Не развод, а война

Глава 19: Я встречаюсь с другим

Сижу в кресле напротив адвокатского стола и чувствую, как сердце колотится где-то в горле. Тихон Аркадьевич что-то сосредоточенно записывает в своём блокноте, а Модест Валерьевич — адвокат Руслана — смотрит на меня так, будто я уже проиграла эту войну. Руслан устроился в кресле рядом со своим защитником и демонстративно изучает потолок. Даже не смотрит в мою сторону.

Холодный мерзавец. После всех этих месяцев битв, скандалов, угроз и шантажа он так и не научился хотя бы изображать человеческие эмоции. Сидит, как каменный истукан, и делает вид, что я для него пустое место.

— Итак, переходим к вопросу о размере алиментов, — произносит Скобеев, листая документы. — Мой клиент готов выплачивать...

— Подождите, — перебиваю я, поднимая руку.

Все трое мужчин поворачиваются ко мне. Руслан наконец-то удостаивает меня взглядом — равнодушным, как взгляд на надоевшую мебель.

Внутри что-то взрывается. Неужели я настолько ничтожна для него? Неужели эти двенадцать лет брака, наш сын, наша общая жизнь — всё это можно стереть одним холодным взглядом?

Хорошо. Если он хочет играть в каменную стену, я покажу ему, что умею причинять боль не хуже.

— Кстати, — говорю я небрежно, поправляя прическу, — вопрос алиментов можно не поднимать.

Тихон Аркадьевич недоуменно поднимает бровь:

— Злата Владиславовна, мы же договаривались...

— Я встречаюсь с другим мужчиной, — роняю я бомбу в тишину переговорной. — Так что буду материально обеспечена.

Тишина длится ровно три секунды. Потом Руслан взрывается, как граната.

— Что?! — рычит он, вскакивая с кресла так резко, что стул отлетает назад. — Что ты сказала?!

Лицо у него становится красным, как помидор. Кулаки сжаты до белых костяшек. Шея вздулась венами. Боже мой, как же приятно видеть, что ледяная маска сползла!

— Ты меня прекрасно расслышал, — отвечаю я холодно, хотя внутри всё дрожит от волнения и страха одновременно.

— Кто он?! — орёт Руслан, наклоняясь ко мне через стол. — Где ты его нашла?!

— Господа, прошу вас... — пытается встрять Скобеев, но муж не обращает на него внимания.

— Это не твоё дело, — говорю я, скрещивая руки на груди и откидываясь в кресле. — Ты хотел свободы — получай. Я тоже свободна.

— Ты не имеешь права! — кричит он, ударяя кулаком по столу так, что подпрыгивают стаканы с водой. — Мы ещё женаты!

Вот теперь я вижу настоящего Руслана. Не холодного циника, а ревнивого мужчину, которого мысль о том, что его жена с другим, сводит с ума.

— А ты не имел права унижать меня публично на нашей годовщине, — парирую я, чувствуя, как адреналин бежит по венам. — Но это тебя не остановило.

— Злата Владиславовна, — вмешивается Тихон Аркадьевич, — возможно, не стоит...

— Нет! — Руслан разворачивается к адвокатам. — Пусть отвечает! Кто этот мерзавец?! Как его зовут?! Откуда он взялся?!

Я встаю и медленно обхожу стол, приближаясь к нему. Он следит за каждым моим движением, как хищник за добычей. Глаза горят такой яростью, что становится почти страшно. Почти.

— Знаешь что, Руслан? — говорю я тихо, почти шёпотом, но так, чтобы он услышал каждое моё слово. — Ты можешь сколько угодно кричать и топать ножками. Но я больше не твоя собственность.

— Ты моя жена! — рычит он, схватив меня за запястья.

— Твоя бывшая жена, — исправляю я, не пытаясь вырваться. — Которая наконец-то поняла, что заслуживает нормального отношения.

— Ты сука! — взрывается он, и я вижу, как Тихон Аркадьевич морщится от такой лексики.

