(не)любимая

Глава 2 «Зима в сердце»

— Можно? — Заглядываю в кабинет Павла Петровича после короткого стука.

— Заходи, Ольга Николаевна, заходи. — Приглашает жестом и поднимается со своего места мне навстречу. — Присаживайся. Чай будешь?

— Нет, спасибо, — мягко отказываюсь. — Только кофе попила.

Аккуратно сажусь в новое кожаное кресло, чувствуя себя несколько неловко.

Несколько месяцев назад в кабинете главного врача сделали шикарный ремонт. Раньше тут был совок, а сейчас все такое новое и шикарное, что даже заходить страшновато. Краснов Павел Петрович всего полгода занимает пост главного врача нашего детского санатория, а уже столько всего сделал, сколько прежний и за десять лет не смог.

Павел Петрович возвращается на свое место и, усевшись в кресло, внимательно с легкой улыбкой смотрит на меня.

Пауза затягивается, и я, чтобы как-то снять напряжение, привычно поправляю ворот белой водолазки у горла.

— Вы что-то хотели обсудить? — спрашиваю. — Простите, но у меня не так много времени. Через двадцать минут уже занятие.

— Да, хотел. — Чуть прищурившись, кивает тот и, подавшись корпусом вперед, ставит локти на стол.

Мой взгляд, рассеянно блуждающий по кабинету до этого, останавливается на мужских руках, чисто по-женски оценивает их и стыдливо утыкается в раскрытый ежедневник.

— Я хотел обсудить с вами, Оля, возможность расширения вашего маленького кабинета.

— Мне вполне хватает места. Есть еще сенсорная комната.

— Нет. Вы не поняли. Я имел в виду расширение штата.

— Правда? — Удивленно распахиваю глаза. — Я столько просила об этом…

— Что устали ждать? — Криво улыбается мужчина и крутит в руке ручку. — Вы же понимаете, настолько неповоротлива бюрократическая машина.

— Да-да. — Понимающе киваю я. — И много дополнительных мест?

— Всего два. Но нам еще предстоит найти персонал. Справитесь?

— Конечно, Павел Петрович!

— И еще, по поводу совмещения ваших занятий с групповой физиотерапией — очень занятная тема. У нас есть небольшой пакет финансирования на обновление оснащения. — Поднимается со своего места, обходит стол и опирается бедрами на него, рядом со мной, будто бы нависая. — Я думаю переоборудовать немного вашу любимую комнату и расширить. Как вы на это смотрите?

— Надо подумать… — бормочу, чувствуя себя некомфортно от его близости.

— Подумайте. — Великодушно кивает. — Распланируйте. К пятнице жду ваши предложения в письменном виде. Успеете?

— Успею. — Киваю я и решительно встаю, собираясь уже откланяться, но мужчина меня останавливает.

Делает шаг вперед, и я оказываюсь между ним и креслом.

— Оля… — Смотрит, как удав на кролика. — Как вы относитесь к грузинской кухне?

— Что? — Непонимающе смотрю на него, прижимая к груди ежедневник.

— Составите мне компанию сегодня за ужином?

— Не думаю, что это уместно… — Пытаюсь выскользнуть из ловко расставленной засады.

— Почему? — Не больно, но крепко прихватывает за локоть.

И правда?

Почему, Оля?

Мужские пальцы обжигают прикосновением.

Ноздрей касается свежий и приятный аромат дорогого мужского парфюма.

Краснов довольно молод и хорош собой.

Высокий, подтянутый и ухоженный мужик.

Все наши бабы в санатории по сему сохнут.

Кажется, он в разводе…

А я… Слишком долго была одна.

— Мне кажется, нам стоило бы попробовать. — Его ласковый шепот так близко.

Щеки касается теплое мятное дыхание, а на талию уверенным жестом ложится мужская рука.

Шумно вздыхает:

— Ты так вкусно пахнешь…

Я на мгновение прикрываю глаза, пытаясь понять, распробовать ощущения и…

Чувствую его ладонь на своем подбородке.

Он явно собирается меня поцеловать.

И тело мое явно хочет этого поцелуя.

Я черти сколько лет не целовалась вот так по-настоящему, но…

— Нет! Никуда я с тобой не пойду. — Грубо отталкиваю от себя мужчину, мгновенно закрываясь.

Павел, явно не ожидавший такого поворота, глядит сначала с недоверчивым изумлением, а после с обидой.

— И не заставляю! — зло бросает он. — Идите работать, Ольга Николаевна!

Вылетаю из кабинета, точно ошпаренная, и несусь в туалет.

