(не) Моя доярушка

Глава 39

Спустя полгода. Лето.

— Ну ты ж моя телочка, ну девочка, ну какая ж ты шикарная. Помучаем твои сисянки, золотая ты моя, — приговариваю я, заканчивая дойку Бурёнки. — Ты у меня одна такая, звёздочка ясная.

— Марко, если ты будешь постоянно так разговаривать с коровой, я начну ревновать, — слышу сзади голос Машеньки. — И доильный аппарат зачем тогда покупали? Для красоты?

Разворачиваюсь и широко улыбаюсь:

— Ой, поверь, твои сисянки, — показываю руками на её грудь, — ни с чем не сравнятся! — подмигиваю. — И вообще меня это успокаивает, и Буренушку мою тоже.

— А чего это ты так нервничаешь?

— Да так, женюсь завтра на одной вредной девчонке, которая не дает мне, — смеюсь.

— Ах ты вот как, — срывается она, и я ловко уворачиваюсь от ее пухлой ладошки. Хватаю ее за бок и притягиваю к себе, начинаю усиленно тискать. Хорошо, что есть за что.

— Марко, пусти! — смеется она, вырываясь.

— Нет уж, попалась, — крепче обнимаю и громко чмокаю в щеку. — Ну что, готова к завтрашнему дню?

— Нет, думаю, как бы сбежать, — хихикает она.

А я, наоборот, становлюсь серьезным.

— Кажется, забирать тебя из отчего дома не буду. Останешься у меня.

Маша еще больше улыбается и трепещет от смеха в моих объятиях.

— Нет уж, жениху нельзя видеть невесту до свадьбы! — выдает она сквозь хохот.

И на этой фразе в загон вбегает полоумный козел Марко, с которым у нас периодически возникают разборки.

— Ты че приперся? — злюсь я.

В ответ на меня направляются внушительные рога.

— Ой, ну хватит уже, — вмешивается Маша, оттесняя козла. — Он даже с дедом меньше войну устраивал.

— Да вы его совсем разбаловали! Особенно дед! — возмущаюсь я.

Козел смотрит на меня с явным предубеждением.

— Может, не надо было к его козе подходить? И к козленку тоже. Ты там сейчас чаще, чем он сам.

— А кто виноват, что он плохой отец? — прячусь за спину Маши, потому что вижу: настроен козел по-боевому.

— Ме-е-е! — блеет он в ответ.

И сзади возникает дед Коля.

— Вот вы где! Машка, беги к Катьке, у нее там проблема какая-то, нервничает она…

Моя Булочка пулей выбегает, а я делаю шаг за ней — оставаться с этими двумя себе дороже.

— Куда это ты? — меня останавливает жилистая рука Николая Степановича.

Козел тоже встает у хлева, оценивающе поводя головой туда-сюда. Словно следит, чтобы никто на разборку не пришел.

— Что случилось?

— Помощь нужна, Марко… — понижает голос дед, и мне это сразу не нравится. — Я тут сбежать решил. Узелок собрал. Надо, чтоб меня не заметили.

— Николай Степанович, вы это серьезно? У вас завтра свадьба. Баба Катя в шоке будет! — смотрю на него в недоумении, потом на козла. — И этот ваш подельник тоже поддержал?

— Да он меня понимает, что с бабами свихнешься. Его коза бодает, что с ребенком не сидит.

— Вы случайно не в психушку собрались? — раздражаюсь. — Ну тогда ладно, с Богом, проваливайте.

— Да пойми ты, Марко, опять в кабалу! — вздыхает дед. — Она мне уже завтрашний день расписала: крышу переложить, дровник починить… «А ты чего лег, иди помоги!»

Смотрю на него и понимаю: вот оно что, испугался старик.

Кладу руки ему на плечи:

— Все нормально будет. С крышей я помогу. А после свадьбы она успокоится. Она же знает, какой вы… непостоянный. Может, ей страшно, что вы и на этот раз сбежите.

— Пить не разрешает! — продолжает причитать дед. — Самогон прячет! И Митьку прогнала…

— Это все поначалу. Потом Митька сам к вам прорвется, куда он в деревне без вас денется?

— Дед ее покойный рано умер, не просто так, Марко... — шепчет мне на ухо. — Она силы его забрала, — мрачно заключает Николай Степанович.

— А вы тогда зачем жениться-то решили, коли всё так плохо? — спрашиваю я с деревенским акцентиком.

— Ну как же… Первая любовь, это тебе не хухры-мухры. Блины у нее — пальчики оближешь. Рабочая девка — огород за день вспашет. В обед под борщок всегда сто грамм наливает… — задумывается он.

— Ну вот видите!

— Ладно, Марко, отбой! Остаемся! Что я, сыкло, что ли? — вдруг бодро хлопает себя по коленке дед. — Это я тебя проверял. Вдруг ты мне поможешь сбежать и сам следом рванёшь? Такой ненадежный жених нам не нужен.

И он уходит, довольно похлопывая козла по спине.

Мне тоже надо идти готовиться к завтрашней свадьбе. Бомбита уже официально никуда не денется. Надеюсь, у нее самой мыслей сбежать не возникало, а то кто их разберет, родственники-то все с Николай Степановичем. Решаю зайти к бабе Кате по пути.

Иду и думаю, как же здорово, что свадьба в деревне. Простор, свобода. Вспоминаю, как впервые увидел мою доярушку: ее огромные глаза, в которых всё тонуло… И вот уже внизу всё начинает шевелиться. Ну, Машка, со своим «до свадьбы надо соскучиться»… Нет, мне срочно надо ее забрать от бабы Кати и утащить на ближайший сеновал. Считай, украду невесту раньше срока.

