Невидимый враг

Глава 1

Разбудило меня ощущение странной тяжести на теле.

Барс этот что ли, бродячий, придавил?

Вчера нашла в горах истощенного и полудохлого, забрала к себе в хижину, подлечить. Мне, как ученице друида, положено жить в таких диких местах, где нормальный человек ни за что жить не будет, где природная стихия — непотревоженная, первозданная, ещё хранит свои тайны и делится только с теми, кто готов отринуть соблазны обычной жизни и достичь абсолютного душевного равновесия. Цена знаний, как обычно, высока. Я живу здесь совсем одна вот уже пять лет, с самого шестнадцатилетия. А недавно, когда насовсем отпустила свою собственную барсиху, почувствовала совсем уж лютое одиночество. Но мне стало слишком её жалко — она и так, бедняжка, слишком долго разрывалась между любимой хозяйкой и не менее любимым своим котом, который служит моему старшему брату, Арну. Да ещё выводок котят у неё недавно, очередной.

Конечно, она не хотела оставлять меня здесь. А я слишком долго вела себя как закоренелая эгоистка, и не отпускала свою единственную подругу. Потом решила, что хватит. Хотя бы у одной из нас должна быть нормальная жизнь и нормальная семья.

И вот, вчера… иду себе горной тропой, никого не трогаю.

А он — разлёгся поперёк, лапы передние свесил с обрыва, ещё немного, и в пропасть бы полетел. Ну я и подняла. Силы немного влила в этот скелет, обтянутый серебристой шкурой в тёмных пятнах, он хвостом пышным дёрнул, глаза свои открыл… долго на меня смотрел, потом закрыл снова.

Лечила битый час. Долечилась почти до обморока, но по крайней мере, скелетина кое-как поднялась, шатаясь, и поплелась за мной на подгибающихся лапах. Пришлось подпирать плечом и загораживать от пропасти, рискуя, что и сам полетит, и меня за собой свалит. Потому что удержать такую тушу на своих хрупких девичьих плечах я, без сомнения, не смогла бы.

Думала, этот приблудный моё одиночество скрасит. Я тогда еще не подозревала, до какой степени «скрасит».

Хижина моя маленькая, в две комнатки, пряталась у самого подножья горы, где уже начиналась лесная чаща.

Двор окружал высокий частокол, брат своими руками соорудил, чтоб дикие звери не шастали в огород.

Оставаться на этом самом дворе кот не пожелал, увязался за мной. Настырной мордой вперёд меня сунулся в дверь хижины, как только откинула крючок. От людей я не запирала — кому тут что брать. Так, железным крюком, от зверья и от ветра.

Ну… не от всякого зверья помогает, как я убедилась.

Не представляла, как массивное тело барса, который головой мне до плеча доходил, вообще втиснется в моё жилище, которое показалось немедленно тесной клетушкой. Но видимо, гостю понравилось новое логово.

Да так понравилось, что из всей обстановки он немедленно выбрал мою кровать.

Протёк гибким телом, огибая углы, одним быстрым движением вспрыгнул на постель… ножки скрипнули, но устояли. Доски, правда, основательно прогнулись. Улёгся мордой мне на подушку и закрыл глаза с видом таким, что ни за что отсюда, никакими силами, я его не сдвину. Оставалось только вздохнуть и понадеяться, что людоедских замашек у кота не имеется. Ну или что я покажусь ему не слишком вкусной.

В общем, я была настолько без сил после его, наглой морды, лечения, и после долгой прогулки в горах, что даже не поужинав, наскоро переоделась в ночную сорочку и без колебаний улеглась рядом. По крайней мере, пусть греет долгой холодной ночью. Хоть какой-то прок и плата за лечение.

Засыпала под его довольное мурлыкание в темноте.

А когда ночью резко проснулась, ощущая неудобную очень тяжесть, придавившую живот… и распахнула глаза… то в полумраке своей крохотной спаленки увидела очертания лежащего рядом мужчины. Посмотрела влево и обнаружила светловолосую голову на подушке. Моей собственной, между прочим, подушке! Длинные серебристые волосы незнакомца спутанными дикими прядями по плечам и спине. И до ужаса этот оттенок напоминал шерсть найденного вчера барса.