— А ты — говнюк, который бросил семью ради молоденькой шлюхи, — отвечаю я спокойно. — Так что мы квиты.

Руслан отпускает мои руки, как будто они обожгли его. Отступает на шаг, тяжело дышит. Я вижу, как в его глазах борются ярость и что-то ещё. Боль? Страх?

— Господи, что за цирк, — бормочет Скобеев, потирая виски. — Может, сделаем перерыв?

— Отличная идея, — соглашаюсь я, поворачиваясь к выходу. — Тихон Аркадьевич, думаю, нам есть что обсудить.

— Стой! — кричит Руслан мне вслед. — Ты ещё не закончила!

Я оборачиваюсь на пороге и смотрю на него — растрёпанного, красного от ярости, совершенно потерявшего свой обычный контроль.

— Наоборот, дорогой, — говорю я сладко. — Я только начинаю.

И выхожу, хлопнув дверью.

В коридоре я прислоняюсь к стене и судорожно хватаю ртом воздух. Господи, что я наделала? Сердце колотится так, будто я только что пробежала марафон. Руки дрожат, ноги подкашиваются.

Тихон Аркадьевич выходит следом за мной, плотно прикрыв дверь переговорной.

— Злата Владиславовна, — говорит он озабоченно, — вы понимаете, что только что сделали?

— Подорвала его самодовольство? — отвечаю я, стараясь говорить увереннее, чем себя чувствую.

— Вы дали ему оружие против себя, — качает головой адвокат. — Если он сможет доказать, что у вас есть отношения на стороне...

— А если не сможет? — перебиваю я.

Тихон Аркадьевич смотрит на меня внимательно:

— А есть ли этот мужчина?

Я отворачиваюсь к окну. За стеклом начало зимы, серый декабрьский день, моросит дождь. Люди торопятся по тротуарам, закутавшись в пальто и куртки. Обычная жизнь, где у каждого свои проблемы и заботы. А я здесь играю в опасные игры с человеком, который когда-то был мне дороже жизни.

— Нет, — признаюсь я тихо. — Никого нет.

— Тогда зачем...

— Потому что мне хотелось увидеть его настоящего! — взрываюсь я, поворачиваясь к адвокату. — Понимаете? Я устала от его ледяного безразличия! Устала притворяться, что мне всё равно!

— Злата Владиславовна...

— Вы видели, как он взбесился? — продолжаю я лихорадочно. — Как глаза загорелись? Значит, я ещё что-то для него значу. Значит, не зря прожила с ним двенадцать лет.

Тихон Аркадьевич вздыхает:

— Ревность — не всегда признак любви. Иногда это просто эгоизм.

Его слова падают на меня, как холодный душ. А что, если он прав? Что, если Руслан взбесился не потому, что всё ещё любит меня, а просто потому, что его эго не выносит мысли о том, что его брошенная жена нашла замену?

Из переговорной доносится приглушённый крик. Руслан, видимо, всё ещё не успокоился.

— Что теперь будет? — спрашиваю я устало.

— Теперь он будет искать этого мужчину, — отвечает Тихон Аркадьевич. — И когда не найдёт, либо поймёт, что вы блефуете, либо станет ещё более подозрительным. В любом случае, наши позиции осложнились.

Дверь переговорной распахивается, и оттуда выходит Скобеев. Лицо у него кислое, как у человека, которому пришлось успокаивать разъярённого клиента.

— Ваш муж требует немедленных объяснений, — говорит он мне. — И угрожает подать встречный иск.

— На каком основании? — интересуется Тихон Аркадьевич.

— Нарушение супружеской верности в период брака, — отвечает Скобеев. — Если подтвердится...

— А если не подтвердится? — встреваю я.

— Тогда это будет расценено как провокация, — пожимает плечами адвокат Руслана. — Что тоже не добавит вам очков в суде.

Я смеюсь — коротко и горько:

— Замечательно. То есть, что бы я ни сделала, виновата буду я?

