(не) Моя доярушка

Глава 22

Машенька

Сентябрь.

В этом году осень выдалась тёплой, солнце ласково греет лицо, небо ярко-голубое. Но на душе у меня неспокойно, хотя я стараюсь улыбаться, несмотря ни на что.

Сегодня у меня выходной, и я приехала к дедушке, чтобы помочь. Он встретил меня с тревогой в глазах: «Машка, тебя скоро ветром сдует!» — недовольно ворчал он, суя мне пирожок с вишней. — Совсем дохлая будешь, как наша Муська. Может, тебе еды не хватает? Я только смеялась.

Хорошо, что он у меня есть.

— В холодильнике полно заготовок: варенье, лечо, огурцы. Девчонки тоже привозят своё. Голод мне явно не грозит, — успокоила дедулю.

Учусь в институте, живу в общаге с весёлыми подругами — Инной и Ариной. Они тоже из деревни, и мы понимаем друг друга с полуслова.

За мной даже в институте пытается ухаживать один парень, но я совсем не хочу отношений. Девчонки смеются надо мной: «Ты как дикая лошадь — чуть к тебе подойдут, так в сторону шарахаешься!»

А я… Наверное, до сих пор боюсь, что появится Марко и увидит меня с кем-то. Однажды даже померещился — только без кудрей, с гладкой причёской, и какой-то слишком накачанный… Сердце оборвалось, но парень так быстро исчез, что я поняла — почудилось.

Его больше нет в моей жизни.

Выхожу за калитку, сажусь на лавку рядом с дедом и Митяем.

— Там это… приехали из города, в красном доме, — бросает Митяй, ковыряя палкой землю.

Кровь стынет в жилах. Красный дом в деревне один.

— Понятно, — хрипло говорит дед и хлопает меня по руке. — Сбегай за хлебом, а?

Тело дрожит, но встаю с видом равнодушия: «Схожу».

— Проводить? — осторожно спрашивает дед.

— Не надо, — машу рукой.

Забегаю домой, причёсываюсь, накидываю кофту с кружевами, которую недавно связала. Заплетаю косу — глаза горят азартно. Сердце наполняется странной надеждой.

Иду быстро, но, приближаясь к красному дому, замедляюсь. Задерживаю дыхание: ворота открыты. Слышу оттуда музыку. Подхожу ближе, заглядываю — вижу красивую маленькую женщину с тёмными волосами, которая пытается обрезать тую, сделав из неё какую-то интересную форму. Она поворачивается и улыбается мне.

— Здравствуйте, — говорю неуверенно.

— Привет, — женщина делает музыку тише.

— Красивое дерево, — неловко продолжаю разговор.

— Ой, да я в журнале увидела, как шары из туи делают, тоже захотела, — смеётся женщина.

— Лучше сделать это по весне или ранним летом, когда растение активно растёт. И ещё хорошо бы сорт туи учитывать, у вас какой?

— Да фиг его знает. И что, не получится теперь?

Я подхожу к ней и беру секатор.

— Давайте попробуем подправить форму. Начнём лучше с нижней части растения, и нам надо определить направление роста основных ветвей.

Я начинаю кромсать тую, двигаюсь постепенно вверх.

— Нижние ветки чуть длиннее.

— Откуда ты всё это знаешь? — удивляется милая женщина.

— Интересовалась ландшафтным дизайном. Думала, куда пойти: на сельское хозяйство или на ландшафтный дизайн.

— И что выбрала?

— Сельское хозяйство.

— Какая ты умница, так здорово. — хвалит меня женщина, и я чувствую такое приятное тепло внутри. А потом она меня совсем добивает и гладит по спине.

Боюсь шелохнуться, ощущаю от неё такое материнское тепло, что в моменте становится трогательно и волнительно. Комок подкатывает к горлу, и я едва сдерживаю себя, чтобы не расплакаться от этой нежности.

— Может, чаю?

Её глаза тёплые, приятные, она обволакивает своей заботой и добротой.

— Нет, спасибо. Вот смотрите, чуток доводим до совершенства, — я делаю последние шаги, — и вуаля! Готово! Конечно, не идеально, но весной потом уже подправите.

— Да это идеально, спасибо тебе огромное!

Я умиляюсь, сначала переживала, что не получится, а теперь радуюсь, что смогла помочь. Решаюсь спросить волнующий меня вопрос, но зайти издалека:

— А Изабеллы дома нет?

— Нет, они не приезжают. Сын отказывается ездить, и Белла с ним, — поправляет свои волосы. Если это их мама, то им очень повезло. Присматриваюсь к её чертам и замечаю, что у неё и Марко одинаковая форма глаз.

— Я передам, что ты спрашивала… Как тебя зовут?

— Не стоит, они наверняка и не помнят, — отвечаю грустно.

Мне хочется сделать что-то хорошее, передать какую-то частичку себя, не требуя ничего взамен. Как прощальный подарок.

— Хотите варенья? Могу принести — и клубничное, и малиновое. И лечо есть, и молоко… — Голос дрожит, на глаза наворачиваются слёзы.

Женщина, наверное, думает, что я пытаюсь продать товар, который никто не берёт. Но смотрит без осуждения, больше с тревогой и пониманием.

— Давай, конечно, я не против.

— Я принесу тогда.

— Не таскай, мы скоро домой поедем, заедем к тебе. Где живёшь?

Прощаюсь и иду обратно готовить банки.

Он больше не приезжает…

Настолько ему противно быть со мной в одной деревне.

