(Не) верю. В любовь (СИ)

6

Алиса

Просыпаюсь утром от того, что брат осторожно трясёт меня за плечо. Открываю глаза, смотрю в лицо Димы с непониманием.

— Алиса, вставай, ты в школу опоздаешь. Уже половина восьмого.

— Доброе утро, — улыбаюсь счастливо, садясь на кровати и потирая глаза.

— Доброе, — брат ласково мне улыбается и проводит ладонью по моей голове, приглаживая волосы. — Одевайся, пойдём завтракать. Они оба на кухне.

— Хорошо, — киваю ему. — Я быстро.

Я торопливо одеваюсь, заплетаю длинные волосы в косу и уже через пять минут мы вдвоём заходим на кухню. Мать и отчим сидят за столом, о чём-то тихо разговаривая.

— Вот они и пришли. Неблагодарные свиньи, — отчим тут же впивается взглядом в наши лица, будто пытается прожечь дыру.

Я прячусь за спину брата, надеясь на его защиту.

— А я тебе говорил, Аксинья, что пора его выселять. Где это видано, чтобы здоровый лоб жил за чужой счёт? Жрал еду, воду тратил?

— Женечка, но он ещё в школе учится, — голос матери, как всегда рядом с отчимом, звучит заискивающе.

— Он уже совершеннолетний. Может сам себя обеспечивать! — отчим ударяет ладонью по столу.

Дима проходит к холодильнику, распахивает его и достаёт соевую колбасу (мясных продуктов в нашем доме нет), сыр и хлеб.

— А ты чего молчишь? — мать смотрит на меня. — Твой брат так отвратительно себя ведёт, а ты… Распутная девка.

— Это кто ещё распутная девка, мать? — хмыкает Дима, отрезая хлеб, колбасу и сыр. — Это ты спала с нашим дядькой, когда отец был в командировке. И любовника завела, когда отец болел. Не одного, к слову говоря.

— Ах, ты, щенок! Да как ты смеешь обо мне такое говорить? Женя, он всё лжёт, — мать белеет. — Он всё лжёт. Не было ничего подобного. Я всегда была примерной женщиной.

— Что было до встречи со мной, меня совсем не волнует, Аксинья. Ты встала на путь истинный, — отчим похлопывает мать по руке. — А вот воспитанием своего щенка ты явно не занималась. Одна надежда на свет наш, Алисушку.

— Да, надежда прекрасная — подложить дочь под толстосума. Такого же старого извращенца, как Женечка, — Дима кривляет мать. — Неужели ты не видишь, как он облизывает её взглядом? Как имеет мысленно во всех позах, когда она появляется в поле его зрения?

— Ради Бога, замолчи, Дима. Не бери грех на душу! Как ты можешь такое предполагать? — мать взмахивает руками. — Это такой грех. Клевета.

— Держи, — Дима даёт мен тарелку с бутербродом. — Ешь и пойдём в школу. Я тебя провожу.

Брат и сам торопливо начинает завтракать.

— Куда ты собрался Алису забирать? — мать подскакивает из-за стола, ладонью хлопает по столу. — На свои сборища, где распутные девки крутятся? Чтобы развратить мою девочку, да?

— В школу, мать. В школу. Не нужно считать, что все живут по твоему образу и подобию. Алиса, кроме школы, никуда не ходит.

Я запихиваю в себя завтрак, только бы поскорее уйти с кухни, где разгорается скандал. Давлюсь, но упорно жую. Кошусь на Диму, который начинает заводиться с каждой новой минутой. Тяну руку и обхватываю ладонь брата, сжимая пальцы. Брат сжимает мои пальчики в ответ.

— Я всё съела, пойдём? — шепчу.

— Пойдём, — Дима ставит тарелку с недоеденным бутербродом на стол.

— Алиса, чтобы после школы сразу же вернулась домой. Не смей задерживаться, — летит мне вслед, когда я выхожу с кухни.

— Хорошо.

— Ты жалеешь эту тварь, Алиса, а она тебя — нет, — говорит Дима, когда мы выходим на улицу.

— Дим, ты же знаешь, как тяжело ей было после смерти папы. Ещё и рак. Лечение. Она просто… — я подбираю слова.

— Просто она тварь гнилая, — заканчивает за меня брат. — Отца она никогда не любила. Ты прекрасно об этом знаешь. Сама была всему свидетельницей. И тебя она не любит тоже, Алиса.