— К сожалению, семейное право часто работает именно так, — вздыхает Тихон Аркадьевич.

Из переговорной доносится звук разбившегося стекла. Потом ругань — такая, что даже меня коробит, а я за годы брака с Русланом слышала всякое.

— Может, стоит вернуться и попытаться урегулировать ситуацию? — предлагает Скобеев.

— Не думаю, — качаю я головой. — В таком состоянии он способен только на угрозы и крик.

Как будто в подтверждение моих слов, дверь переговорной снова распахивается, и оттуда вылетает Руслан. Рубашка расстёгнута, галстук сбился набок, волосы растрёпаны. Выглядит он так, будто участвовал в драке.

— Ты! — указывает он на меня пальцем. — Мы ещё не закончили!

— Я так не думаю, — отвечаю я, инстинктивно делая шаг назад.

— Как его зовут?! — кричит он, приближаясь ко мне. — Сколько времени это длится?! Ты спала с ним в нашей постели?!

— Руслан Дмитриевич, прошу вас... — пытается вмешаться Скобеев, но муж его не слышит.

— Отвечай! — рычит он, хватая меня за плечи.

— Отпусти меня, — говорю я тихо, но твёрдо.

— Не отпущу! Пока не скажешь правду!

— Руслан, — произношу я его имя так, как произносила раньше — с нежностью, которую не могу скрыть даже сейчас. — Пожалуйста, отпусти.

Он вздрагивает, услышав знакомые интонации. Руки разжимаются, отпуская мои плечи. В глазах мелькает что-то похожее на боль.

— Почему? — спрашивает он хрипло. — Почему ты делаешь это со мной?

И вот тут-то я понимаю, что зашла слишком далеко. Потому что в его голосе слышится не только ярость, но и настоящая боль. Такая, от которой хочется обнять его и сказать, что всё это неправда, что никого нет и никогда не было.

Но я не могу. Потому что войну начал он. Потому что он первый причинил мне боль, от которой хотелось умереть. Потому что справедливость требует, чтобы он тоже прочувствовал, каково это — думать о том, что твой человек в объятиях другого.

— Потому что ты научил меня не прощать, — отвечаю я и поворачиваюсь к выходу.

На этот раз он не пытается меня остановить.

Дома я бросаю сумку на пол прихожей и иду прямиком на кухню. Нужно что-то делать руками, иначе сойду с ума от собственных мыслей. Достаю из холодильника курицу, морковь, лук — буду варить суп. Савелий вернётся из школы голодный, а у меня хотя бы будет повод не думать о том, что творится с Русланом.

Господи, каким он был в той переговорной! Дикий, растрёпанный, совершенно потерявший контроль. Я не видела его таким... никогда. Даже в наших самых жестоких ссорах он сохранял холодную вежливость, которая бесила меня больше любых криков.

А сегодня он кричал. Кричал так, что, наверное, весь этаж слышал. И главное — он кричал от боли. Я это поняла в тот момент, когда он спросил: "Почему ты делаешь это со мной?"

Режу лук и чувствую, как слёзы текут по щекам. От лука, конечно. Точно от лука.

Телефон звонит — рабочий номер Руслана. Я долго смотрю на экран, потом сбрасываю вызов. Через минуту звонит снова. И снова. На пятый раз я отключаю звук.

Эсэмески сыплются одна за другой:

"Кто он?"

"Отвечай немедленно!"

"Если не поднимешь трубку, приеду сейчас же!"

"Злата, я не шучу!"

Ставлю телефон на беззвучный режим и продолжаю готовить. Руки дрожат так, что еле держу нож. Что я наделала? Ради чего? Чтобы доказать самой себе, что он ещё способен ревновать?

Ну, доказала. И что дальше?

Входная дверь хлопает — это Савелий вернулся из школы.

— Мам, я дома! — кричит он из прихожей. — Что за запах? Ты чего-то жжёшь?

