(не)любимая

Глава 7 «Ученье — свет»

Обычно, любимая спутница моего отдыха — это тишина.

Я ее просто обожаю.

Как и любая другая скучная и нудная особа, люблю с утра под чашечку кофе, повздыхать в тишине и, глядя в окно, подумать о бренности нашей жизни…

Шучу.

На самом деле тишина для меня — это своеобразный релакс. Все же работа с детьми имеет свои плюсы и минусы. Из минусов — постоянная суета, которую создают больше родители, нежели дети. Поэтому по выходным хочется хоть как-то напиться домашним уютом и спокойствием.

Но сегодня у меня какое-то странное настроение.

Хорошее, но необычное.

Хочется какого-то движа.

Поэтому первым делом, наварив себе ароматного кофе, я щелкаю пультом от телевизора и почти сразу попадаю на канал, где показывают разные зарубежные клипы. Музыка веселая, энергичная.

То что надо!

Открыв холодильник, быстро осматриваю его содержимое и решительно достаю оттуда яблоки и яйца.

Быть шарлотке!

Вот только муки маловато будет.

А значит, нужно собираться в магазин.

Быстро прикидываю список продуктов и, одевшись в теплый зимний костюм, иду на улицу.

— Гав! — Это Буран провожает меня обиженным лаем.

Я частенько беру его с собой на прогулки, но сегодня ему придётся побыть дома. Боюсь, что не справлюсь одна и с сумками, и с Бураном.

В супермаркете быстро набираю в тележку все необходимое и иду на кассу.

— Здравствуй, Валя, — тепло здороваюсь с молоденькой девушкой-кассиром.

— Здравствуйте, Ольга Николаевна! — бодро отвечает она почти без запинок. — Вам пакетик?

— Да, пожалуйста.

— Ой, Ольга Николаевна, вы масло не то взяли. Там есть лучше, и оно на данный момент по акции. Я вам сейчас мигом принесу.

И она подрывается со своего места и пулей несется до отдела с молочными продуктами. Лишь только черная коса летит за ней, точно хвост у воздушного змея.

Ну надо же! Валюшке уже девятнадцать. Большая совсем стала.

Красавица.

А я ее маленькой помню — нескладным гадким утенком.

Она была одной из первых моих… Особенных…

У Вали был ЗПР из-за педагогической запущенности.

Она очень плохо разговаривала и училась соответственно.

Но мы очень много трудились, учились, боролись, и вот такая умница и красавица у нас с ее приемной мамой получилась.

Валю много лет назад изъяли из семьи алкоголиков. Затем она какое-то время жила в детдоме, пока ее не взяла под опеку двоюродная сестра спившейся матери.

— Вот, Ольга Николаевна. — Валечка заботливо складывает мои продукты в пакет.

— Спасибо, моя хорошая. — Улыбаюсь я девушке. — Как мама?

— Все хорошо.

— Привет ей передавай.

— Обязательно.

Выхожу на улицу и вдыхаю полной грудью свежий, морозный воздух.

Хороший сегодня день.

Следом за мной из магазина выходит еще одна моя знакомая, Лидия Георгиевна. В одной руке у нее сумка с продуктами, а во второй палочка.

— Здравствуйте, Лидия Георгиевна. Вам помочь? — Подхожу в ней.

— Ох, Оленька! — Замечает она меня. — Здравствуй.

Женщина выглядит какой-то растерянной, словно больной.

Сколько ей лет? Семьдесят? Может, и больше…

— Так вам помочь? — повторяю я вопрос, а свободную руку уже тяну к ее сумке.

— Только если тебе не сложно, — почти шепчет пожилая женщина. — Я бы и сама донесла, но сегодня так скользко…

— Что же вы в гололед вышли? — Удивляюсь я. — Виталика надо было послать.

Лидия Георгиевна, что до этого неспешно перебирала ногами, теперь и вовсе остановилась.

— Так умер, Оленька, мой Виталичек… Умер…

— Как? — Пораженно оборачиваюсь и гляжу в полное боли и скорби лицо женщины.

— Сердце не выдержало…

Сын женщины давно и много пил. К сожалению, все к этому и шло. Здоровье у Виталика было подорванное. И да… Сердце… Не выдержало возлияний.

Теперь женщина осталась одна.

— То раньше я не одна была. Виталик и в магазин ходил, и снег во дворе чистил, по хозяйству худо-бедно помогал, — рассказывает женщина, пока мы идем к ее дому. — Запивал, конечно, но не всегда ведь… А у меня, старой, все из рук валится. Котел еще вот на днях потек. Совсем не знаю, что делать…

Ее потерянный голос заставляет сжиматься от жалости сердце.