Ускоряю шаг, в голове — радостное предвкушение, как буду приподнимать юбочку моей сладкой Пышечке. Захожу на участок к бабе Кате уже перевозбужденный, стучу в дверь нетерпеливо. Никто не выходит.

Распахиваю дверь и вхожу внутрь дома. Там прохладно и полутемно, пахнет старой древесиной и сладким вареньем. Прохожу по коридору и замираю на пороге зала: на диване сидят Маша и Игорь, о чем-то оживленно болтают и улыбаются.

Что за черт?

Внутри все закипает. Кулаки сами сжимаются. Игорь, я смотрю, подкачался с нашей последней встречи. Значит, драка будет честной. Маша поворачивает голову и смотрит на меня спокойно, но чем дольше я вглядываюсь в нее и в этого парня, тем больше напрягается ее лицо. Кажется, она уловила мои флюиды. Но сидит, не шелохнется. А я мысленно выдыхаю. Если сейчас сорвусь, всё насмарку — и свадьбы можно не ждать.

Маша начинает ерзать, потом все-таки встает и подходит ко мне.

— Марко, ты только не придумывай опять всякого… Мы просто…

Я заглушаю ее слова поцелуем. Жестким, властным, вкладывая в него всю свою злость, ревность и накопившееся желание. Отпускаю — и сразу становится легче. Она стоит вся взъерошенная, губы распухли, но в глазах — улыбка.

— Пойдем, сядем, и все сам поймешь, — тихо говорит она и берет меня за руку.

Я усаживаюсь между ними, так, чтобы прижать Игорька к самому краю дивана. Тот ворчит, но молчит. А я демонстративно обнимаю Машу за плечи, спускаюсь ниже и ладонью глажу ее бок. Эх, нам бы на сеновал…

— Чего мы ждем? — спрашиваю я, уже ничего не понимая.

— Тш-ш-ш, — шипит Машуня.

Дверь открывается, и на пороге появляется сама Катерина Петровна. В белом платье с кружевами, с уложенными светлыми волосами — скинула лет двадцать, не меньше.

— Ой, не знаю… Кажется, это уже слишком, — начинает она переживать.

Ну теперь понятно, что они тут шептались. Всё время забываю, что Игорек-то ее внук, и теперь от него никуда не денешься.

— Бабуль, ты — красотка! Даже слишком хороша для одного неотесанного деда, — выдает Игорь.

— Тут я согласен с вашим неотесанным внуком, — подхватываю я. — Екатерина Петровна, вы просто прекрасны.

— Ой, мальчики, ну вас… — смущается она, краснея.

— Если решите сбежать от дедули, то только в таком виде, — смеется Маша. — Пусть сначала увидит, какую красоту может потерять.

— Спасибо, Машунь… Может, вас покормить? — суетится баба Катя.

— Нет, нам пора, нам тоже готовиться надо, — улыбается Маша, и мы выходим.

На прощание я демонстративно хлопаю свою девочку по округлой попке, даю понять, чьи эти булочки.

— Марко, что за показательные выступления? — спрашивает она, стоя на улице.

— Чтобы знали — это моя телочка. И доить ее буду только я.

— Тебе надо меньше общаться с деревенскими быками, — усмехается невеста.

— Маш… А о чем ты там с бабой Катей шепталась? Про побег?

— Она хотела свадьбу отменить. Говорит, ну его, этого деда.

Я открываю рот в удивлении. Вот это поворот.

— А ты что?

— Сказала, если завтра не передумает, пусть сбегает.

— Чего?! Так нельзя! Ее надо было уговаривать! Может, она просто боится… — Замолкаю и смотрю на нее. — А ты? Если завтра передумаешь — просто сбежишь?

Булочка хитрено улыбается.

— Не знаю, не знаю… Вроде не собиралась.

— Где тут сеновал? — рычу я.

— А зачем? — кокетливо поднимает бровь Маша.

— Вон тот? — показываю на темнеющий сарай.

— Тот самый.

Хватаю ее на руки, взваливаю на плечо и шлепаю по мягкому месту.

— Марко, ты что делаешь?!

— Завтра тебе будет не до побега, Белла Донна, потому что сегодня я тебя так измотаю, что на ногах стоять не сможешь.

— Ты с ума сошел! А если Игорь выйдет?..

— Пусть завидует, — радостно несу свою ношу к сараю.

Врываюсь внутрь. Воздух густой, пахнет пылью, сухой травой и летом. Аккуратно опускаю ее на мягкую груду сена.

— Ай, колется! — верещит Маша.

Но я уже накрываю ее собой, прижимаюсь, чувствую под ладонью упругое бедро. Целую ее — жадно, глубоко, срывая с губ всю напускную строгость. В голове мелькает: «Сейчас пошлет…». Но вместо этого она отвечает мне с такой же дикой страстью, впиваясь пальцами в спину.

Стягиваю с плеч ее платье, обнажая полную, пышную грудь. Приникаю к коже губами, зубами, языком — жадно, как к источнику жизни. Она стонет, выгибается, ее пальцы впиваются мне в волосы. Запах сена, ее кожи и нашего общего возбуждения кружит голову.

Срываю с нее трусики, переворачиваю на живот и прижимаю к сену. Освобождаюсь от штанов и вхожу в нее резко, до самого предела. Маша вздрагивает, ее тело выгибается в дугу, а глаза закатываются от волны нахлынувшего ощущения. Я двигаюсь в одном ритме — грубо, властно, без оглядки. Каждое движение — это и борьба, и полное слияние. И когда наступает наша общая разрядка, я изливаюсь в нее, ощущая, как ее тело сжимается в ответ. В этот миг кажется, что мы и правда стали одним целым — так, как никогда раньше.