(не)любимая (Ярослава А) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 17 «Выбор»

Ольга

Жизнь наша постепенно вошла в колею.

Я по-прежнему много работаю.

С утра и до четырех часов в санатории, где довольно успешно приняла на себя обязанности заместителя главного врача. Работа здесь теперь в основном административная, на занятия с детьми нет особого времени. Их вместо меня в сенсорной комнате теперь проводят в паре две молодые девушки-психологи. Я их, разумеется, курирую и направляю, постепенно обучая полезным практикам и методикам. Они молодцы — стараются, к детям относятся с терпением и вниманием. Работа кипит и меня это радует.

После четырех мы на пару с Дариной, что к слову и в санатории со мной торчит весь день, едем в наш центр, где уже образовалась небольшая группа ребятишек. Там мы проводим несколько непростых, но очень продуктивных часов.

Здесь в просторной уютной комнате, за самыми настоящими партами мы учимся базовым навыкам общения, культуры и воспитания, а также простейшим умениям письма, счета и чтения.

Основная задача научить непростых детей работать, как индивидуально, так и в команде.

Дарина за эти недели сильно изменилась.

Словно повзрослела.

Исчезла постоянная напряженность во взгляде. Она стала, хоть и не очень охотно, но все же идти на контакт с другими детьми и взрослыми.

Я ее не тороплю.

Наш главный друг в этом сложном деле — время.

Цель: пойти в обычную школу.

Навыки для этого, слава Богу, имеются.

Она способная девочка.

После занятий в центе, нас обычно забирает на машине Макс, и мы все вместе едем ко мне домой.

Время уже переваливает за восемь вечера, когда мы уставшие и голодные подъезжаем к дому. В нем тихо, нигде не горит свет, никто, кроме вездесущего Бурана, не встречает — Маргарита на днях съехала.

Они с Максимом за моей спиной провернули тайную рокировку: Марго теперь снимает у Лидии Георгиевны ту самую часть дома, а Макс… переехал ко мне.

— Ты же меня не выгонишь? — нагло скалится этот невозможный мужчина.

— Не выгоню, — вздыхаю и прижимаюсь к его плечу, — Просто за Ритку переживаю.

— Она девочка взрослая и самостоятельная, — резонно замечает Макс.

— А вдруг ее кто-то обидит?

— Не обидит. Так знаешь как Георгиевна бдит?! Это ей со мной не о чем было поговорить, а с Риткой они теперь заживут душа в душу. А ты перестань переживать. Лучше давай думать, что будем готовить на ужин и чем кормить твою капризную принцессу.

Перевожу взгляд на хмурую Даринку, что с недовольной миной следит за нашим перешептыванием.

Принцессу… да… ревнивую.

Тому, что Максим будет теперь жить с нами, Дарина не обрадовалась и вот уже пару дней молчаливо протестовала, отказываясь есть, что-либо кроме магазинных пельменей.

Такая себе еда для ребенка, которому прежде всего нужны натуральные витамины и кальций.

Но что поделать, если от всего остального отказывается.

Раньше можно было уговорить хоть на кашу и творог, а теперь принцесса обижается и дуется, волком смотрит на Макса и постоянно бурчит о том, что ее папа лучше.

С одной стороны, можно понять желание ребенка жить в полной семье.

А с другой, не все в этой жизни будет по ее указке. И чем быстрее маленькая манипуляторша это поймет, тем лучше же для нее.

Сегодня на кухне колдует Максим.

Он хорошо готовит.

С неясным щемящим чувством глядя на то, как он ловко чистит картошку и маринует куриные ножки, чтобы потом выложить в форму и поставить в духовку, я сажусь за стол и говорю:

— Знаешь, мне сегодня звонила Антонина Михайловна.

— М-м-м… и что она хотела?

— Ей пока еще тяжело говорить после инсульта, но насколько я поняла — она хочет увидеть Дарину.

Мужчина, отложив нож и картошку, поворачивается ко мне и, вопросительно изогнув брови, тянет:

— И-и-и-и?

— Отвезешь нас завтра к одиннадцати? — мне под его взглядом отчего-то становится неловко.

— Ты забыла, что завтра нас Самойловы позвали на плов к часу? — в голосе его сквозят раздраженные ноки.

— Нет, конечно. Мы там побудем совсем немного, а после поедем к Самойловым.

— А мне что это время делать? Ждать точно холоп вас в машине?