Мужчина лежал на животе, уткнув лицо в подушку, а спина… широкая, мощная, перевитая жгутами мышц, иссеченная шрамами… она была голая, эта спина.

И левая рука, откинутая во сне, придавливала меня поперек живота так, что не сдвинуться. Я боялась шелохнуться, чтоб он не проснулся, и в панике думала, что делать.

А дальше, ниже спины, я просто боялась вести взгляд. Потому что барс вчера засыпал на моей постели явно без штанов. Так что откуда бы штанам у него взяться в человеческом обличье.

Мамочки родные — Ива, вот это ты попала, так попала!.. и как тебя угораздило-то?..

Нет, я слышала, конечно, о магах древности, которые так могли — перекидываться зверем. Но думала, тайна этого волшебства давно утрачена. На секунду шевельнулся азарт исследовательницы, захотелось разбудить незнакомца и расспросить его хорошенько, как ему удалось, может эликсир какой, что за состав, попросить поделиться рецептом… но я быстро подавила минутный порыв.

Ох, чует моя пятая точка, лучше бы мне этого чужака не будить ни под каким предлогом! А постараться как-то самой улизнуть. По телу растекалось странное чувство от руки, тяжело и весомо лежащей поперек живота. И страшно, и щекотно. Но чем дольше разглядываю, тем больше утекает драгоценное время, чтобы что-то придумать.

А ведь от него чего угодно можно ожидать! И мы совсем-совсем одни в лесу.

И магия у меня — больше на эликсирах основана, мирная, не боевая ни разу.

И даже барсиху свою отпустила, дурочка. Не даром брат, самый главный вождь племён, против был и грозился охрану приставить, да по всему Таарну пустил слух, что если кто единственную любимую сестрёнку хоть пальцем тронет, тому он лично этот палец оторвёт и… там еще много было добавлено такого, что мне даже в мыслях повторять стыдно. В общем, напуганные местные решили от греха подальше хижину друидовой ученицы обходить десятой дорогой, во избежание, как говорится.

И вот теперь этот странный чужак, который, судя по всему, брата моего не боится.

Потому что «пальцем не трогать» уже нарушено. Тут не палец. Тут аж целая рука.

Из-под этой самой руки я осторожно попыталась выскользнуть, сдвинуться.

Спящий мужчина проворчал что-то недовольно, рука дёрнулась, и целая пятерня впилась в талию, подгребла к себе ближе. Да так и осталась там, всеми пальцами, которые явно не боялись быть оторванными.

Кажется, своей попыткой побега я добилась только того, что незнакомец стал просыпаться.

Он повернул голову на другую сторону, снова удобно продавив мою подушку, но теперь мне была видна, хотя бы, половина лица.

Жёсткие, суровые, будто вырубленные из камня черты. Прямой строгий нос, неожиданно темные по контрасту с волосами брови и ресницы. Меж бровей — хмурая складка. Тени под глазами, усталость накопленная, которую я чувствую магическим чутьём. Хочется потянуться и забрать — вчера не до конца, кажется, подлечила, но этот порыв в себе тоже давлю.

А то хороша же я буду, если маньяку лесному силёнок добавлю ловить и хватать бедную беззащитную меня.

От этой мысли мурашечки побежали быстрее. Отогнала подальше мысль от том, что пожалуй, пункт первый в списке дел маньяка — «поймать и схватить» — уже выполнен. Сама же и помогла, пустив блохастую зверюгу к себе в постель. Вот дурында! И ведь чувствовала же, что-то не так. Слишком умный даже для магического зверя взгляд. Слишком странное поведение — вот так, сразу без лишних слов, забраться в хозяйскую, безошибочно найденную постель, и ни в какую не соглашаться оттуда уходить.

Но и я хороша.

Уснуть под боком дикого зверя. Где мой инстинкт самосохранения, спрашивается⁈

Но уж слишком довольно урчал вчера. И щурился серебристыми глазами. И позволял в шерсть пальцами зарываться. А мне было холодно ночью. И одиноко — уже очень давно. Очень-очень-очень давно, если вдуматься.

Вот и доигралась.

Так, не отвлекайся, Ив! Тебе вообще-то спасаться надо. Не забыла еще? Вот именно.

Я осторожно приподнялась на локтях и стала переносить на них вес тела. Попробую верхом выскользнуть. Я худенькая, гибкая, не зря родители когда-то Ивой назвали, пусть им небеса будут мягкой периной.