Чёрт, лук на сковороде! Быстро убавляю огонь, помешиваю зажаренную массу. Не сгорело, слава богу.

— Суп варю, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

Сын заходит на кухню, бросает рюкзак на стул и внимательно на меня смотрит.

— Ты плакала? — спрашивает он прямо.

— Лук резала, — отвечаю я, не поворачиваясь к нему.

— Ага. И поэтому телефон трещит от сообщений?

Оборачиваюсь. Савелий стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня таким взрослым взглядом, что становится не по себе. Когда он успел так повзрослеть?

— Это ничего серьёзного, — говорю я.

— Это папа пишет? — не отстаёт он.

— Да.

— Вы опять поругались?

Я вздыхаю и сажусь напротив сына за стол:

— Савелий, взрослые иногда ссорятся. Это нормально.

— Нормально, когда ссорятся и мирятся, — отвечает он серьёзно. — А у вас война уже четыре месяца. Это не нормально.

Из глубины души поднимается рыдание, но я сдерживаюсь. Не буду травмировать ребёнка ещё больше.

— Всё будет хорошо, — говорю я, гладя его по голове.

— Не будет, — качает он головой. — И мы оба это знаем.

Вечером, когда Савелий делает уроки, а я пытаюсь сосредоточиться на работе, звонит домофон. Долго, настойчиво. Я знаю, кто это, ещё до того, как подхожу к трубке.

— Открывай, — слышу я хриплый голос Руслана.

— Иди домой, — отвечаю я. — В свою квартиру.

— Злата, открой дверь, или я сейчас снесу её к чертям собачьим!

Он не шутит. Я слышу это в его голосе. И соседи услышат скоро весь наш разговор.

— Савелий дома, — предупреждаю я.

— Мне плевать! Открывай!

Открываю — и отшатываюсь. Руслан выглядит ужасно. Глаза покрасневшие, небритый, рубашка мятая. Пахнет от него алкоголем.

— Ты пил? — спрашиваю я.

— Не твоё дело, — огрызается он, проталкиваясь в прихожую. — Где он?

— Кто?

— Не прикидывайся дурой! Твой любовник! Где он?!

— Руслан, прекрати. Савелий услышит.

— Пусть знает, какая у него мать! — рычит он.

Из комнаты доносится звук закрывающейся двери — сын, видимо, спрятался, услышав крики. Бедный ребёнок.

— Ты обещал не травмировать его, — говорю я тихо, но злобно.

— Это ты его травмируешь! Изменяешь мужу!

— Я не...

— Не ври! — кричит он, хватая меня за руки. — Кто он?! Как давно?! Ты водила его сюда?! В наш дом?! В нашу спальню?!

— Руслан, ты сошёл с ума, — говорю я, пытаясь освободиться.

— Конечно, сошёл! — смеётся он истерично. — Думать о том, что другой мужчина касается моей жены! Целует её! Раздевает её!

— Хватит! — кричу я.

— Не хватит! — орёт он в ответ. — Никогда не хватит! Пока не узнаю всю правду!

Он прижимает меня к стене, и я вижу в его глазах такое безумие, что становится страшно. Это не мой муж. Это чужой, дикий человек, который может сделать что угодно.

— Отпусти меня, — шепчу я.

— Скажи мне его имя, — дышит он мне в лицо. — И я отпущу.

— Руслан...

— Его имя!

— Не скажу! — кричу я, вырываясь из его рук. — Не твоё дело!

Он отшатывается, как от пощёчины. Глаза расширяются.

— Не моё дело? — повторяет он медленно. — Не моё дело, что моя жена отдаётся другому?

— Я не твоя жена! — взрываюсь я. — Ты сам это сказал! Ты хотел развод! Получай!

— Мы ещё не разведены! — рычит он. — Ещё летом ты лежала в нашей постели! Ты была моей!

— А ты был с Виолеттой! — кричу я. — С этой недоделанной овцой!

— Это другое дело!