Поднимаюсь, подхожу к нему, обвиваю руками со спины и прижимаюсь щекой к теплому свитеру.

— Ну, пожалуйста, — прошу тихо и заискивающе, — Мы постараемся очень быстро.

Максим какое-то время недовольно сопит, а после все же сдается:

— Хорошо. Пока вы будете у бабки я в строительный магазин смотаюсь. Хотел к утеплителю присмотреться.

Дальше разговор сворачивает в тему стройки.

Вот о чем Макс может говорить воистину бесконечно!

В духовке печется курочка, на плите варится картошка, на коленях у меня довольно урчит Фифи, рядом за столом Дарина лепит из розового пластилина пони, а мы с Максом живо обсуждаем ход строительства его дома.

Все это так живо, по-домашнему.

Словно мы самая обычная семья.

Такого в этом доме давно не было.

С тех самых пор, как умерли мои папа и мама.

И дом ожил и я, вместе с ним ожила.

— Летом ударно потружусь, а к зиме, думаю, переедем, — говорит Максим с довольным видом.

— Хм, — сдвигаю брови я, — А как же мой дом? Он опустеет?

— Ты так говоришь, будто он живой и будет страдать от недостатка внимания, — со смешком замечает Макс.

— Быть может….

— Ты неисправима, Оля. Что за фантазии?

Молчу, думая о том, что Максим, возможно, прав и в новом доме нам будет удобнее, но сердце при этом болезненно ноет. Незаметно тру левую сторону груди и ласково глажу Фифи по мягкой шерсти.

Что толку думать о том, что еще не произошло?

Столько времени еще впереди…

На следующий день в наш единственный выходной, мы все встаем пораньше.

Я готовлю вкусный и полезный завтрак. Дарине овсяную кашу с фруктами, а нам с Максим яичницу с тостами.

Сегодня наша принцесса странно себя ведет.

Не просит пельмени.

Не вредничает.

С загадочным видом, лопает свою кашу, а потом заявляет мне:

— Не хочу туда ехать!

Последние недели у нее произошел резкий скачок по части развития речи. Это радует и немного пугает одновременно, потому что Дарина говорит все, что взбредет в голову. А мысли у нее не всегда радужные.

— Почему? Ты не хочешь увидеть бабушку?

— Он злой! — ей еще трудно даются окончания слов, и она постоянно путает их.

— Не он, а она, — мягко поправляю я и добавляю, — А бабушка по тебе соскучилась. Она тебя очень любит.

Девочка дарит мне взгляд из серии «что-то я сомневаюсь»

— А давай мы оденем то красивое розовае платье. Ты в нем, как принцесса. Бабушке точно понравится. Вот увидишь!

Дарина какое-то время думает, а после соглашается.

Я подозреваю, что согласие ее связано не сколько с желанием увидеть бабушку, а покрасоваться в новом платье. В этом, конечно, нет ничего плохого. Платье и вправду очень красивое, а на улице сегодня очень теплая и солнечная погода.

После завтрака мы долго наряжаемся.

Я одеваю привычные джинсы с толстовкой, а вот Дарина долго крутится перед зеркалом, модничает. Я заплетаю ей красивые косы, прицепляю бантики.

— Я Пинки, — заключает Дарина и трогает на груди эмблему со своим любимым пони.

— Девочки, вы так еще долго? — заглядывает в комнату, уставший нас ждать Макс.

— Одну минуточку! — кричит ему Дарина, копируя любимую интонацию Марго.

У девочки сейчас новое развлечение. Она любит готовить фразами из мультиков, или копировать других людей. Необычно. Но у Дарины вообще ничего обычного не бывает.

До дома моей бывшей свекрови мы доезжаем быстро — буквальо за десять или пятнадцать минут.

Мы с Даринкой выбираемся из машины, я и тут я вспоминаю слова Макса о «холопе»

— Может с нами пойдешь? — предлагаю я.

— Нет, — качает головой он, — Я лучше в магазин. Позвонишь, как освободитесь.

— Мы не долго.

Он уезжает, а мы неуверенными шажочками идем в сторону высокого кирпичного забора, за которым стоит огромный особняк семьи Даниловых.

Когда-то здесь на воротах дежурил охранник.

Сейчас же кирпичная будка пуста и ворота приоткрыты.

Я иду, едва передвигая ноги.