И я осторожненько так, полегонечку, начала перетягивать вес собственного тела вверх. Талию перетянула быстро, а вот дальше… на мою беду, дальше фигура образовывала некое не совсем удобное в моей нынешней ситуации расширение.

Для меня неудобное.

Чужаку, как оказалось, с точностью до наоборот. Более чем удобно стало ухватиться теперь там.

Я взвизгнула, когда мужская пятерня сонно прошлась по бёдрам…

И тёмные ресницы распахнулись. Явив под ними чёрный провал зрачка в обрамлении серебристой радужки. Радужка в темноте мерцала искрами и как будто даже немного светилась, как у котов.

Несколько долгих мгновений чужак не шевелился, я попыток куда-то рыпаться тоже не предпринимала, а вместо этого тупо пялилась в серебристую радужку и затягивающий колодец чёрного зрачка. Красиво, однако.

Мы молчали.

Приличный мужчина уже бы что-нибудь сказал. Да и руку разжал. В порядке благодарности за спасение его мохнатой шкуры.

Холодок пробежал по спине, когда я подумала, что приличия ему, видимо, не совсем знакомы.

— П-пусти… — сдавленно пробормотала я. И попыталась снова дёрнуться.

Лежащая рядом со мной туша даже не пошевелилась, но глаза опасно сузились, искры полыхнули сердитым светом.

Кажется, котику не хочется выпускать добычу. Были бы на концах этих жёстких пальцев сейчас когти, точно бы уже вонзились мне в тело. Он и без когтей сейчас впился так, да ещё прям в самые мягкие части, что… ой, мамочки родные. Точно синяки останутся.

Так, ну то, что чужак не особо двигается, наводит на обнадёживающие мысли о том, что не совсем ещё он, видимо, здоров. Или после оборота не очень ещё владеет телом. А значит, что?

Правильно. А значит, шанс.

И расслабившись для виду, после чего хватка пальцев на моей… моих ягодицах чуть ослабла… я рванула изо всех сил из кровати….

… для того только, чтоб с тихим, угрожающим рыком, от которого кровь в жилах застыла, меня одним ударом руки, как кошачьей лапой, дёрнули поперёк талии и шмякнули обратно в постель.

А потом ещё и придавили сверху.

Только не рукой теперь.

А всем телом. Нависая угрожающе. Серебристые волосы коснулись моего лица. Чёрный зрачок, почти съевший радужку, оказался совсем близко надо мной. И…

Божечки, совсем-пресовсем голый, как я и боялась.

Сердце тяжело и гулко бухнуло в грудную клетку раз, другой, и потом принялось заполошно метаться там, намекая, что с такой дурной хозяйкой еще немного, и у него случится самая настоящая остановка.

— Зря, — проговорила каменная плита, придавившая меня всем весом, вмявшая в постель. — После оборота я ещё не полностью контролирую Зверя. Лучше не веди себя как добыча. Не успеваю его притормозить.

Странный акцент. Нездешних краёв. Да и не похож он на таарнца. Разве глазами… как после эликсиров. Да только я наперечёт знаю людей, которым Гордевид мог варить зелье невидимости. Этот среди них определённо не значится.

Я застыла и прекратила трепыхаться. Испуганно уставилась во все глаза на чужака.

— И… и что, если я тихонечко полежу, он меня отпустит?

— Не факт, — улыбнулся хищник надо мной, и мои мурашки сдохли от переизбытка чувств.

Я была надёжно поймана в клетку его рук, его взгляда, его тела. И захочешь — не дёрнешься.

Что же делать? Мамочки, что делать-то⁈

У меня одно только оружие осталось. Моя болтовня, которая, как уверял брат, да и наставник, способна свести с ума любого.

— Да что ему вообще надо от меня, зверюге этой? Меня и на один укус-то не хватит… тем более мы же с ним вчера, вроде бы, неплохо поладили… мурчал даже, щёку мне лизнул… может, вы того?.. обратно в него перекинетесь? Мы с ним, судя по всему, быстрее общий язык найти сможем…

Серебряный взгляд смотрел скептически на мои потуги. Но чужак не прерывал и недовольства не выказывал. В конце концов, поток моего красноречия иссяк, я запнулась.

