(Не) верю. В любовь (СИ)

17

Алиса

— Адам, — выдыхаю тихо, замирая и испытывая что-то похожее на удовлетворение.

— Нет, сестрёнка. Я не Адам, — я узнаю голос Димы.

Он разворачивает меня к себе лицом и как-то зло на меня смотрит.

— Ты меня очень сильно напугал, — признаюсь, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты почему не сказала, что после школы пойдёшь гулять? — почти шипит Дима.

— Я… Я не подумала, что нужно сказать. Раньше я не отчитывалась.

— Я, блин, не знал, куда ты делась! Телефон не берёшь, я хотел бить тревогу.

— Прости, прости, прости, — шепчу быстро. — Я не подумала.

— Да. Ты ни о чём не думаешь кроме Адама, — резко говорит брат.

— Дима… — я в растерянности опускаю руки и смотрю на молодого человека.

— Ты думаешь, я слепой? Ты думаешь, я не вижу, как ты на него смотришь? — злится, сводит брови вместе.

— Это ведь мои чувства, — я пожимаю плечами и отворачиваюсь. — Какая тебе разница?

— Какая мне разница… — хмыкает с досадой. — Огромная разница. Я вижу, как ты страдаешь.

— Я не страдаю. Сейчас я счастлива, как никогда!

— Но всё равно, косишься вечно на дверь, ждёшь, когда он придёт, когда мы едим. И на уроках ты постоянно пялишься. Я вижу.

— Я на тебя смотрю, — лгу упрямо.

— Мелкая, — Дима подходит, вжимается лбом в мой затылок, — ну зачем ты так?

— Как? Что я сделала? Я не понимаю!

— Я вижу, что ты влюблена. Я знаю тебя, как никто лучше. И не понимаю, почему ты влюбилась в него. Он разве что ноги о тебя не вытирает.

Я некоторое время молчу, кусаю губу, после чего спокойно отвечаю:

— Ты прав. Я влюблена. По уши влюблена в Адама. И я объясню, по какой причине, — разворачиваюсь, чтобы заглянуть в родные голубые глаза. — Он похож на тебя.

— Что? — морщится и качает головой.

— Он очень похож на тебя, — повторяю. — Я выбрала его неосознанно, потому что он отталкивает меня. Смотрит волком, с ненавистью. Как ты все эти годы. Смотрит, злится, говорит порой грубости, но при этом проявляет заботу, — я улыбаюсь. — Это он отвёз меня в травмпункт. Если бы не Адам, я бы так и ходила с переломом, не зная, что рука сломана. Ведь у меня болело всё. Знаешь, может, я влюбилась, когда он бахилы мне на ноги надевал. Или когда в лоб поцеловал, когда я про отчима рассказывала. Я не знаю. Я влюбилась и всё. Я ничего не могу с собой поделать. Ведь ты Ксюшу любишь просто так.

Дима кивает, молчит. Шарит задумчивым взглядом по лицу, после чего вздыхает и говорит:

— Знаешь, только сейчас понял, что вы похожи с ней.

— С Ксюшей? — улыбаюсь.

— Да. Очень похожи. Во всём.

— Ты ведь не можешь приказать себе перестать её любить? Думать о ней?

— Нет. Но она отвечает мне взаимностью.

— А я взаимности не получаю. И, я очень боюсь, что так и дальше буду смотреть на него со слепым обожанием. Как на тебя.

— Я уже извинялся, — отводит волосы с моего лица, а сам поджимает виновато губы.

— Да. Много раз. И я не злюсь. Просто ставлю перед фактом. Я прошу тебя не злиться на меня.

— Я не злюсь. Я очень сильно переживаю. Я безумно рад, что ты расцвела. Ты стала совершенно другой. Счастливой и открытой. Уверенной в себе. Ты две недели назад и сейчас — совершенно два разных человека.

— Тебе не нравится Адам? — спрашиваю тихо, переживая за его ответ.

— Я с ним хорошо общаюсь, — отвечает задумчиво. — Но… Чёрт, это сложно объяснить.

— А Миша тебе нравится?

— В качестве кого?

— Ну… Ты говорил, что Миша в меня влюблён. Я сегодня с ним в кинотеатр ходила. А он мне цветы подарил. Он будто… ну… — я краснею.