Лидия Георгиевна — очень хороший человек.

Она когда-то раньше работала медсестрой в местной ЦРБ. Когда моя мама слегла, именно она первая предложила помощь. Научила меня уколы колоть, капельницы ставить, сидела иногда с мамой, когда я на работу бегала. И ни за что денег не брала.

— Ну, вот мы и пришли. Вам куда сумки поставить?

— Вот сюда. — Кивает женщина на заваленное снегом крыльцо. — Спасибо тебе, Оленька.

— Да не за что. — Отмахиваюсь я, и внезапно в голове что-то щелкает.

Окидываю взглядом дом женщины и спрашиваю:

— Лидия Георгиевна, скажите, а у вас вторая половина дома жилая? Отопление там рабочее?

— Да, жилая. — Кивает женщина. — Я все думала, Виталик женится, супругу приведет. Даже ремонт там делали, а оно вон как все получилось.

— А вы не хотите эту половину сдать в аренду?

— Сдать? — Удивляется она. — Да кому ж нужна моя халупа?

— И вовсе это не халупа. — Перед глазами возникает соседский дом еще до пожара, и, стоит признать, он выглядел гораздо хуже, чем половина Лидии Георгиевны. — Так что?

— Да я бы с радостью. Я ж на одну пенсию теперь живу, сама понимаешь. — Стыдливо разводит руками. — А то бы деньжат подкопила и Виталику памятник заказала.

— Есть у меня на примете один хороший и серьезный мужчина, который ищет жилье на длительный срок. У него дом сгорел.

— Это ты про Райкин дом, говоришь? — Быстро соображает она.

— Про него. А мужчина — это ее племянник.

— Максимка что ль?! — Хлопает себя по бокам женщина. — Я ж его знаю!

— Он самый.

— Пущу, конечно. Мы с его матерью дружили когда-то. Приводи Максима, приводи.

Иногда вот так просто решаются сложные задачи.

Вот приедет вечером Максим, а я его и обрадую.

Домой иду все в том же приподнятом настроении, которое стремительно пропадает, когда вижу возле своего дома припаркованную красную машину.

Подхожу к калитке и едва берусь за замок, как дверь авто распахивается со стороны водительской двери, и оттуда тяжело выбирается Антонина Михайловна.

Сама за рулем?

А раньше с водителем ездила…

— Здравствуй, Оля, — мило щебечет она и после моего скупого кивка выволакивает с заднего сиденья внучку. — А мы вот, к тебе.

— Я не ждала вас так рано. — Недовольно поджимаю губы.

— А мы вот приехали!

Спорить с этой женщиной совершенно бесполезно, поэтому я приглашаю их внутрь.

Буран тут же начинает рвать цепь, пытаясь ухватить мою бывшую свекровь за полу шубы.

— Фу, Буран! Фу!

Антонина Михайловна испуганно сжимается и спешит на крыльцо, а вот Дарина, наоборот, с интересом смотрит на хаску.

— Собака! — внезапно звонко и громко выдает она и хочет подойти в Бурану. — Собака!

— Никаких собак! Пошли! — Бабушка довольно грубо дергает ее за руку, невзирая на явный протест девочки.

Мне все это видеть крайне неприятно и хочется одернуть женщину, но я усилием воли сдерживаюсь, напоминая себе, что связываться с Антониной Михайловной — это гиблое дело. Она из тех людей, которые совершенно не воспринимают критику в свой адрес.

Пока они раздеваются, я быстро прохожу на кухню и ставлю чайник.

— Чай? Кофе? — Правила хорошего тона никто еще не отменял.

— Нет. — Качает головой женщина. — Я ненадолго.

— В смысле «ненадолго»?

Мой вопрос повисает в воздухе, так как Антонина Михайловна явно не собирается на него быстро отвечать. Вместо этого она с кислым лицом осматривает мою кухню и ядовито-елейно выдает:

— Тут ничего не изменилось с тех пор, как я была в последний раз.

Мне сразу вспоминается тот день: меня только-только выписали из больницы после потери ребенка, и Антонина Михайловна прискакала проведать меня, фальшиво поплакать, а заодно вручить мне «отступные».

Многое уже стерлось из памяти, но та ненависть, которую я тогда испытала к этой женщине, кажется, жива до сих пор.