— Чем же это другое дело?! — Я подхожу к нему вплотную, тычу пальцем в грудь. — Тем, что ты мужчина? Тем, что тебе можно, а мне нельзя?

— Тем, что я не врал тебе в глаза! — орёт он. — Я сказал честно, что хочу другую женщину!

— Ах, какой благородный! — смеюсь я истерично. — Предупредил перед тем, как воткнуть нож в спину! Ты, наверное, теперь ждёшь медаль за честность? Да, конечно, это же так по-рыцарски — дать жертве время осознать, что её вот-вот кинут. Неудивительно, что твоё слово теперь ничего не стоит — ты же так любишь играть в порядочного, пока не срубишь последнее дерево под корень.

— А ты делаешь это исподтишка! Как крыса!

— Заткнись! — кричу я так громко, что голос срывается. — Не смей называть меня крысой!

— А как назвать женщину, которая изменяет мужу втайне?! — Он хватается за голову. — Сколько раз он был здесь?! В нашем доме?! В нашей спальне?!

— Сколько хочу, столько и было! — рычу я, не отступая. — И будет ещё!

Лицо у него становится белым. Потом багровым. Кулаки сжимаются так, что трещат суставы.

— Ты... сука, — шипит он.

— А ты — мудак! — отвечаю я не менее ядовито. — Который решил, что может делать что хочет, а жена должна сидеть дома и плакать в подушку!

— Я не изменял тебе в нашем доме!

— Нет, ты просто снял себе квартирку для потаскух! — кричу я. — Очень удобно! Очень по-джентльменски!

Он делает шаг ко мне, и я вижу в его глазах такую ярость, что инстинктивно отступаю.

— Как его зовут? — спрашивает он тихо, но каждое слово звучит как удар.

— Не скажу.

— Как его зовут, Злата?

— Иди к чертям.

— Как его зовут?!

— А ты что, ревнуешь?! — взрываюсь я. — Больно?! Хорошо! Пусть болит! Пусть жжёт тебя изнутри! Теперь ты знаешь, каково мне было!

— Я узнаю, — говорит он, отступая к выходу. — Слышишь? Я узнаю, кто он такой. И тогда...

— Что тогда? — вызывающе спрашиваю я. — Убьёшь его? А меня? Или просто пожалуешься всем, какая у тебя плохая жена?

— Я его уничтожу, — произносит он с такой холодной яростью, что мурашки бегут по коже. — И тебя тоже.

— Попробуй! — кричу я ему вслед. — Попробуй только!

Он разворачивается у двери:

— А Савелий? Ты хоть на секунду подумала о нём? Что скажешь сыну, когда он узнает, что его мать шлюха?

Эти слова ударяют больнее любой пощёчины. Я хватаю первое, что попадается под руку — вазу с подоконника — и швыряю в него.

— Убирайся! — ору я. — Убирайся и не приходи больше!

Ваза разбивается о дверной косяк. Руслан даже не моргнул.

— Ещё увидимся, — говорит он тихо. — И тогда ты пожалеешь о каждом своём слове.

Дверь хлопает. Я стою среди осколков вазы и понимаю: теперь между нами не война, а тотальное истребление.

Ночь. Не сплю, ворочаюсь в постели, прислушиваюсь к каждому шороху за окном. А вдруг он, и правда что-то сделает? Вдруг наймёт людей, чтобы найти моего несуществующего любовника? Что тогда будет?

Я солгала ему. Но теперь уже не могу признаться. Не после того, как он назвал меня шлюхой. Не после того, как пригрозил уничтожить.

Война, которую мы начали, обрастает всё новыми жертвами. Сначала это были наши чувства. Потом — доверие. Теперь — последние остатки уважения друг к другу.

Что дальше? Что мы ещё принесём в жертву этой безумной ненависти?

И самое страшное — я не знаю, как остановиться. Как сойти с этого пути, который ведёт нас прямо в пропасть. Я не знаю. И внутри всё сжимается от боли. Почему мне так больно? Ведь я должна ненавидеть его. Или...