(Не) верю. В любовь (СИ)

5

Алиса

Я медленно поднимаюсь с колен, стараюсь не морщиться от боли в спине. Вся поверхность головы всё ещё пульсирует после хватки матери, правая рука, которой я больно ударилась о стену, сильно ноет. Я медленно и нерешительно захожу на кухню. Мать машет рукой в сторону стула.

— Садись скорее.

Я опускаюсь на стул, закусываю от боли губу. Ягодицы ноют после ударов. Кажется, там рассечена кожа. Но я прекрасно знаю, что жаловаться не стоит. Мать обязательно скажет, что мало меня наказала и добавит ещё.

— Ешь, — мать ставит передо мной тарелку с супом, который был сварен на воде.

Сейчас пост, поэтому мясо мы не едим.

— Я не голодна, — мой голос больше походит на шелест.

— Мне это неинтересно, Алиса. Пока не съешь всю тарелку, из-за стола не выйдешь, — припечатывает женщина.

Я беру ложку и подношу суп ко рту. Есть совершенно не хочется. Но под пристальным взглядом матери приходится съесть содержимое ложки.

— В воскресенье после службы мы поедем знакомиться с твоим женихом, — ставит меня перед фактом, произнося это обыденным тоном.

Я давлюсь супом, начинаю кашлять. Мать подходит и ладонью стучит по спине. Я вскрикиваю и не сдерживаю слёз от боли. Бьёт она по тем местам, где оставил синяки и раны кнут.

— Что? — сквозь слёзы спрашиваю я.

— У тебя начались проблемы со слухом, Алиса? — спрашивает мать, сводя брови вместе. — Я повторять не стану.

— Какой жених, мама? — у меня дрожит голос от негодования и страха.

Сейчас мне вновь хочется плюнуть на всё и сбежать как можно дальше их этого дома.

— Ты уже совершеннолетняя девочка, Алиса. Кругом уйма соблазна. Мы с твоим отцом подумали, посоветовались и решили, что пора тебя выдавать замуж. Ты закончишь школу, поступишь в университет, а там столько соблазнов. Столько порока, прости Господи, — женщина крестится. — Чтобы предостеречь тебя от глупостей, выдадим тебя замуж. Муж будет держать тебя в руках.

Я смотрю на мать, словно вижу её впервые. Её лицо, обычно строгое, но всё же родное, теперь кажется чужим и холодным. В её глазах никакого сострадания, только решимость. Я чувствую, как сердце сжимается в груди, будто его сдавливают невидимые тиски. Я всегда слепо слушаюсь её, жду одобрения. Но сейчас я понимаю, что никогда его не получу. Я всегда буду слышать, что недостаточно хороша.

— Мама, я не хочу замуж. Мне ещё рано, — говорю я, стараясь говорить твёрдо, но голос предательски дрожит. — Я ещё даже не знаю, кем хочу стать, когда закончу школу. Что хочу делать. Я не готова к замужеству.

— Твоего мнения никто не спрашивает, — мать сжимает кулаки. — Ты должна слушаться меня и отца. Мы лучше знаем, что лучше для тебя. Доедай и марш в комнату. Чтобы я тебя не слышала и не видела. Я… Как потаскуха ведёшь себя! Замуж она не хочет! А что хочешь? Шляться с кем попало? — женщина заводится с полуоборота. — Принести в подоле? Сначала с одним обжималась, потом с другим. Разве так я тебя воспитывала? Разве так растила?

— Мама… — тихо начинаю я, но она резко прерывает меня, хлопнув ладонью по столу.

— Никаких «мам»! Ты слышала, что я сказала? В комнату!

Я молчу. Опускаю глаза в тарелку и быстро ем суп. Хочу как можно скорее уйти в комнату. Я знаю, что и там покоя мне не будет. Но всё же хоть какая-то иллюзия одиночества. Глотаю суп, не чувствуя вкуса.

— Я в ужасе. Просто в ужасе. Одного упустила! Не зря говорят, что в семье не без урода.