Неприятные эмоции вызывает у меня это место.

Никогда в этом доме мне не были рады, всегда унижали и оскорбляли.

Эмоции, конечно, подтерлись за такое количество лет, но память осталась.

Была бы моя воля ни за что не переступила больше в жизни порог этого дома, но Антонина Михайловна бабушка Дарины и, конечно, имеет право видеть внучку. Тем более, что родителям похоже глубоко фиолетово, где и как живет их дочь. Ведь за все то время, что девочка находится у меня никто из них так и не приехал. Игорь пару раз звонил и даже перевел деньги на содержание дочери, а вот Влада будто и вовсе забыла, что у нее есть ребенок.

С тяжелым сердцем я поднимаю руку и негромко стучу в дверь.

Нам долго не открывают.

Это заставляет меня нервничать и на каком-то особом ментальном уровне чувствовать незримый подвох.

Дарина вертится на месте, тянет меня за руку.

— Потерпи немного, — уговариваю я, — Сейчас нам откроют.

Не успеваю я это сказать, как дверь и вправду распахивается, и на пороге появляется высокая, крепко сложенная женщина с гладким пучком темных волос.

Вероятно, сиделка.

— Здравствуйте, — выдавливаю из себя натянутую улыбку, — А мы по приглашению Антонины Михайловны.

Женщина переводит взгляд с меня на Дарину.

— А! — догадывается она, — Вы бабушку проведать?

— Да-да.

— Проходите-проходите, — поспешно отходит она в сторону, — А мы с Антониной Михайловной вас заждались уже.

Снимаем у порога куртки, переобуваемся в предложенные тапочки и идем вглубь дома.

Странное дело, но за много лет, в этом доме ничего не изменилось.

Все та же броская роскошь убранства, разве что какая-то поблекшая за давностью лет.

— Вы проходите в большую комнату, — машет женщина в сторону зала, — Мы сейчас приедем.

В зале богато накрыт стол.

Чай, конфеты, торт.

Дарина сразу же бросается за конфеты.

— А руки ты мыла? — выразительно смотрю на нее.

Та морщит нос: конфеты мы хотим, а руки мыть не очень.

— Ты же знаешь где здесь ванная. Сходи и сама помой. Ты же большая девочка?

Разумеется Дарина, как и любой другой ребенок не считает себя малявкой.

Она большая!

А значит надо соответствовать.

Вздыхает и плетется в сторону кухни. Если мне не изменяет память, то там гостевая ванная.

Как только девочка скрывается за поворотом, я тихо выдыхаю скопившееся напряжение.

Хочется уже поскорее пережить этот визит и уйти.

Вскоре возвращается Дарина, и почти сразу же в комнате появляется сиделка, что катит перед собой инвалидное кресло с Антониной Михайловной.

— Ну, я вас оставлю ненадолго, — мягко улыбается женщина и обращается ко мне, — Могу я вас попросить разлить чай?

— Да-да, конечно, — отзываюсь, а сама напряженно смотрю на Антонину Михайловну.

Та молчит.

Смотрит то на меня, то на Дарину.

Поразительно, как болезнь меняет людей.

Я надеялась, что женщине с такой силой духа и упрямством, как у госпожи Даниловой, будет под силу восстановиться.

Но, увы…

То, что я вижу перед собой это лишь бледное подобие той блистательной Антонины Михайловны.

Да на ней все те броские драгоценности, довольно яркий и искусный макияж, прическа, элегантный трикотажный костюм, но…

Ничто не может скрыть перекошенные мышцы лица, потухший взгляд и удушающий флер больного тела вперемешку с лекарствами.

Она умирает…

Мучительно и неотвратимо.

И мне от этого осознания очень не по себе.

Ведь, когда-то, давно-давно, находясь в отчаянии и безумии я желала ей смерти.

И теперь это воспоминание рваным комом горькой вины тревожит душу.

— Да-ри-на, — слова даются женщине с трудом, — По-дой-ди.

Девочка подходит с опаской.

Отвыкла она от бабки.

Она и раньше-то не особо ее жаловала, а сейчас, когда та в инвалидном кресле и того больше.

Антонина Михайловна осторожно, с трудом ворочая языком во рту задает Дарине какие-то вопросы. Та не особо хочет отвечать и по обыкновению молчит, считая разглядывание пони на юбке своего платья гораздо более интересным занятием.

