Хоп-хей, нам на даче веселей.
Наливай, залпом запивай.
Хоп-хей, вместе зажигай.
Уууууууууууууу Ааааааа
Мы с пацанами весело кричим, обнявшись в кольцо и подпрыгивая. Я задеваю локтем Толика, извиняюсь, но внутри меня всё сладко замирает. До сих пор не могу отойти от его усмешек в мою сторону.
Серёжка, как всегда, сидит в окружении девчонок, которые по нему сохнут. Только эта рыбка на ваш крючок не попадется. Мама не для вас ягодку растила. Думаю про себя, посмеиваясь. Толик явно недоволен. Ему не нравится, что все заглядываются на нашего спортсмена. Я бы и сам был рад, чтобы кто-нибудь обратил внимание на Толика, даже пытался его пару раз «пристроить». Глядишь, за Машкой бы больше не ухлестывал.
Ах, моя доярушка… Где же она? Уже темнеет, шашлыки готовы, девчонки с Серёжей сделали салаты. А её всё нет.
Я специально банку молока помыл, чтобы показать себя хозяйственным парнем. Так долго её отмывал, тряпкой вытер насухо, даже думал бантик повязать. Чтобы прям в сердце бомбиты залезть, а потом еще и в трусики. Судя по всему, моей пышечке эта банка очень дорога. Интересно, что же она задерживается?
Ко мне подходит Алинка. Давно на мне виснет, или не на мне, а на Италии? Любит там актёров разных, пересмотрела фильм «Три метра над уровнем неба» и всё мне рассказывает, какие мы там страстные. И пофиг, что главный герой испанец, видимо, тоже хочет, чтобы по ней прошлись пожестче.
Нет, я эту хрень не смотрел, так, одним глазком с сестричкой Бэлой поглядывал. Вот откуда у девушек такая тяга к абьюзу? Может, и Маша тоже так хочет. Представил, как заваливаюсь в кожанке к моей доярушке и как хлопаю кулаком по столу: «Молока давай! Хочу не могу!» — ржу про себя, а потом смотрю вперёд и вижу два удивлённых глаза Алинки.
— Марко, ты чего сам с собой смеёшься? Я тебе сказала, что у меня кошка умерла, редкой породы была, — говорит она.
— Дай угадаю, итальянской? — предполагаю я и почему-то улыбаюсь. Чёрный юморок, но что-то вылез, видимо, на нервах. Алинке, видимо, мои слова не нравятся, крутит у веска.
Где же бомбита? Снова нервничаю я, разглядывая недовольную худосочную Алинку. Вот блин, кости одни, ключица так вообще выпирает, как у скелета. Шея тонкая. Вообще странно, раньше я об этом не задумывался. То ли дело у Машеньки. Такую шею и не обхватишь, на её фоне я, наверно, дохлик какой-то.
Надо пойти поесть, массы что ли набрать. Вообще не зря я на Машку запал. Она, видно, сразу горячая, как итальянская женщина. Я когда с дядей своим Матео в Италии общался, он всегда говорит, что балдеет от пышных женщин с хорошими формами. Есть что ухватить. Одну вот и ухватил, жена его Джульетта. Так она по размеру как два дяди Матео разом. Так та, помимо пышности, вспыльчивая, как спичка, постоянно выходит на балкон и с соседкой обсуждает, как Матео сковородкой охреначила. Он ее попросил тут блинчики пожарить, так она орала ему: «ВаффанкУло! Vaffanculo! Иди в жопу!» Дядька ей в ответ крикнет ругательное про дерьмо: «Мерда! Cazzo, merda, bastarda!» — и радуется дальше, какая у него знойная красотка. Вот и меня, видимо, гены не обошли стороной, я бы от Машки и удар банкой принял. Если бы потом залечивала меня своими пухлыми губами.
За рассуждениями опять забыл про Алинку, которая, кажется, думает, что со мной что-то не так.
— Ты что, курил что-то? Ты какой-то неадекват сегодня, — фыркает она и отходит, косясь на меня, а я продолжаю улыбаться, как дурак.
Вкурил, Алинка. И не отпускает…
— Марко, а где у вас тёплая одежда? Твоя сестра совсем раздетая, заболеет же, — зудит над ухом Серёжа.
— Да там, в доме где-то, — говорю я. И слышу во второе ухо, как принимается вспыльчиво орать сестра:
— Вообще-то мне не холодно, Марко, скажи ему, что я уже не маленькая!
— Ты потом как детей будешь рожать? — вторит ей мой друг.
Мелькает мысль, что Серёжа реально не по годам слишком ответственный. Вот бы на него Бэллу скинуть. Я бы за ней следить перестал. Да парня жалко. Она его не то что сковородкой лупить будет, жизни не даст. Она же шумная, не думает иногда, о чём говорит, да и делает глупости чаще, чем мы вместе взятые. Да и он своим занудством своим доведёт Белочку до белого каления.
Растили сестру как принцессу, исключительной и неповторимой, вот и получаем. Вообще, если к ним присмотреться, то Сереженька поболее на принца смахивает, еще и со своей фамилией — Белый. Сережа Белый Первый, или какой он там в своей родне по счету, у него родственников тоже много.
— Бэлла, слушай Серёжу, он тут самый умный, а то мамуле нажалуюсь, — говорю я.
Сестра злобно выдыхает и уходит надевать толстовку, бросив вслед: — Avere la faccia come il culo!
— Куло! Она опять сказала, что я задница? — переспрашивает Белый.
