу — не понимает.

Это вообще сложно понять. Тем более, что Ритка очень молода и пока еще совсем по-другому смотрит на мир.

Что же касается Макса…

Я люблю его.

Да, люблю.

Но любовь к мужчине не должна ослеплять и лишать разума.

Я это уже с Игорем проходила.

В такой любви легко потерять себя.

И я чуть было себя потеряла.

Стоило оно того?

Нет!

— Пожалеешь потом. Максим хороший мужик, — с умным видом поучает меня Ритка.

— Хороший, Рит, — соглашаюсь с ней, — И если нам суждено быть вместе, то время все расставит по своим местам.

С этими словами, поднимаюсь со своего места и иду мыть кружку, словно подводя черту под этим разговором.

— Ладно, — девушке хватает ума и такта не развивать дальше эту тем, — Поздно уже. Пойду я спать. Спокойной ночи.

Она уходит в зал на диван, где и ночует все последние дни.

К ней тут же забирается в постель Фифи и, развалившись на одеяле мурчит в свое удовольствие.

— Маленькая предательница, — с улыбкой беззлобно бурчу я и иду в спальню, где маленькая девочка, сидя за моим письменным столом, при тусклом свете настольной лампы что-то старательно рисует.

— Дарина! — зову я.

Она не оборачивается, продолжает увлеченно чертить карандашом.

Медленно подхожу ближе и заглядываю ей за плечо с интересом глядя что же она там изображает.

На белом листе бумаги нарисована лужайка из странной очень высокой травы, а по центру три человеческие фигуры. Две побольше и одна поменьше.

Люди на рисунке прорисованы очень детально.

Вот сама Дарина. Вот Игорь. Его легко можно узнать по красивому деловому костюму. А вот и Влада с копной светлых волос.

— Ты маму с папой нарисовала? — ласково глажу девочку по плечу, — Какая ты молодец!

Та трясет головой.

— Нет. Это Радуга Деш.

— Что? — переспрашиваю я.

— Пинки Пай, папа и Радуга Деш, — девочка тычет пальцем в рисунок, — Мама злая, а Радуга Деш добрая. Видишь?

С этими словами она соскакивает со стула и обнимает меня за талию, прижимаясь к моей груди.

Я же не могу оторвать глаз от рисунка.

Есть в нем что-то странно, гипнотическое.

Такое простое желание маленькой девочки, видеть рядом с собой любимых людей.

— А как же мама? — сипло спрашиваю я.

— Ты теперь мама, — уверенно говорит она и крепче цепляется пальцами.

Мне же ничего не остается, как прижать ее к себе крепче и гладить….гладить…

Вкладывая в каждое движение любовь и заботу.

Чувствую, как напряжение этого дня отступает и вместе с этим на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Они тихо катятся по цекам, капая на светлую макушку Дарины.

Чуть позже я укладываю спать девочку в своей комнате, а сама, терзаемая неясными душевными порывами, еще долго сижу на кухне, глядя на стены нового дома и пишу Максиму:

«Мне тебя не хватает»

Ответ приходит практически сразу, словно он сидел и ждал моего сообщения.

«Хочешь я к тебе приеду?»

«Хочу»

И они приезжает.

Буквально через десять минут свет фар озаряет пустые кухонные окна.

Я выбегаю на крыльцо, как есть в одном халате и тут же попадаю в крепкие объятия. Меня утаскивают в теплую машину, а после мы долго, точно подростки целуемся, не в силах оторваться друг от друга.

Он уезжает уже когда часы переваливают за час ночи, обнимая напоследок и шепча спокойное:

— Все будет хорошо, Оля. Мы со всем справимся. Веришь?

— Верю.