Я разливаю чай и даже немного расслабляюсь, как вдалеке дома громко хлопает дверь, затем раздаются быстрые стремительные шаги и громкое:

— Мама, Любовь Борисовна! Я дома!

Я застываю с чашкой чая в руке, обращая свое внимание на двери, где в следующее мгновение появляется Игорь.

Высокий, красивый, несущий в себе, какой-то непостижимый заряд позитивной энергии. Он широко улыбается и первым делом подходит ко мне:

— Привет, Оля, — мягко говорит он, — Рад тебя видеть.

Я, скупо киваю в ответ, слишком ошарашенная его появлением.

— Папа! — кричит Даринка и бежит к отцу.

Его она любит.

Наверное, даже больше, чем меня.

В грудине больно отдается укол злой ревности.

Я не должна думать об Игоре плохо, но отчего-то не получается.

Его присутствие здесь поднимает в душе ядовитую волну боли и ненависти, к этому человеку. Те чувства, что когда-то отпустили, болезнью возвращаются.

Как он может так легко и радостно улыбаться дочери, на которую по факту забил?

Вот точно, если люди, у которых ни стыда не совести, и мой бывшим муж один из них.

— Ну, а у тебя как дела, Оля? — спрашивает он, вальяжно усаживаясь за столом.

— Нормально, — нехотя буркаю я и прячу глаза в чашке с чаем.

— Мне чайку нальешь? Устал с дороги, как собака.

Что поделать.

Приходится наливать ему чай, накладывать торт.

— А ничего посущественнее нет? — спрашивает и почему-то смотрит на меня, будто я тут хозяйка в доме.

Молча пожимаю плечами, мол, пойди и сам посмотри.

Не думал же он, что я побегу на чужую кухню обед ему накладывать.

Да я и на своей-то не стала этого делать. Приятного человека и угостить приятно, а Игорь мне давно глубоко неприятен.

— Папа, — встревает Дарина, — Ешь тортик. Он вкусный.

Столько слов подряд от Дарины в это семействе еще не видели.

— Вау, — восхищается Игорь, — Ты так здорово стала говорить. А расскажешь еще что-то? Как ты живешь у тети Оли?

И девочка рассказывает, коверкая слова, местами уходя от сути, но выкладывая все.

И про собаку, и про кошку и, естественно, про… дядю Максима.

Недавно мы с Максом ездили в торговый центр и провели целый день в парке развлечений. Дарина была, как и любой ребенок ее возраста просто в восторге.

Теперь же девочка взахлеб делится впечатлениями.

Дядя Макс то, дядя Макс сё.

Слушая весь этот восторженный лепет, бывший муж переводит на меня взгляд, а в нем все: и злость, и ревность и неясная мне обида.

Дядя Макс оказался папой лучше, чем ты?!

Так не я в этом виновата.

А ты сам.

— Понятно, — тяжело роняет Игорь и, вероятно, делает какие-то свои выводы.

Мне как бы на них откровенно плевать, но в груди поселяется напряжение.

И не зря.

— А я вот с работы уволился?

— Ч-то? За-чем-м? — изумленно смотрит на него Антонина Михайловна, — Долж-ность же?

— Да бог с ней с должностью, — отмахивается Игорь, — Я здесь нужнее.

И вновь смотрит на меня.

Долго и пронзительно.

— Кх-х, — прочищаю горло и спрашиваю, — И чем же ты будешь заниматься в нашем захолустье?

Тонкий намек на то, что у Игоря всегда были на первом месте свои амбиции, которые он вероятно не очень-то успешно смог реализовать в столице.

— Центром займусь. Мама сейчас не может им руководить по понятным причинам. Там сейчас полный развал. Придется потрудится, конечно, но я не боюсь трудностей. Дарина опять же растет без отца… Это неправильно.

— Она и без матери растет, — сухо напоминаю я о существовании Влады.

Игорь несколько мгновений думает, а после говорит:

— У Влады теперь другая семья и другие интересы. По итогам развода суд определил место жительства Дарины со мной. Так оно и будет. Видит Бог я долго терпел Владу и сносил все ее выходки, но и моему терпению пришел конец. Больше она дочь не увидит.

Я чуть чаем не поперхнулась.

Вы поглядите на него: ну просто мученик!

Как он ловко ситуацию повернул в свою сторону.

— Но Влада все же ее мать, — с нажимом повторяю я, — Когда-нибудь она захочет общаться с девочкой.