Там, закрывшись на щеколду, долго держу руки под холодной водой и, глядя на свое бледное лицо, думаю о том, что дура.

Обидела человека.

По сути, ни за что.

Ведь это не преступление какое-то — поцеловать понравившуюся женщину, путь вы и вместе работаете. Он же просто на ужин позвал, а не в сауну.

Павел давно уже оказывает мне небольшие знаки внимания, но я не думала, что он решится на что-то большее.

Не думала, не хотела…

Просто… Этот кабинет и вся ситуация в целом — это самый настоящий триггер.

Был инцидент в прошлом. И думалось мне — все былью поросло, а нет.

Человеческий мозг — странная штука. Вот казалось бы, что я теперь уже взрослая адекватная тетка. Не девочка…

А до сих пор заклинивает.

Конечно, Павел не виноват.

И я обязательно извинюсь перед ним.

Но после.

Смотрю на себя в зеркало: глаза сухие, даже тушь не потекла.

Я давно разучилась плакать, и это тоже плохо. Нормальный организм через плач перезагружает элементы в нервной системе, дает выход скопившемуся напряжению.

Стресс у меня сегодня был, а выхода напряжения нет.

Вот и досталось Паше.

Надо с этим что-то делать…

В сеансы психотерапии я не верю. Не помогает. Верю лишь в долгую работу над собой до изнеможения.

Тщательно мою руки с мылом, вытираю полотенцем, приглаживаю волосы.

И хорошо, что Антонина Михайловна так себя повела.

На самом деле нужен был лишь повод, чтобы отказаться работать с этой девочкой. Да, не самый лучший поступок. Не красит меня как человека и специалиста. Но так будет лучше для всех. Бывают в прошлом люди, с которыми в ты в настоящем никогда не захочешь встречаться. Так вот, мой бывший муж Игорь и вся его семья в целом — это и есть такие люди.

Девочку жаль…

А ведь она умненькая.

Просто со странностями.

Где-то я читала о подобном. Не помню…

Но ничего. С возможностями и деньгами семьи Даниловых Антонина Михайловна найдет в столице дефектолога не хуже, чем я, а может, даже и лучше.

Окончательно придя в себя, возвращаю на лицо маску непоколебимого спокойствия и, настроившись на рабочий лад, возвращаюсь к себе в кабинет.

Остаток дня проходит без происшествий.

К вечеру, когда все расходятся, включаю старенький компьютер и принимаюсь за разработку программы лечения, под которую, собственно, и будут рассчитаны новый персонал и средства реабилитации.

Увлекаюсь программой настолько, что совершенно не замечаю, как за окном стремительно темнеет. Бросаю взгляд на часы — время уже перевалило за шесть вечера. Основная часть санатория рассосалась кто куда: пациенты — по корпусам и номерам, а работники — по домам.

Поднимаюсь со своего места, тянусь, разминая затекшие шею и плечи, включаю свет, и тут дверь моего кабинета открывается.

На пороге стоит Павел Петрович. В небрежно распахнутом темно-сером пальто. Домой, видимо, собрался.

— Опять допоздна? — спрашивает он, как ни в чем не бывало.

— Не поздно же… — Неопределенно пожимаю плечами.

— Ты долго еще? — спрашивает, переходя на ты и этим давая понять, что хочет разговора.

Кидаю взгляд на незаконченный документ и решаю, что его можно доделать и завтра.

— Закончила уже.

— Подвезти?

— Если не сложно…

— Тогда собирайся. Жду тебя в машине.

Уходит, а я быстро натягиваю пуховик, сапоги и, привычно проверив, везде ли выключен свет, выхожу в темный коридор, а потом и из самого корпуса.

На самом деле я живу недалеко от работы. Быстрым шагом всего минут пятнадцать ходьбы, но я обещала самой себе, что перед Павлом нужно извиниться.

— Холодно. — Сажусь в машину на переднее сиденье и тру озябшие ладошки.

— Без перчаток? — Осуждающе цокает языком. — Грейся о печку.

И я греюсь, искоса поглядывая на четкий профиль мужчины и жалея, что зима не только на улице… В душе моей зима. Не думаю, что смогу испытать с ним что-то большее, чем тупое физическое влечение. А Павел явно достоин и хочет большего.

Через пару минут авто двигается с места, уверенно гребя колесами по плохо чищенной дороге. Снега в этом году столько, что дорожная техника никак не справляется. Центральные дороги стараются не запускать, а сюда, на окраину, редко заглядывают.

Машина у Павла Петровича хорошая: высокая, с большими колесами и дорогая. Явно купленная не на зарплату обычного, пусть и главного, врача.