— Ухаживает за тобой? — помогает Дима, а я киваю. — Нет. Не нравится.

— А кто нравится? — я вскидываю брови.

— Чтобы вообще никто не вился вокруг тебя. Знаю я, что на уме.

Я вздыхаю. Я понимаю, что брат просто боится за меня. Боится, что кто-то разобьёт мне сердце.

— Всё будет хорошо. Я тебе обещаю, Дима.

Брат лишь крепче меня обнимает и хрипло шепчет:

— Видимо, я пытаюсь наверстать то, что упустил.

— И мне это очень приятно.

В дверь раздаётся стук.

— Войдите, — кричу.

— Ой, ты не одна, — Ольга Захаровна смотрит на нас с улыбкой. — Всё хорошо, вы какие-то грустные.

— Всё отлично, — Дима отстраняется от меня и торопливо подходит к женщине, чтобы забрать вазу. — Куда?

— На стол.

— Спускайтесь вниз. Мы вас ждём.

Дима уходи вместе с Ольгой, а я быстро переодеваюсь. Собираю волосы на макушке в хвост, иду в ванную. Открываю дверь и застываю, глядя на взъерошенного Адама. Молодой человек стоит у раковины, опершись о неё руками и тяжело дыша. С его волос капает вода, падает на обнажённую грудь и скатывается по прессу вниз, теряясь в резинки спортивных штанов.

Я теряю способность думать и говорить. Молодой человек резко оборачивается, впивается в моё лицо безумным взглядом. В нём столько ярости, столько гнева, что я отшатываюсь. Но не отвожу взгляда от лица. Красивого. Будто высеченного из камня.

Он красив. Настолько красив, что дышать невозможно. Я хочу прикасаться к нему. Я хочу провести ладонью по лицу, спуститься ниже и огладить каждую клеточку его тела. Впитать жар кожи. А потом повторить весь этот путь губами. Целовать его, пробовать кожу на вкус.

Адам делает шаг мне навстречу, я шагаю от него. Он надвигается на меня, как опасный зверь. И что-то подсказывает, что играть он со мной не будет. Сожрёт сразу. Проглотит. Даже жевать не станет. И косточек не выплюнет.

Рывок вперёд. Он хватает меня за локоть. Дёргает на себя. Впечатывает в горячее тело, которое просто пылает. Горит, будто у молодого человека поднялась температура.

Смотрит. Смотрит так, что мурашки замирают в нерешительности, не зная, то ли разбегаться по коже, разнося щекотное чувство восторга от его близости. То ли падать в обморок от страха. Потому что взгляд не предвещает ничего хорошего. Потому что Адам смотрит на меня так, будто в чём-то обвиняет.

Я ахаю, стоит молодому человеку затащить меня в ванную комнату, захлопнуть дверь и обхватить пальцами подбородок. Я вздрагиваю, когда Адам проводит большим пальцем по моим губам. Смотрит на них так, что я вся внутри горю. От нетерпения. От желания, чтобы он поцеловал. Чтобы заменил шершавую подушечку своим ртом. Я хочу почувствовать его вкус. Хочу узнать, каким нетерпеливым он будет. Я уверена, что нежности ждать от Адама не стоит. Что он будет напористым.

Молодой человек склоняет голову и прижимается носом к коже на моей шее. Проводит кончиком носа. Дышит тяжело и шумно. Заставляет сжиматься от щекотки. Его губы всего на краткое, мимолётное мгновение обжигают шею.

А потом Адам выпрямляется. Смотрит в глаза уже без прежнего безумия. Сжимает мои плечи и хрипит:

— Переспала с ним?

Я вздрагиваю, мне становится противно. К горлу подкатывает тошнота. Я нахожу в себе силы для того, чтобы оттолкнуть Адама.

— Да. И мне очень понравилось.

Молодой человек рычит. Яростно. Так громко и с таким надрывом, что на руках волоски встают дыбом. Он не даёт мне ни единого шанса дёрнутся. Пеленает руками, опускает голову и прикусывает мою шею.

С моих губ срывается стон. Громкий. Неприличный. Я пальчиками скребу по полотну двери позади себя. Внизу живота сладостно тянет. Я чувствую, что ткань трусиков становится влажной. Адам втягивает кожу в рот, языком выводит узоры, прикусывает, не причиняя боли.