— Влада алкоголичка законченная и дура!

И столько в его словах возвышенного праведного гнева, что я не удерживаюсь от саркастической шпильки:

— А раньше ты так не считал. Как же все меняется…

— Об этом я тоже хотел с тобой поговорить, — неожиданно заявляет Игорь и поднимается из-за стола, — Оставим на несколько минут Дарину с бабушкой. Ты не против составить мне компанию в саду?

Я знала.

Чувствовала, что есть какой-то подвох.

Внутренне готовилась к этому.

И все равно оказалась не готова.

— Конечно, — киваю, чувствуя, как дрожит мой голос, — Только накину куртку. На улице еще прохладно.

С этими словами иду в прихожую, непослушными руками застегиваю куртку и думаю о том, что это точно будет не простой разговор.

Когда-то давно в этом доме был зимний сад — огромное, остекленное, отапливаемое помещение. И каких только растений в нем не было.

Сад был любовью и гордостью Антонины Михайловны.

Она любила по утрам там пить чай или принимать гостей.

Судя по направлению, Игорь ведет меня именно туда.

Через минуту становится понятно, что тепло оделась я вовсе не зря.

В зимнем саду больше нет отопления.

Вместо больших кадок с тропическими растениями, лишь три засохших дерева, небольшой плетеный диванчик и стеклянный стол. А на нем почти полная пепельница с окурками.

Кругом теперь камень и холод.

Сквозь стеклянный купол до сих пор ярко светит солнце. Вот только сегодня оно больше не греет.

Я ведь тоже любила тут бывать.

Приходила сюда по вечерам, забиралась с ногами в кресло и читала.

Иногда практически до утра.

Так хорошо тут было…

Как же жаль, что сад умер.

Подхожу к окну и глядя свозь толщу стекла на неухоженный и опустевший участок, жду что же скажет Игорь.

Он не торопится.

Садится на диван, достает из кармана пачку сигарет и, прикуривая, сканирует мою скромную персону пронизывающим насквозь, будоражащим чувства взглядом.

— Ты, кажется, хотел поговорить? — негромко напоминаю я, отворачиваясь и глядя на темные стволы садовых деревьев.

— Ты торопишься? — интересуется Игорь.

Я на него не смотрю, но спиной чувствую, что он напряжённо затягивается.

— Вообще да.

— Спешишь к своему мужику? — звучит более чем нахальный вопрос.

Оборачиваюсь и смотрю без вызова, а лишь с легкой усталость.

— Не думаю, что это твое дело.

Игорь отвечает мне долгим взглядом и неожиданно улыбается.

— Мое или не мое — это я решу сам, — нагло заявляет он и старательно пополняет коллекцию из окурков в пепельнице.

Отталкивается ногами от пола и легкой, пружинистой походной идет ко мне.

Интенсивно хочу отступить назад, но в последний момент заставляю себя стоять и смотреть твердо.

Игорю я больше не по зубам.

Это когда он мог мною ловко манипулировать.

Теперь я взрослая женщина и заю чего хочу от жизни.

Возможно, мне будет больно.

Да, со стопроцентной вероятность мне будет больно.

Но боль проходит, а жизнь у меня одна, и я не собираюсь тратить ее попусту.

— Вы очень сдружились с моей дочерью, — он будто специально делает акцент на том, что Дарина его дочь.

— Дарина очень чуткий и отзывчивый ребенок. Ей просто нужно немного заботы и внимания.

— Ты смогла ей это дать. Ты, — подходит еще ближе, — Удивительная женщина, Оля. Добрый и чуткая. Я был большим дураком — не замечал это.

— А сейчас, — едко улыбаюсь в ответ, — стало быть заметил.

— Заметил, — кивает он.

Наклонятся чуть ниже, будто хочет поцеловать, но медлит.

Я раздраженная таким грубым нарушением моих личных границ, все же отступаю и буквально спасаюсь бегством, прячась за высохшим цветком.

— Что ты хочешь от меня Игорь? — мой голос звенит от злости, но бывший муж будто этого не замечает, — Скажи прямо. Я же правильно понимаю, что Дарину ты у меня забираешь. Ты отец и, конечно, имеешь на ребенка все права.

— Да, я отец, — с достоинством говорит он и прожигает меня взглядом, — Но я хочу, чтобы ты стала для Дарины матерью.