Слёзы катятся из глаз, как капли дождя. Добегаю до поля, где стоят стога сена. Облокачиваюсь на один и рыдаю, буквально вою.

Почему я не призналась? Не знаю. Наверное, потому что дура.

Или потому что у меня изменяющий тип, или нет, по-другому... Убегающий тип... А... Тьфу ты! Вспомнила... Избегающий тип привязанности — когда отталкиваешь людей, думая, что рано или поздно они всё равно уйдут. Одиночество кажется безопасным, и ты исчезаешь, вместо того чтобы решать проблемы. Это не я такая умная решила, а статья от психолога в интернете. Но если посмотреть правде в глаза, то я ведь и правда ждала, когда всё рухнет. Ну не рождена я для счастья, не для меня это всё...

В тот день я собиралась побежать за Марко. Но дед не дал — боялся, что он в ярости может что-то сделать мне. Сказал мне подождать, пока парень остынет. А потом нам пришлось приводить Игоря в чувство.

Бабушка Катя была в шоке, когда мы привели его к ней. Я всё настаивала на больнице, но всё-таки решили, что нужно просто отлежаться.

И уже поздно вечером я отправилась к дому Марко, но ворота были закрыты. И я поняла, что он уехал.

Я злилась. На него — за то, что поверил Игорю. На себя — за глупость. Я ведь знала, что Марко его ненавидит, но всё равно впустила, чтобы дать ему эти дурацкие банки. Сама побежала переодеть кофту — мокрую после работы. Кто же знал, что Игорь попрётся в мою комнату. Специально, наверно, так поступил, чтобы подставить меня, или хотел вернуть. Не знаю, потому что после того дня я его так и не видела, и не хочу.

Ну и я смирилась, решила, что раз мы разошлись с Марко, значит, так будет лучше. Нам не по пути. Но на душе было так плохо... Глупое сердце не принимало, что всё может закончиться. В голове стучали его слова: «Никогда не подходи ко мне».

Но я всё равно любила. Хотела написать ему, всё объяснить... Но боялась. Не ожидала от милого, солнечного Марко такой злобы. Он действительно чуть не убил Игоря. Поэтому сначала решила позвонить Белле — узнать, как у него дела. Может, он уже остыл? Может, после поездки на море я смогу с ним встретиться и поговорить?

Вот только...

Она тогда сказала: «Он как бешеный. Все разговоры о тебе вызывают у него агрессию. Маша, я хочу верить тебе, но не знаю, чем помочь. Толик сказал, что видел, как ты целуешься с Игорьком».

Вот и всё. Мои слова против «друга» — ничего не стоят.

Нужны доказательства, а у меня их нет. И я снова отпустила. Только последний месяц лета прожила как тень. Как-то баба Катя зашла к нам и, увидев меня, сказала: «Собирайся, пойдём в храм».

Дед только фыркнул — он с ней особо не разговаривал, всё ещё злился на «Игорька дурака», который дважды мне жизнь испортил. Я рассказала деду, как всё было на самом деле, и он меня понял.

Мне не хотелось, чтобы дедушка с бабушкой ругались, поэтому быстро собралась и вышла.

Пока шли с бабой Катей, она внимательно посмотрела на меня и покачала головой: «Плохо ты выглядишь, девка. Надо душу очистить, успокоиться».

Я горько рассмеялась: «И что мне для этого сделать?»

— Подойдёшь в храме к отцу Алексею, поговоришь. Может, легче станет.

И я почему-то согласилась. В церкви бывала редко, только по праздникам — меня никто особо не приучал к вере.

Зашла, взяла свечи, подошла к иконе и долго вглядывалась в лик, пока солёные слёзы не потекли по щекам. Стояла и шептала всё, что накопилось внутри: о боли, одиночестве, о том, как мне не хватало семьи. Отец бросил, мать выбрала бутылку, бабушка ушла слишком рано — только дед держался из последних сил.

Странно: пришла из-за Марко, а плакала о тех, кому была не нужна.

Вдруг стало легче, будто кто-то незримый обнял. Я смотрела на светлый образ и понимала: жизнь не заканчивается. Поставила свечи, вытерла слёзы — и тут навстречу вышел отец Алексей.

— Здравствуй, Машенька, — мягко сказал он. — Как дела? Рад, что пришла. С Николаем Степановичем всё в порядке?

Видимо, из-за моих заплаканных глаз он решил, что я пришла молиться за здоровье деда. Или, что хуже, хоронить его.

— Да, жив-здоров, слава Богу, — ответила я. — Баба Катя сказала, что мне станет легче… Вот я и пришла.

— Если хочешь, приходи завтра на исповедь. Только утром нельзя есть до причастия.

— Мне как-то… стыдно.

— Всем нам стыдно, — улыбнулся он. — Зато потом легко.

И я пришла. Рассказывала о своих грехах, сначала краснела, а потом будто камень с души упал. Прощала всех, отпускала обиды, злость и ненависть. Выходила из храма с верой, надеждой и… любовью.

Было всё равно больно, но теперь я знала — выживу.

Завела себе козу и козла. Козла назвала Марко — дед поржал и одобрил. Сказал мне козу назвать Катькой, но я, подумав, что они козлят делать будут, скривилась и назвала козочку Мари.

А потом я увидела у Беллы в соцсетях фото: Марко обнимает круглолицую загорелую девушку с огромными губами и глубоким декольте. Подпись на итальянском: «Наша малышка».

Я заблокировала его номер.

У меня впереди целая жизнь.

Итальянские каникулы закончены.