Я вновь и вновь стону. Перед глазами идут круги. Сиплое дыхание вырывается изо рта. Грудь становится тяжёлой, соски трутся о ткань хлопковой рубашки. Молодой человек отстраняется столь же резко, как прижал меня к себе.

Он щёлкает замком, отодвигает меня и уходит, оставив меня в полном непонимании. Что это было? Я прижимаю руку к низу живота, пытаюсь унять сладко-тянущее чувство. Закрываю дверь на замок, включаю холодную воду, умываюсь.

Смотрю на своё отражение. Щёки красные, глаза блестят. Взгляд падает на шею, на которой расцветает красное пятно. Я прикасаюсь к нему кончиками пальцев и улыбаюсь, как безумная.

Его метка на мне. Выхожу из ванной, замираю в коридоре. Мне хочется повернуть в комнату к Адаму. Но здравый рассудок берёт верх. Я плотнее запахиваю ворот рубашки, спускаюсь на кухню.

Адам сидит за столом. Невозмутимый и спокойный. Будто ничего не случилось.

Я спотыкаюсь. Медленно прохожу на своё место. Беру чашку с чаем и залпом выпиваю. В горле сухо, чай не спасает.

— Открывай, милая, — Ольга тянет мне шоколадное яйцо.

Я беру его, снимаю фольгу, но разломать одной рукой не могу. Мне на помощь приходит Ксюша. Внутри оказывается плюшевая игрушка в виде медведя.

— Забавно, — улыбается Дима. — Медведь подарил медведя.

Я улыбаюсь ему, а самой мерещится, что Адам скрипит зубами. Смотреть на молодого человека не решаюсь. Я боюсь утонуть в его взгляде. Димка сказал, что я слишком открыто демонстрирую свои чувства.

Я прижимаю игрушку к груди и улыбаюсь. Нужно Мишке написать слова благодарности за сегодняшний день. Молодой человек сделал его просто волшебным.

Я отправляю в рот кусок любимого шоколада, жмурюсь от того, как он тает на языке. Я и забыла, как давно не ела его. Позднее чаепитие проходит в уютной обстановке, несмотря на прожигающие взгляда Адама.

— Я спать, — Ксюша поднимается со своего места.

— Я тоже, — я подскакиваю следом.

Я боюсь идти одна. Почему-то мне кажется, что Адам воспользуется этим. Я захожу в комнату, щёлкаю замком и прислоняюсь спиной к двери. Мне кажется, что я слышу шаги. Кто-то подходит к двери. Останавливается. Через полминуты уходит.

Я нахожу в себе силы отойти от двери. Беру телефон, пишу сообщение Мише:

«Спасибо огромное за этот волшебный день. Он вышел просто волшебным! В киндере мне попался медведь. Так забавно Мишка подарил мне мишку. Спасибо за цветы».

Ответ приходит почти мгновенно:

«Доброй ночи, принцесса. Твой Мишка».

Я закусываю губу и откладываю телефон. Может, мне стоило влюбиться в друга? Я сжимаю в руке игрушку, задумчиво смотрю в маленькие глаза-бусинки.

Мысли тяжёлые, вязкие. Я забираюсь под одеяло, накрываюсь с головой и проваливаюсь в тревожный сон.

Адам

Ревность. Чёрная. Отравляющая и разъедающая душу.

Я впервые узнал о том, каково это. Когда глаза застилает красная пелена и хочется крушить всё вокруг. Когда тебя трясёт от ярости. Когда каждая мышца тела напряжена до предела и хочется выть. В грудине всё сжимается, а сердце кровоточит.

Я избегаю её. Все две недели избегаю. Делаю абсолютно всё, что в моих силах, чтобы не видеть голубые глаза. Чтобы не слышать голос. Чтобы не чувствовать запах.

Но она всюду! Всюду! Её запах, её переливистый смех. Она в моих снах. В каждом ебучем сне. Смотрит. Улыбается нежно. Тянет руки, пальцами прикасается к щеке. Красивая. До спёртого в груди дыхания красивая.

Блин.

Но в школе избегать её не выходит. Я вижу, как она воркует с этим…Мишей! Как одаривает его полными обожания и преданности взглядами. Как улыбается ему, прикасается тонкими пальцами то к плечу, то в грудной клетке.