— Дим… — пытаюсь возразить, но сама осекаюсь.

Зачем спорить, если он прав? Ведь в глубине души я знаю об этом. Просто я всегда отгоняю эти мысли.

— Открой глаза, мелкая! Она собирается выдать тебя замуж. Фиг знает за кого.

— Димочка, не выражайся, — я морщусь.

— Прости, — парень поджимает губы. — Других слова здесь не подобрать.

Я опускаю глаза и киваю, тут не поспоришь.

— Малая, я найду квартиру. Тебе давно уже пора уехать из этого дома. Мы будем жить отдельно, а ты не будешь постоянно вздрагивать от страха.

— Дим. Я не могу, — поднимаю глаза на брата и качаю головой. — Не могу.

— Почему? — хватает за плечи, явно желая встряхнуть и поставить мозги на место.

Но я морщусь от боли и выдыхаю со стоном боли. Дима скрипит зубами. Убирает руки.

— Да к тебе прикоснуться невозможно. Ты вся в синяках! Какого сивого ты хочешь оставаться в этой чокнутой семье? Что тебя останавливает от того, чтобы уехать?

— Дим… Мы с тобой школьники, как ни крути. Мы не имеем возможности зарабатывать деньги, — говорю тихо.

— Я найду деньги, Алиса, — с горячей уверенностью заверяет брат. — Я уже зарабатываю. Остаётся только найти квартиру.

— Я не сомневаюсь в тебе, мой любимый братик, — говорю с любовью и теплом в голосе. — Но нужно учиться! Нужно окончить школу, поступить в университет. А если ты будешь работать, то не сможешь нормально подготовиться к ЕГЭ и поступлению.

— Мелкая, я мужик. Я обязан заботиться о тебе и твоём благополучии. Я справлюсь. Не переживай, пожалуйста.

Я свожу брови вместе и качаю головой. Смотрю твёрдо в родные глаза и выдыхаю:

— А моя задача, Дима, как любящей сестры, заботиться о тебе и не давать совершать глупостей. Я совсем не хочу, чтобы ты убивал своё здоровье. И…

— Привет, — слышу за спиной напряжённый голос Миши.

Я прерываю свою пылкую речь и оборачиваюсь на друга. Смотрю в его хмурое лицо и замираю в напряжении, не зная, как два самых дорогих человека поведут себя. Между мной и Димой будто хрупкий мост образовался. И я до ужаса сильно боюсь, что одно неосторожное слово или действие может разрушить это перемирие.

— Привет, — отвечаю осторожно, косясь на Диму.

Жду увидеть его реакцию. До ужаса сильно боюсь, что молодые люди начнут ссориться. Но брат кидает короткий взгляд на друга. Коротко кивает ему.

— Привет, Миша. Как жизнь?

— Сойдёт.

— Я спешу, Алиса. — Молодой человек кивает другу: — Миша, пока.

Брат торопливым шагом уходит, а мы с Мишей переглядываемся.

— Что это с ним? — в изумлении вскидывает брови молодой человек.

— Мы с ним впервые поговорили нормально! — я прижимаю руки к груди и не могу сдержать улыбку. — И он сказал, что любит меня! И что я самый родной ему человек. Представляешь? — я кружусь на месте, не имея сил сдержать своей радости.

Брови Миши взмывают вверх. Он скупо улыбается. Я хочу обнять друга, но кидаю затравленный взгляд на окна нашей квартиры и отступаю от молодого человека.

— Пойдём в школу? — я переступаю с ноги на ногу.

— У тебя глаза красные. Ты плакала всю ночь? — парень пристраивается рядом, засовывает руки в карманы и пинает попадающие под ноги камушки.

— Нет, — я улыбаюсь и качаю головой. — Я ночью спала.

— Расскажешь, что вчера случилось? — голос друга тих. — За что ты была наказана? Почему не отвечала на звонки и сообщения?

— Мама увидела, как мы с тобой вчера обнимались, и решила, что у нас с тобой отношения.

— Так у нас с тобой отношения, Алиса, — серьёзно говорит Миша. — Мы с тобой лучшие друзья.

— Я нарушаю запрет матери, потому что продолжаю с тобой общаться, — говорю спокойно. — Это единственный вопрос, в котором я не могу с ней согласиться и повиноваться.

— Хм… — Миша задумчиво хмыкает. — Приятно это слышать.