По дороге не разговариваем.

Павел, сжав губы в тонкую линию, внимательно смотрит на дорогу, а я греюсь и никак не могу согреться.

Бьет легкий озноб.

Только заболеть мне не хватало.

До моего дома мы доезжаем до обидного быстро.

Как бы не хотела оттянуть этот разговор, а перед смертью, как говорится, не надышишься.

— Спасибо, Павел, — благодарю я и поворачиваюсь к мужчине. — Прости меня, пожалуйста, за ту сцену в твоем кабинете. Я повела себя как истеричка.

Уж не знаю, что так забавляет мужчину в этот момент, но он неожиданно улыбается и говорит:

— Прощу, если все же сходишь со мной на ужин.

Опять двадцать пять!

Упорный…

— Зачем?

— Я же сказал тебе до этого: я считаю, что у нас получится что-то хорошее.

— Нет. — Печально смотрю на него. — Не получится. А портить хорошие рабочие отношения разовой интрижкой плохая затея.

— Оля, я похож на подлеца, чтобы оскорбить тебя, как ты выразилась, интрижкой?

Из груди вырывается неуместный хриплый смешок, больше похожий на карканье.

— Дело не в тебе, а во мне. Прости, Паша, но нам лучше остаться просто хорошими коллегами.

С этими словами я распахиваю дверь авто и бодро спрыгиваю на снег.

— Оля! — Мужчина всем корпусом подается к распахнутой двери и шутливо грозит: — Я ведь так просто не отстану. Подумай о этом…

Захлопываю дверь и, не оборачиваясь, иду в сторону своего дома, зная, что он провожает меня взглядом.

Открываю калитку, захожу в свой нечищенный от снега двор и, вздохнув, начинаю пробираться к двери сквозь сугробы. Чистить двор некогда. Утром — на работу, вечером — поздно с работы. Не досуг. В выходные почищу.

Тут из-за угла выскакивает здоровая хаски и с задорным лаем кидается навстречу, вызывая настоящий снежный мини-вихрь.

— Фу! Фу, Буран! — предупреждающе командую я, но моему любвеобильному и малость придурковатому псу, как обычно, по барабану.

Кидается на меня, чтобы естественно запечатлеть свою пламенную любовь, и попросту опрокидывает в снег. Пытается лизнуть в лицо, но я довольно ощутимо луплю его по наглой моське.

— Фу! Дурачина дурацкая! Вот кто так делает? А?

Пес обиженно отходит, но обида его долго, естественно, не длится. Тут же, со своей собачьей непосредственностью, он носится вокруг меня, равнодушно наблюдая, как эта странная двуногая, тихо матерясь, выскребает себя из сугроба, а после, кряхтя, точно старая бабка, идет отпирать дверь.

Буран рвется со мной в дом, но я его, естественно, не пускаю.

Разнесет ведь все.

Пусть во дворе бегает. У него такая шуба — всем шубам — шуба! Может на снегу спать и в минус тридцать.

Закрыв за собой дверь, приваливаюсь к ней спиной, пытаясь вспомнить содержимое своего холодильника, потому что кушать надо, а в магазин не хочется.

— Мур-мяу! — Раздается рядом.

— Привет, Фифи. — Ласково треплю свою пушистую любимицу по мохнатой голове и медленно раздеваюсь.

Как же хорошо дома.

Переодеваюсь в просторную пижаму, смываю макияж и готовлю себе нехитрый ужин, который состоит из одного вареного яйца, тонко нарезанной куриной грудки и гречки. Насытившись, ставлю в микроволновку разогревать кости для Бурана и сыплю Фифи ее любимого корма.

Когда все питомцы сыты, довольны и занимаются своими делами, я, заварив себе большую кружку сладкого какао, забираюсь с ногами в кресло и открываю на планшете популярное книжное приложение.

Что же делать по вечерам одинокой женщине далеко за тридцать, если не читать?

Просматриваю списки бестселлеров в жанре любовного фэнтези, чешу развалившуюся у меня на коленях Фифи и периодически попиваю свое ароматное какао.

А за окном опять валит снег…

Но дома тепло и уютно. И совершенно не хочется думать о том, что завтра нужно вставать на работу, снова надевать маску серьезного дефектолога и врать самой себе, что все у меня в жизни хорошо.

Почти уже выбрав книгу, я на мгновение отрываю глаза от яркого экрана планшета и внезапно замечаю на улице яркий свет автомобильных фар.

Сердце делает у груди тревожный кульбит.

Кто-то приехал?