А меня на части рвёт.

Всё, чего я желаю — вжать девчонку в себя. Заставить смотреть только на себя. Трогать только меня. Улыбаться только мне.

Но сегодня. Сегодня меня швырнуло в самый настоящий ад. Я никогда не подозревал, что так может выворачивать. Наизнанку. Так давить в грудине, будто тяжёлым армейским ботинком наступили. Я не мог вдохнуть, когда она не пришла после школы. Она всегда возвращалась чётко по времени.

Я видел, как она уходила с этим. Видел и сжимал кулаки, бесясь.

Я метался по комнате, как зверь в клетке. Я видел ЕЁ в его руках. Обнажённую. Тонкую. Как она откидывает голову назад, тонкими пальцами вцепляется в чужие плечи и стонет сладко-сладко, подставляя маленькую упругую грудь под чужие губы.

Меня колотило, как при лихорадке. Я засовывал голову под струю воды, пытался привести чувства в порядок. Но всё было тщетно.

Особенно, когда я увидел, как она выходит из такси. Счастливая. Как этот вручает ей цветы. Как целует в щёку.

Я хотел броситься вниз. Вышвырнуть цветы на улицу, а девчонку закинуть на плечо и оттащить наверх. В свою комнату. Кинуть на кровать, содрать одежду и доказывать, что она моя. Что каждая клеточка её тела принадлежит мне. И так будет всегда.

Она стала другой. Расцвела. Стала такой красивой, что смотреть больно. А не смотреть ещё больнее.

Она сама пришла в ванную. Сама пришла ко мне в лапы. И мне сорвало крышу. Я смотрел на неё. Мир сузился до одной точки — её голубых глаз. Двух омутов, в которых, как я захлебнулся.

Я обнюхивал её. Как последний идиот, как ревнивый муж, обнюхивал. Боялся почувствовать чужой запах. Смотрел на губы, а меня крыло счастьем, что они не припухшие. Она пахла собой. Так вкусно. Так нежно. Так… ей. Так, что хотелось искусать. Языком вылизать. Каждый миллиметр кожи.

Я оставил ей засос. Не смог сдержаться. Хотел, чтобы этот увидел.

Я смотрел в голубые глаза, понимал, что не сдержусь. Я возьму её прямо здесь. В ванной. Слишком кроет собственническими чувствами.

Я ушёл. Сдержался. Чтобы весь вечер снова мучиться от удушающей ревности.

Сижу на полу в комнате, но тянет на другой конец этажа. К ней. Моя маленькая холера. Моя яд. Моя отрава.

Стук в дверь. Заходит мама. Улыбается нежно, подходит и садится на пол рядом, подгибая под себя ноги.

Молчим.

— Любишь её, — не спрашивает, утверждает.

— Мам… — хриплю с мучением.

— Любишь, но боишься, — поднимает руку, отводит спутанные пряди с лица. — Боишься открыться. Она невероятная, родной. Светлая, чистая, нежная, как ангел.

Я жмурю глаза, дышу через раз.

— Я очень сильно тебя люблю, сынок. Но она не я, она не понимает, почему ты отталкиваешь. Сейчас это просто подарок от другого, Адам. А ты так переживаешь. Ты ведь упустишь. Что будет, когда она будет с другим?

— Мама, — мне кажется, что она режет меня без ножа.

— Слушай, милый. Слушай и запоминай. Я никогда не ругала тебя. Никогда не наказывала. Я люблю тебя, но Алиса, — мама нежно улыбается, — слишком запала мне в душу. Если ты упустишь её, я очень сильно разочаруюсь. В тебе. В том, что ты упустил своё счастье. Ты мой сын, а для матери нет ничего важнее, чем счастье ребёнка. Спрячь свои шипы, Адам. Здесь тебя в сугроб никто швырять не станет.

Я киваю. Грудь сдавливает. Мама права в каждом слове. Я опускаю голову, испытываю жгучий стыд.

— Люблю тебя, — мама поднимается, целует в лоб и уходит.

Сижу на полу, смотрю в одну точку и думаю о том, как себя вести… Но я чётко уверен в одном, моя девчонка. Я её завоюю.