— Миш, я скоро замуж выхожу, — жмуря глаза, признаюсь молодому человеку.

— Что? — друг от неожиданности спотыкается. — Что ты сказала?

Миша подскакивает ко мне, хватает за плечи и смотрит в глаза каким-то безумным взглядом.

— Я выхожу замуж, — шепчу, испугавшись безумия в глазах друга.

— Нет.

— В каком смысле? — спрашиваю потеряно.

— Замуж ты не выйдешь. Это уже переходит все границы, мелкая. Я не допущу этого! Слышишь? Я сделаю так, чтобы этого старого извращенца засудили. А твою мать отправили лечить голову!

— Миша! Да как ты? Как ты можешь такое говорить?

— Тебя пора спасать, Алиса. И, кроме меня, видимо, никто тебе не поможет.

— Не нужно меня спасать, Миш. Всё решится.

— Ты просто дура, Алиса! — вдруг взрывается молодой человек. — Тебе запудрили мозги. Тебе стоит включить мозг и думать своей головой. Дура! Бежать из этого дурдома, начать жить.

Миша сжимает кулаки и смотрит на меня исподлобья. На краткий миг мне кажется, что он меня сейчас ударит. Но он машет рукой, скрипит зубами и уходит в противоположную от школы сторону.

— Миша! Мишка, ты куда? — кричу ему в спину, но друг не оборачивается.

Мне кажется, что мне на душу положили тяжеленный камень. Я плетусь в школу, постоянно оглядываясь и надеясь увидеть друга.

— Меня высматриваешь? — я не замечаю преграды, выросшей на моём пути.

Врезаюсь в Адама, морщась от боли во всём теле. У меня болит абсолютно всё. Спина, руки, ягодицы и голова.

— Боже, ты меня напугал, — выдыхаю тихо, вскидывая голову и заглядывая в ледяные глаза, которые вновь изучают меня с исследовательским интересом.

— Так что, святоша, меня высматриваешь? — спрашивает с сарказмом молодой человек, склоняя голову к плечу.

— Нет.

— Ну, что, подумала? Приняла неизбежное? — криво усмехается, сверкая глазами, как зверь, готовящийся к прыжку.

— Разве можно такое принять, Адам? — я поднимаю брови. — Ты хочешь меня… этого… — краснею, не могу выдавить подходящего слова.

— Поиметь, девочка, — ухмыляется парень, а меня передёргивает. — Просто хочу тебя поиметь.

— Именно, — я киваю. — Три дня — это просто отсрочка, которая мне ничего не даст.

— Уже два дня.

— Давай я найду деньги, Адам, — предлагаю тихо. — Или что? Чем я могу откупиться?

— Мне не нужны деньги, девочка. Мне нужны доказательства того, что я тебя поимел, чтобы предоставить твоему брату, — цедит сквозь зубы одноклассник.

— Адам, меня выдают замуж. Я не могу лечь с тобой на одно ложе. Это грех.

— Когда придумала это? Ночью? Вчера про замужество ты ни слова мне не сказала, — фыркает молодой человек и хватает меня за запястье правой руки.

Я вскрикиваю от боли так громко, что с ветки срывается птица.

— Эй, не нужно прикидываться, я еле притронулся, — цедит сквозь зубы молодой человек.

А я дёргаю руку на себя и начинаю баюкать её. Этой рукой я вчера ударилась о стену, когда мать меня лупила. И боль только сейчас дала о себе знать. Или же я просто не обращала на неё внимания, потому что болит у меня всё.

Адам сокращает между нами сантиметры расстояния. Встаёт вплотную, соприкасаясь носками своих кроссовок с моими кедами. С осторожностью, которая совсем не вяжется с его образом, берёт мою руку и закатывает рукав длинной кофты.

— Твою мать. Ты какого чёрта припёрлась в школу с переломом? — спрашивает он, глядя на мою опухшую руку, на которой появился багровый синяк.

— Нет у меня перелома. Я просто ударилась, — говорю торопливо, пытаясь отнять конечность.

Но каждое новое движение причиняет мне нестерпимую боль. Поэтому мне приходится быть предельно осторожной.

— Не ври. Я вижу, что у тебя перелом. Тебе срочно в травму нужно, — парень не позволяет мне убрать руку из крепкой хватки.

— Хорошо, я учту. Спасибо, — я скупо улыбаюсь.