— Ну не совсем ты, скорее, что у тебя лицо, как задница, — смеюсь я и вижу, как друг начинает злиться.
— Да забей, выражение такое. Она намекает, что у тебя стыда нет из-за того, что ты за ней следишь вечно. Как-то так. Серёж, вот ты весь такой умный, а скажи лучше, как массу быстро накачать? — спрашиваю я.
— Зачем тебе?
— Ну… — рассуждаю я, — тяжести поднимать, там знаешь, вверх и вниз.
Чтобы перед пышечкой не опозориться, добавляю про себя.
— Марко, ты сегодня как с Толиком вернулся с прогулки, так странный какой-то, у тебя всё в порядке?
— Да, у меня, кажется, смысл жизни появился.
— Понял тебя, — отвечает Серёжа. — Для этого нужно регулярно заниматься спортом и правильно питаться. Есть специальные упражнения для развития силы и массы мышц...
Серёжа не замолкает, кажется, я слышу, что завтра бегать с ним пойдём. Пора линять от него. Надо всё-таки его на Бэллу натравить, глядишь, дурь из неё всю выбьет.
— Смотри, к нам на огонёк пришли. Миленькая какая, — говорит Серёжа, и я забываюсь.
— Даже не думай о ней! — восклицаю я, и спортсмен удивляется.
— Да я и не думал, просто она одета так интересно, — осторожно начинает он.
Против Серёженьки — отличника и спортсмена — я точно конкуренцию не выдержу. За ним и так все бегают, как зомби за мозгами.
Смотрю в сторону и вижу: стоит доярушка моя под ручку с каким-то сельским мачо. На ней синенькое платьице с белым воротничком и аккуратные туфельки на каблучке. На танцы, что ли, собралась? Мачо тоже весь причёсанный, зализанный, волос к волосу, рубашечка расстёгнута, оттуда вылезают волосы. Что он делает? Почему стоит рядом с ней и смотрит на всех, будто бы пришёл убивать?
Сзади меня толкает Толик и на весёлом дыхании говорит:
— Телочка пришла, пойду покажу, какой я аристократ, — говорит он и проходится по своим волосам рукой, отчего они становятся похожи на волосы дружка моей пышечки. Чешу своими руками кудрявые локоны и думаю: может, сбегать состричь их, если ей нравятся такие зализанные? Ну уж нет, как-нибудь с волосами попробую завоевать. Серёжа тоже вон с длинной шевелюрой ходит, и я не уступлю. А где, кстати, он? Стоит уже с парочкой разговаривает.
Идём с Толиком к ним. Маша в руках держит банку с огурцами, парень рядом с ней молча слушает Серёжу.
— А это вам огурчики, сама катала, — слышу звонкий голосок. Пухлые, гладкие ручки передают банку спортсмену.
— О, класс, спасибо. Я тоже огурцы катаю. Ты какой рассол делаешь? — спрашивает Серёжа, а я нервничаю. Он и тут у нас молодец — огурец. Ему явно надо было бабой родиться. Всё умеет. Хотя его огурцы вкусные, сам ел. Точно надо с Беллой свести, в доме огурцы всегда будут. Или лучше мне с Машкой побыстрее замутить, а там, глядишь, и на помидорчики договоримся.
— А вот и они, — говорит Серёжа и хлопает меня по плечу.
Я смотрю на сельского мачо, и такое ощущение, что на фразу «а вот и они» он готов сорваться, как питбуль, и вгрызться мне в шею. Немного страшно, но, видимо, не Толику, который поддал пива.
— Мария, добрый вечер! Как здорово, что ты пришла. И друга пригласила, молодец, — радушно встречает их друг.
— Борис, — строго произносит мужчина.
— Борыс, кыс-кыс, — верещит Толик, а мы с Сергеем смотрим на него как на полоумного. Ну хотя бы в глазах моей бомбиты теперь не только я идиот.
Борис продолжает смотреть на Толика, как на мясо, и, кажется, дрыщ всё-таки это замечает. Поднимает руки и смеётся:
— Шутка.
— Да он у нас шутник, — подтверждает Серёжа и приглашает всех к нам.
— Зенки протри, малахольный, и за шутками следи, вдуплил? — сурово припечатывает сельский мачо. Кажется, Толик вдупляет, покорно качает головой.
— Маш, ну их, айда на танцы? — спрашивает её Борис, а она улыбается ему и отвечает:
— Я с парнями обещала посидеть — не комильфо обманывать. Позже дойду. — Она бросает это и вздыхает.
— А где тут танцы? Мы тоже можем прийти, — говорит Толик, а я только согласно киваю, как собачка на переднем сиденье в машине.
— Прямо по дороге клуб. Придёте, скажите, что к Лютому, вас впустят, — заявляет Боря, и я опять киваю головой.
— Клуб? Я хочу танцульки! — вмешивается в разговор с разбега моя сестра Белла, прыгая одновременно на Толика. Борис видит мою сестру, и, кажется, его улыбочка дёргается, правда, больше похожа на звериный оскал.
— Никакого тебе клуба, — говорит Серёжа, переставая улыбаться, и настороженно смотрит на Бориса.
— Сами разберётесь. Я поскакал жариться. Машка, если что, звони, цифры знаешь, — сообщает парень и уходит по тропке в сторону клуба.
Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в красные тона. Доярушка оглядывается вокруг, пока все молча разглядывают её. Неловкая пауза затянулась, а я решил, что сейчас тот самый момент, чтобы признаться.
— Маш, а я банку помыл от молока, давай отдам.