Как высокопарно-то звучит.

И не придраться.

— Как ты себе это представляешь?

— Очень просто. Выходи за меня, Оля. Не пожалеешь.

Боже, да это же просто смешно.

Неужели он и впрямь думает, что я поведусь на его обаятельную улыбку и предложение руки и сердца.

— Я уже была за тобой замужем, Игорь, — сухо напоминаю ему, — И мне там не понравилось.

— Я был дураком. — с жаром говорит он, — Но я готов все исправить.

— Что? — у меня вырывается истерический смешок, — Что ты можешь исправить? Ты сможешь воскресить нашу дочь?

Мой вопрос явно застает Игоря врасплох.

Он, вероятно, в своей идеальной картине мира как-то забыл, что у нас был ребенок.

— Нет, — отступает, — Но ты можем воспитывать Дарину. Вместе. Это был бы идеальный вариант…

— Да кого? — грубо обрываю я.

— Для всех.

— Для тебя, Игорь, — горько качаю головой, — Это только для тебя идеальный вариант. А все остальные должны, как и всегда, засунуть свои желанию в задницу и подчиняться твоим прихотям. Ничего не выйдет.

— А как же Дарина? О ней ты подумала?

Бьет по самому больному.

Ну, что за гадкий мужик такой. А?

— Я с ней погорю. Она умная девочка и все поймет. Тем более, что я же ее не бросаю. Мы будем ведётся.

Игорь сжимает челюсти и взгляд его недобро темнеет.

— А кто тебе позволит?

— В смысле? — непонимающе хлопая глазами я.

— В прямом.

Через пару мгновений до меня доходит смысл его слов.

— Ты… ты этого не сделаешь. Это… это очень жестоко.

— Сделаю, — кивает он и в глазах его будто бы светит призрачное торжество, — Не сомневайся. Дарина останется дома. И больше ты с ней не увидишься.

— Да что ж ты за человек такой, — хрипло шепчу, — Даже звери заботятся о своем потомстве, а ты….

— И я забочусь. Я хочу, чтобы у Дарины была мать, а у меня жена. Ты нужна нам, Оля. Очень.

— Тебе нужна бесплатная нянька и сиделка для твоей больной матери, — жестко обрубаю я, — Вся твоя забота, как и всегда, исключительно о себе любимом.

Молчит, словно подтверждая мою правоту.

Отвожу взгляд — не могу больше смотреть на этого мерзкого человека.

Стараюсь всеми силами отсечь мешающие думать и действовать рационально эмоции.

— У Дарины, если ты заметил, — и все же вопреки воле разума мой голос предательски дрожит, — Большой прогресс в развитии. Будь добр найди ей хорошего специалиста, который будет с добротой относится к девочке. Я так понимаю, что ко мне в центр ты ее больше не поведешь.

Игорь твердо сжимает челюсти и бегает взглядом по моему лицу.

— Оля… я…

— Всего хорошего тебе, Игорь, — прерываю его одним только взглядом, — Надеюсь, что ты все же одумаешься.

С этими словами я выхожу из зимнего сада, а после не оглядываясь несусь к выходу.

— Радуга? — в коридоре возникает моя девочка и смотрит на меня с пронзительным непониманием, — Куда?

— Мне нужно ехать, Дарина, — присаживаюсь на корточки и беру ее ладошки в свои руки.

— А я?

— А ты останешься тут с папой и бабушкой.

— Нет! — звонко восклицает она и, кажется, это слышат все, включая ее подлого отца, что решил сделать из чувств девочки разменную монету, — Я с тобой.

— Со мной нельзя.

— Нет! — ужи визжит она и цепляется ручками за полу моей куртки.

Тут к нам подлетает Игорь и отцепив от меня Дарину, пытается ее успокоить.

Но девочку неудержимо накрывает истерика.

Бросив на меня полный ненависти взгляд, Игорь подхватывает дочь на руки и уносит на второй этаж.

Что он ей скажет после того, как Дарина немного успокоиться?

Зная Игоря…

Он скажет, что я ее бросила.

И от этого малышке будет втройне больнее.

Боже, у нее такая неустойчивая психика…

Чувствуя, как по моему лицу тоже вот-вот покатятся крупные слезы, я выхожу сначала из дома, а после и с территории.

Возле ворот покорно, негромко тарахтя стареньким, но верным мотором, стоит убитая Хонда.