— Ты бы хоть ремонт сделала, — бросает она и, вытащив из кармана, вероятно, заранее припасённую красную купюру с царским видом кладет ее на стол. — Вот. Это тебе за занятие. Ремонт может сделаешь.

— Заберите, пожалуйста, — с достоинством отвечаю я, краем глаза глядя, как Дарина рисует пальцем по столу. — Я с вас денег не возьму. Все же не чужие люди…

Надменное лицо свекрови от напоминания о нашем давнем родстве идет красными пятнами.

— Ну, хорошо. — Быстро справившись с эмоциями, она забирает деньги и идет на выход. — Вы же тут и без меня справитесь?

От такой наглости я выпадаю в осадок.

— А вы не собираетесь присутствовать?

— Зачем? — Искренне удивляется она. — Ты же специалист. Вот и работай. А у меня дела.

С этими словами она накидывает свою дорогущую шубу и уходит.

Я же перевожу взгляд на светлую голову Дарины, что все так же рисует, и неожиданно для себя думаю, что это даже к лучшему.

Немного подумав, сажусь рядом и стараюсь уследить за маленьким детским пальчиком.

— Что ты рисуешь? — тихо спрашиваю я у девочки.

Она, как и в прошлый раз, не обращает на меня никакого внимания. Полностью поглощенная своим нехитрым занятием, высунув кончик языка, лишь активнее и усерднее выводит свои, лишь одной ей понятные, иероглифы.

— Это кошечка? — ласково продолжаю я разговор сама с собой. — Или собачка? Птичка? Лошадка?

Детская ручка замирает.

Пронзительные голубые глаза Дарины с интересом осматривают мое лицо. Прямой и поразительно чистый взгляд.

Аутисты не смотрят в глаза.

Да ты ж моя хорошая!

Мы еще повоюем.

— Я права? Лошадка?

— Не-е-е, — нараспев тянет Дарина.

— А кто? Может, пони? Я угадала? Тебе нравится смотреть мультики про пони?

Кажется, я попала точно в цель, потому что девочка внезапно подскакивает и начинает носиться по кухне, явно изображая маленького пони.

Резкие звуки, дерганые, какие-то неловкие движения, чрезмерно счастливая, явно подсмотренная в мультиках гримаса на лице.

Совершенно дикое поведение для ребенка такого возраста.

Но я ее не останавливаю.

Пусть выплеснет энергию ребенок.

Пока мне важно установить контакт. И это может занять весьма длительное время.

— А на бумаге рисовать ты любишь? — Кладу на стол новую упаковку с фломастерами. — Нарисуешь мне пони?

А она никак не может остановиться. Словно войдя в раж. И носится, и носится.

Боже, она сейчас перевернет мне всю кухню!

— Дарина! Дарина! — зову ее, а в ответ ноль эмоций.

Она не реагирует, полностью поглощенная свой игрой.

— Пинки пай! — зову я, и, удивительное дело, девочка останавливается.

Замирает и смотрит, точно любопытный дикий зверек при встрече с чем-то неизведанным.

— Ты ведь Пинки Пай? — уточняю на всякий случай.

— Да! — громко подтверждает она и тычет в меня пальцем. — А ты — Радуга Дэш!

Ну, что ж…

Ради такого дела можно и пони побыть.

Через десять минут после бурного и эмоционального перечисления всех персонажей чудесного мультика про пони, Дарина все же притихает и садится за рисование.

Я же замешиваю вручную тесто на пирог, потому что боюсь включить шумно работающий миксер при девочке, и поглядываю на то, как она выделывает на листе А4 нечто мозговзрывательное.

Рисует она не что-то, а комиксы.

На английской языке…

Вываливаю тесто в форму и ставлю ее в заранее разогретую духовку.

Оборачиваюсь и обмираю, потому что Дарины нет за столом.

Ее вообще нет на кухне!

— Дарина! — кричу, отчего-то четко зная, что она не откликнется. — Дарина!

Стараясь унять панику, первым делом бегу в прихожую, проверить, на месте ли ее сапожки. Они, слава Богу, стоят ровно там, где я их и поставила.

Значит, из дома она не выходила.

Уже легче.

После десяти минут поиска девочка обнаруживается в ванной.

Малышка усердно моет руки.

Из нового смесителя тонкой струйкой течет вода прямо на мыльные ладошки.

— Вот ты где… — С облегчением выдыхаю я. — Ты зачем ушла, Дарина?

Она, как всегда, не отвечает. Увлеченно размазывает по рукам жидкое мыло.