Я вдруг перестаю чувствовать боль. Вместо этого, все мои чувства вдруг обостряются. Концентрируются на том, как молодой человек бережно прикасается шершавыми подушечками к моей коже. От этого места расходятся огненные змейки. Юркие. Они шевелят волосы на затылке и поднимают крохотные волоски на руках. Дыхание сбивается с привычного ритма. Обоняние тоже становится чувствительным. Я особо ярко улавливаю запах Адама. И он мне нравится. Нравится просто безумно. До странной ломоты в теле.

Я краешком сознания поражаюсь тому, что прикосновения едва знакомого человека не вызывают отторжения и тошноты. Ведь я шарахаюсь от всех. Потому что действия отчима привели к тому, что я стала бояться мужчин. И Адам оказался третьим молодым человеком, с которым я могу стоять настолько близко.

Я прикусываю губу и медленно выдыхаю, вновь предпринимая попытку высвободить свою руку из крепкой хватки Адама, который с каждым мгновением хмурится всё больше.

— Знаешь, я сам отвезу тебя в травмпункт, — говорит твёрдо. — Ты явно туда не собираешься ехать.

— Адам, на уроки нужно идти. Я не могу прогулять школу, — лопочу, зная, что, если мать узнает, то вчерашнее избиение покажется мне просто детским лепетом.

— Чёрт возьми, как сложно с тобой. Упрямая ослица, — цедит сквозь зубы.

Как маленькую, берёт меня за здоровую руку и тащит за собой в школу. Я с трудом успеваю переставлять ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. Адам тащит меня в кабинет к классному руководителю.

— Адам, у нас урок на третьем этаже. Сейчас математика. Ты, наверное, ещё плохо ориентируешься, — говорю тихо, глядя на короткие волосы на затылке парня.

Интересно, если я проведу пальчиками по его затылку, по его коже побегут мурашки? И как он на это отреагирует? Скинет мою руку? Или же позволит дарить ласку?

— Инна Васильевна, можно? — Адам заглядывает в кабинет классной руководительницы и, получив разрешение войти, затаскивает меня в кабинет.

— Что-то случилось? — женщина тут же поднимается и с тревогой смотрит на меня. — Алиса, у тебя всё хорошо? Ты плакала?

— Всё хорошо, — лепечу, не зная, куда деться от стыда.

— Ничего хорошего, — рычит молодой человек. — Посмотрите, — задирает рукав моей кофты и демонстрирует руку.

— Боже мой, Алиса! Что произошло? — женщина подходит ближе и рассматривает руку с неподдельным ужасом на лице. — Это когда случилось? На территории школы?

— Нет. Я вчера рукой ударилась. Дома, — спешу заверить женщину, потому что я знаю, что будут проблемы у Инны Васильевны и директора школы.

— Я отвезу её в травмпункт, — говорит Адам. — Позволите?

— Конечно, конечно. И позвоните потом, сообщите, что скажет врач, — женщина качает головой. — Адам, ты подожди, пожалуйста, за дверью. Оставь нас на минуту с Алисой.

Молодой человек молча выходит за дверь. Женщина подходит ко мне ближе, мягко прикасается ладонью к голове, вызывая во мне желание заплакать. Редко кто прикасается ко мне с такой нежностью.

— Алиса, может, ты что-то хочешь мне сказать? У тебя какие-то проблемы? — спрашивает ласково.

— Инна Васильевна, всё в порядке, — я улыбаюсь, но, если судить по недоверчивому взгляду женщины, выходит неубедительно.

— Алиса, все проблемы решаемы. И ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью, я напоминаю тебе об этом.

Я смотрю на Инну Васильевну, чувствуя, как комок подступает к горлу. Её слова звучат так искренне, что мне хочется открыться, рассказать всё, что копится внутри. Но страх и привычка держать всё при себе берут верх. Я опускаю взгляд, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы, и снова повторяю:

— Всё в порядке, правда. Просто устала немного. Спасибо Вам большое.

Инна Васильевна вздыхает, но не настаивает. Она гладит меня по плечу, как будто пытаясь передать свою поддержку через это простое прикосновение.

— Ладно. Поезжай скорее в больницу.

— Спасибо, Инна Васильевна. До свидания, — я торопливо выхожу из кабинета.

Адам стоит в коридоре, привалившись спиной к стене и засунув руки в карманы чёрных джинсов.

— Поехали, — отталкивается от стены и подхватывает меня под локоть, чтобы я не подумала сбежать.