— Он не урод, — говорю тихо, но твёрдо.

— Что? — мать тут же ерепенится.

Я смотрю на женщину, которая смотрит на меня безумным взглядом и думаю, когда она стала такой? Всегда ли была? Или же после встречи с отчимом такой стала? Когда с головой окунулась в религию? Ведь до их встречи она мало интересовалась моей жизнью.

— Ты плохо стала слышать? — мой голос крепнет. — Я говорю, что Дима не урод!

— Ах, ты… Ах… Боже мой! — мать хватается за сердце и оседает на пол.

— Мама, — я тут же кидаюсь к ней. — Мама!

Моё сердце от испуга колотится в горле.

— Мамочка, — я обхватываю женщину за плечи, с тревогой заглядываю в лицо.

Она открывает глаза и говорит:

— Помоги мне дойти до комнаты, дочь.

Я бережно подхватываю женщину под локти, помогаю ей подняться. Придерживая, веду в комнату.

— Ложись. Я сейчас скорую вызову, — говорю дрожащим голосом.

— Не нужно скорой, — мать хватает меня за запястье. — Воды принеси. И капли для сердца.

Я киваю и бегу на кухню. Наливаю стакан воды, из аптечки достаю мамино лекарство для сердца. Когда возвращаюсь в комнату, женщина лежит с закрытыми глазами.

— Мама! — вновь пугаюсь и торопливо подхожу к кровати.

Она распахивает глаза и еле поднимает руку, чтобы протянуть ко мне. Я приподнимаю её голову, помогаю выпить несколько глотков воды. Воспоминания вновь швыряют меня на шесть лет назад, когда она так же была беспомощна и лежала на кровати без сил после химиотерапии.

Женщина забирает у меня капли, щедро капает в стакан и залпом выпивает. Падает на подушки, прижимает кисть руки ко лбу и тихо говорит:

— Вот до чего ты довела меня своим поведением и своими выходками, Алиса. Так ты мать в гроб сведёшь. Мало мне Димы, который совсем от рук отбился. Ещё и ты… Как же мне тяжело. Послал мне Бог такое испытание.

— Мама… — шепчу виновато, заламывая пальца и не зная, куда деться от стыда.

— Если не хочешь свести меня в гроб, то будь послушна, Алиса.

— Хорошо, мама, — шепчу покаянно.

— В воскресенье будет знакомство с женихом. Он хороший мужчина. Уважаемый человек. К тому же, Бог распорядился так, что он и состоятельный. Он будет заботиться о тебе, обеспечивать. Ты будешь счастлива, Алиса. Поверь мне.

Счастлива? Я смотрю на свои руки, на синяки, которые расцветают на коже. Что будет, если я соглашусь? Я чувствую, как страх и отчаяние смешиваются в одно целое, превращаясь в тёмный ком, который давит на грудь. Я не хочу этого. Но что я могу сделать?

— Я поняла тебя, — склоняю низко голову, чувствуя, как в горле сильно свербит от подступивших слёз.

— У него младшая дочь твоего возраста. Поэтому он сможет тебя направить на путь истинный.

Мои глаза в ужасе распахиваются, но я не произношу ни единого слова. Только губу нижнюю грызу, стараясь не расплакаться.

— Всё. Оставь меня, Алиса. Я утомилась. Вымотала ты меня своим поведением. Иди, делай уроки и ложись спать. Помолиться перед сном не забудь.

— Как скажешь, мама.

Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты матери, плотно закрыв дверь. И в то же мгновение ноги подводят меня, и я оседаю на пол без сил. Замуж. За отца девушки моей ровесницы. Сколько ему лет? Сорок? Пятьдесят? Или ещё больше?

Меня начинает колотить от ужаса. Боже мой. За что? Мне даже страшно представить, за кого меня выдадут замуж.