— Пинки пай! — зову иначе, и она тут же поворачивает голову ко мне. — Пирог будешь кушать с яблоками?

Она смотрит, словно не понимая, о чем я говорю.

— Пирог очень вкусный. Ты уже достаточно помыла ручки. Они чистые. Выключай воду, милая.

То ли ласковые нотки в моем голосе, то ли просто так, но Дарина слушается.

С удивительным усердием вытирает руки о полотенце и послушно возвращается со мной на кухню.

А там уже витает сладкий аромат яблочного пирога.

— Вкусно, Пинки? — спрашиваю я.

— Вкусно, — совершенно четко отвечает девочка.

Что и следовало ожидать. Речевой аппарат работает как надо. Не удивлюсь, если она рано начала говорить отдельные слова.

Пока готовится пирог, я снова раскладываю на столе бумагу, фломастеры и кое-кие методические пособия, что успела подготовить. Все на английском языке. Спасибо моей классной руководительнице, в школе у меня по иностранному была пятерка. И что-то простое я вполне потяну.

Мне нужно для начала за что-то зацепиться.

Начнем с малого.

Пару заходов по десять минут.

Больше ее внимание не выдержит.

Занимаемся…

Дарина упорно сопротивляется, но я потихоньку давлю и одновременно пытаюсь заинтересовать.

Она же…

И под столом, и под стулом, и на столе почти лежа.

Уф-ф-ф, до чего же она трудная.

Ее внимание практически невозможно удержать.

Через десять минут, чувствую, как влажная майка прилипла к спине. Словно я не циферки с девочкой рисовала, а несколько километров пробежала.

Моторика отвратительная.

Как это работает?

Почему ее комиксы такие четкие и ясные, а цифры такие тощие и корявые?

Необъяснимое явление этот чертов синдром.

Последнее, что меня добивает: она отказывается есть пирог с чаем.

Вот ни в какую.

— Ладно, — внутренне рыча от бессилия, ласково говорю я. — А что ты тогда будешь?

Она пододвигает стул к хлебнице и достает оттуда простой батон.

Не мешаю.

Наблюдаю с вялым интересом.

Батон брякает на стол.

Через минуту рядом появляется кружка с водой из-под крана.

Дарина садится за стол, достает из пакета батон и начинает его с удовольствием откусывать. Прямо от целой булки.

Ест, жмурится от удовольствия и запивает водой.

Чувствую, что у меня начинает дергаться глаз.

Ребенок любит хлеб и воду…

Не пирог, а хлеб.

Пока она ест, я немного даю себе передышку, а после делаем следующий заход на десять минут.

Это только со стороны может показаться, что я занимаюсь какой-то ерундой. Подумаешь, цифры рисует с дитем цветными карандашами. Но на самом деле это колоссальный труд. Ведь смысл в том, чтобы заставить Дарину делать то, что я хочу, а не она. И это очень сложно. Когда ты двадцать раз повторяешь одно и то же на разные лады, пытаясь интуитивно отыскать именно ту самую волшебную кнопочку в мозгу ребенка, сам начинаешь потихоньку сходить с ума, потому что испытываешь огромное напряжение.

Отработав положенное время, коротко выдыхаю и смотрю на часы.

Скоро должна приехать Антонина Михайловна.

Пожалуй, на сегодня достаточно…

Не успеваю об этом подумать, как во дворе начинает лаять Буран, извещая о том, что кто-то приехал.

Выглядываю в окно и вижу высокий черный автомобиль.

Калитка распахивается, и по натоптанной дорожке, семеня на высоких каблуках, идет красивая женщина с копной светлых волос.

Это мама Дарины и моя заклятая подруга — Влада.

Руки холодеют, я застываю, не в силах сдвинуться с места.

Вот уж кого я хотела бы видеть в последнюю очередь.

Она коротко стучится в дверь и, не дождавшись моего ответа, словно и не было тех лет полных боли и предательства, как в старые и парадоксально добрые времена, распахивает дверь с задорным криком:

— Оля! В этом доме до сих пор не запирается дверь?

Она в упор смотрит на меня и… Улыбается.

Улыбается так, словно рада меня видеть, словно мы с ней старые закадычные подружки. Сейчас поцелуемся в щечки и пойдем пить винишко у камина и сплетничать о парнях. Как это бывало раньше…

— А ты, как всегда, вламываешься без спроса, — холодно констатирую я.

Влада хмурит свои идеальные светлые брови, и глаза ее тухнут.