Я нахожу в себе силы, чтобы дойти до комнаты и упасть на кровать. Я забываюсь тревожным сном. И подскакиваю испугано, когда слышу шорох. Сажусь на кровати, разворачиваюсь и смотрю на отчима, который сидит за моим столом и пролистывает мои альбомы с рисунками.

Я в то же мгновение забиваюсь в угол на кровати, подтягиваю колени к груди и пытаюсь натянуть на себя одеяло. Смотрю на грузного мужчину, который почёсывает бороду и качает головой.

— Проснулась? — замечает моё копошение.

Я киваю. Страх сковывает горло. Я боюсь отчима до тошноты. Так сильно, что даже голос не слушается.

— Почему спишь? Уроки когда делать будешь? — поднимается со стула, который жалобно скрипит под его весом, медленно подходит ко мне.

Я обхватываю себя руками за плечи и смотрю в угол комнаты. Посмотреть в прозрачные глаза отчима я не могу.

— Я задал вопросов, дщерь моя.

— Я плохо себя чувствую, — шепчу срывающимся голосом.

— Отчего же? От распутства своего? Или от безделья? — в его голосе появляются наигранно ласковые нотки.

Я закрываю глаза и мечтаю лишь об одном — исчезнуть. Стать невидимой. Провалиться сквозь землю, только бы находиться как можно дальше от отчима.

— Встань, — велит, хватая стул и ставя его на середину комнаты.

Садится, из-за чего стул жалобно скрипит, будто вот-вот развалится под его немаленьким весом. Я подчиняюсь. Трясясь от страха и омерзения, встаю на ноги. Смотрю в угол комнаты.

— Снимай юбку.

— Нет, прошу, — я пальцами вцепляюсь в ткань, будто она спасательный круг.

— Снимай юбку, — повторяет, сжимая кулаки.

Замечаю это боковым зрением и содрогаюсь. Боже. Где брат, когда он так сильно нужен? Где мать, которая так любит заглядывать в мою комнату?

— Зачем? — спрашиваю шёпотом.

— Я в третий раз повторять не стану, — мужчина подаётся вперёд.

Я отшатываюсь, трясущимися руками снимаю юбку. Меня начинает сильно тошнить и колотить, будто я босая стою на морозе.

— Сюда подойди, — он расставляет широко ноги и пальцем указывает на точку на полу.

Делаю шаг, колени подгибаются, а ноги отказываются слушаться. Отчим тянет руку и прикасается к бедру. Перед глазами всё плывёт. От слёз. Я вот-вот лишусь чувств. Мне мерзко. Тошнит. Хочется кричать. Кинуться куда подальше.

Его ледяные потные пальцы прикасаются к повреждённой коже.

— Да. Перестаралась Аксинья. Видимо, слишком сильно разозлилась. В следующий раз пусть будет осторожнее.

Дверь в комнату распахивается с таким грохотом, что закладывает уши. В проёме вижу разъярённого Диму.

— Руки свои убрал, мразь, пока я тебе каждый палец не сломал! — рычит брат.

Я всхлипываю от облегчения и в то же мгновение отпрыгиваю назад. Подальше от отчима и его омерзительных прикосновений, сальных взглядов.

— Ты забываешься, щенок. Это мой дом, — мужчина с трудом поднимается со стула и поворачивается к брату.

— Ты забываешь, тварь. Эта квартира записана на меня и принадлежала моему отцу, — Дима в пару шагов оказывается возле меня, закрывает широкой спиной от отчима, расставив руки и всем видом давая понять, что не позволит приблизиться.

— Ты… — мужчина хватает ртом воздух.

— К чёрту свалил из комнаты! — рычит Дима.

— Ты…

— Ты, ты. Жопой нюхаешь цветы! Свалил немедленно. Или я вызову полицию, до этого размазав тебя по стенке.

— Исчадие ада! Стоило тебя тогда дольше держать там! Не изгнали, — верещит отчим, багровея и колыхаясь, как желе, от негодования. — Аксинья!

Он покидает комнату, забыв закрыть дверь. Дима оказывается возле неё, захлопывает с грохотом и поворачивается ко мне. Окидывает взглядом. Я опускаю голову и пытаюсь стыдливо прикрыться руками. Я жду от него колкостей, но брат вздыхает и подходит ко мне. Бережно притягивает к себе, кладёт подбородок на макушку.

— Он успел что-то сделать? — спрашивает с едва сдерживаемой яростью в голосе.

— Нет… — выдыхаю, лбом вжимаюсь в его грудь и всхлипываю.

— Откуда следы? — брат отстраняется и разворачивает к себе спиной.

Бесцеремонно задирает футболку, рассматривает полосы на спине. Слышу, как он шумно втягивает воздух в лёгкие.

— Совали кактус в рот! Кто это сделал? Мать? Или этот…

— Мама, — я опускаю голову и обхватываю себя руками за плечи.

— Завтра мы съезжаем, — говорит твёрдо.

— Как это? — оборачиваюсь к брату, одёргивая футболку.

— Я решу этот вопрос. Больше это продолжаться не может, — отвечает резко.

— Нет, Дим. Я не могу. Маме сегодня плохо было. Сердце прихватило. Если я… Мы уедем, он же не переживёт. Да и… меня замуж выдают, — говорю с горькой улыбкой.

— Что? — Дима хватает меня за плечи и встряхивает. — Какой к чёрту замуж? Ты прикалываешься сейчас?

— Нет, — я избегаю взгляда брата. — Мама сказала.

— Да срать я хотел, что эта больная на голову женщина сказала. Этот пидор запудрил ей мозги окончательно. Но ты-то куда, Алиса?

— А тебе не плевать? — на меня накатывает злость. — Ты же ненавидишь меня! Тебе же наплевать на меня и мою жизнь! Так и плюй дальше! Я сама разберусь. У меня Миша только остался! Ему не наплевать на меня. А ты… ты… и дальше будь таким… будто мы чужие… Будто мы не двойняшки. Не одна кровь.

Слёзы градом катятся по щекам. Брат убирает руки с моих плеч и отходит.

— Хочешь ломать себе жизнь — валяй, — пожимает плечами и отворачивается. — Только твоё дело, Алиса. Больше вмешиваться не стану.

Заваливается на кровать и больше не шевелится, будто мгновенно проваливается в сон. Сотрясаясь от рыданий, опускаюсь на кровать. Закусываю угол подушки и горестно плачу.

Я не вижу ни единого лучика света в своей жизни. Как и смысла в ней. Меня выдадут замуж, я уверена, что жених ничем не лучше отчима. И моя жизнь станет ещё хуже.

Я вздрагиваю от испуга, когда сзади на кровать кто-то опускается. Чувствую, как затылка касаются тёплые губы.

— Глупая… Идиотка мелкая… Ненавижу я её… Нужно же такое сморозить, — шепчет с болью в голосе Дима. — Да у меня никого в этой долбанной жизни дороже не найдётся. Я живу здесь только из-за тебя. В этот дом возвращаюсь только для того, чтобы защитить тебя.

— Правда? — поворачиваюсь лицом к Диме, приподнимаюсь на локте и смотрю в родные глаза.

— Правда, глупая, — усмехается криво. — Зачем же мне лгать?

А я вновь плакать начинаю. Лбом вжимаюсь в плечо Димы и никак не могу успокоиться. Я все четыре года думала, что он меня ненавидит. Защищает от отчима лишь за тем, чтобы насолить тому. А всё оказывается совершенно иначе.

— Не знаю. Ты таким холодным был всё это время. Вот я и думаю…

— Я расскажу тебе всё позже, Алиса. Я действовал всегда с одной целью — защитить тебя.

— Дима, расскажи мне обо всём, — прошу тихо, слушая стук сердца молодого человека.

— Спи, Алиса. В другой раз поговорим, не в этом доме. Мы что-нибудь придумаем, Алиса. Я обещаю тебе.

Я проваливаюсь в сон будто по щелчку пальцев.