— Зачем ты так, Оля?

Вопрос риторический.

Он тяжело повисает в воздухе.

Как у нее наглости хватает появляться в моем доме и вести себя так, словно ничего не произошло?

— Все же былью поросло.

Не поросло.

Такое не забывается.

Тупая, давящая боль в груди не дает об этом забыть, вычеркнуть из жизни.

И я бы хотела стереть себе память, чтобы вновь стать той веселой доверчивой девочкой Олей, но, к сожалению, это невозможно.

— Где Антонина Михайловна? — коротко, отбросив лишние эмоции, спрашиваю я. — За девочкой должна была она приехать.

— У нее дела.

— Дела? — С наигранным недоумением изгибаю бровь. — Передай ей, пожалуйста, чтобы впредь приезжала за ребенком сама.

Даю понять, что Влада — нежеланный гость в моем доме.

Глаза Влады тут же вспыхивают злобой, отчего она начинает казаться старше своих лет.

Мы одногодки. Дружили с садика. Учились в одном классе. И не было дружбы крепче нашей, до той поры, пока она не увела у меня мужа.

— Я сейчас позову Дарину, — сухо говорю я и иду на кухню, где девочка, предоставленная самой себе, лепит из мякиша булки пони.

На мгновение останавливаюсь и, ухватившись холодными пальцами за спинку стула, выдыхаю скопившееся напряжение.

— Дарина, — как можно мягче говорю, — там мама приехала.

Не реагирует.

— Пошли собираться.

Но у Дарины другие планы.

Домой девочка явно не хочет.

Она лишь сильнее мнет в руках мякиш и смотрит куда-то в пространство.

— Дарина! — С претензией на кухню залетает Влада. — А ну, живо пошли. Мы опаздываем.

Она хватает девочку за предплечье и буквально выволакивает из-за стола. Та, удивительно дело, даже не сопротивляется, покорно плетется за матерью, опустив голову.

И в каждом ее шаге мне чудится боль, неприятие и страдание.

Страдание маленького ни в чем неповинного человека, которого отчего-то так не любят в этой семье просто за то, что он не такой, как все остальные.

К сожалению, сделать что-то для Дарины едва ли в моих силах.

Я ей никто, а Влада — родная мать.

Сейчас даже самое деликатное замечание с моей стороны женщина наверняка воспримет как издевку, и это может вылиться в очередной виток агрессии. При чем непонятно еще, на кого она будет направлена. На меня? На девочку?

— Зачем ты ее так дергаешь? — Все же не выдерживаю я, когда Влада тянет дочь за волосы, которые зацепились за замок. — Ей же больно.

— Ходит вся лохматая…, - краснея от натуги, ворчит Влада и становится похожа не на красавицу-модель, а на базарную тетку. — Бестолочь!

— Причесывать надо, — зло цежу я и отталкиваю ее руки. — А если не успеваешь, то подстриги девочке волосы, и будет она опрятной.

Присаживаюсь рядом с Дариной на корточки и, ласково погладив по голове, освобождаю прядки из замка, надеваю шапочку.

— Все хорошо? — спрашиваю, зная, что та не за что не ответит. — Придешь ко мне на следующие выходные снова играть в пони?

Она поднимает на меня свои глазенки и неожиданно кивает, чем приводит свою мать в ярость.

— Ну, все! Пошли! — Выводит дочь на крыльцо и неожиданно оборачивается ко мне.

Смотрит пару мгновений так, словно убить хочет, но не может, и поэтому бесится от бессилия.

— Решила поиграть в добренькую? А старуха и повелась, — выплевывает она. — Но я-то вижу тебя насквозь, подруга. Решила через Даринку к нам подобраться?

У меня от удивления даже рот приоткрывается.

Господи, что за каша в голове этой женщины?

— К-х-х… Зачем мне это? — чуть прочистив горло, спрашиваю.

— Ты хочешь обратно моего мужа, — словно ядовитая кобра, шипит она. — Я этого не позволю! Не знаю, что тебе там наплела Антонина, но у нас все хорошо. Скоро третьего ребеночка родим и заживем лучше прежнего! Понятно тебе?! Не будет Игорь с тобой!

С этим словами, тряхнув яркой копной волос, она уходит вместе с расстроенной Дариной, оставив меня офигевать после такого концерта.

С усилием захлопываю дверь, закрываю замок и опускаюсь в свое любимое кресло.

Усталость неимоверная.

Кажется, короткий разговор с Владой забрал у меня последние силы.