— Отпустите, — попросила жалким голосом. И покраснела.

— Отпустить? — переспросил чужак, и я как завороженная уставилась на его губы. Краешек жёсткого абриса изогнулся в улыбке. — Я бы рад. Но есть одна сложность.

Я не успевала катастрофически за его резкими бросками. Доля мгновения — и он подаётся вниз, ко мне, касается носом бешено бьющейся жилки на моей шее. Выгибаюсь, откидываю голову… чтобы отпрянуть, избежать касания… но лишь открываю беззащитное горло.

По которому он движется снизу вверх, почти касаясь губами. Я чувствую жаркое по-звериному дыхание на коже. Обеими руками толкаюсь в его плечи, но сдвинуть эту гору моими жалкими силёнками — заведомо провальная затея.

— … Зверю слишком нравится твой запах.

Царапающая по коже хрипотца его тихого, мурлыкающего голоса трогает что-то глубоко-глубоко внутри. Такое — древнее, дикое, чего я даже не подозревала в себе. Но что настойчиво рвётся теперь изнутри навстречу. Требует покориться. Требует сдаться. Требует перестать убегать. Я живу так долго в лесу, что прекрасно знаю, как сильны бывают инстинкты и как требовательна природа к своим созданиям для того, чтобы вечный круг жизни никогда не прекращался. Но я знаю также и другое.

— Но вы ведь человек. Вы можете сопротивляться Зверю, что внутри вас, — шепчу жалобно. И сглатываю комок в горле, когда последние дюймы расстояния куда-то исчезают и его следующие слова чувствую кожей, по движениям губ, трогающих невесомо, почти незаметно, но от каждого такого прикосновения меня будто молнией прошибает по всему телу, сверху вниз.

— Проблема в том, радость моя… что мне тоже он нравится.

Делает короткий, быстрый вдох.

А потом прижимается губами к шее.

— Нет! — шепчу испуганно, сжимая пальцы на его плечах. Горячая кожа, твёрдые бугры напрягшихся мышц, терпкий мускусный запах лесной хвои и голодного зверя — меня всё дальше уносит потоком и пониманием, что я, возможно, влипла в передрягу, из которой выбраться так просто уже не получится.

— Почему нет? — мурлычет чужак, и проводит по месту поцелуя языком. Нарочито медленно, со вкусом.

Бо. Же. Мой.

— У тебя муж? Дурак тогда, что оставил такую сладкую девочку одну.

— Н-нету никакого м-мужа…

— Жених? Или, прости господи, «возлюбленный», по которому сохнешь с детства?

— В-вообще никого, хватит городить чушь…

— Вот и я так думаю. В чём тогда проблема? — наглые руки ухватили поудобнее, располагая под собой для вполне конкретных целей. Я уже очень остро и очень давно ощущала, для каких именно. Внутри поднималась горячая волна, топила с головой, путала мысли. Слишком мирная и тихая ночь, слабый ветерок, колышущий белую занавесь на распахнутом окне, ровное сияние полной луны в пол окна — совершенно не вязалась эта мирная ночная обстановка с тем безумием, которое творилось со мной прямо сейчас.

Если я поддамся, обратной дороги не будет.

У друида не может быть ни семьи, ни детей, ни сердечных привязанностей.

Строго говоря, насчет любовников обычай умалчивал, но я полагала, что для такой как я, это неизбежно войдет в категорию сердечной привязанности. Я по-другому не смогу. Даже если для него буду никто. Даже если завтра уйдет дальше по своим кошачьим делам, и забудет свое развлечение на одну ночь.

Я-то не смогу его забыть.

А в том, в каком именно качестве меня воспринимает этот довольно урчащий кот, сомнений у меня никаких.

Всхлипываю и отворачиваюсь. Закрываю глаза, чтоб хоть как-то сдержать закипающие слёзы.

— Такая твоя благодарность за помощь, да?

Закусываю губу и жду. Пальцы на его плечах дрожат. Мне страшно. Сейчас — по-настоящему.

Если захочет взять своё, я никак не смогу помешать.

Губы отрываются от моей шеи. И я буквально кожей ощущаю тяжёлый взгляд, ощупывающий моё лицо. Уверена, в темноте этот котяра видит намного, намного лучше чем я.

Тяжёлое дыхание надо мной. Я слышу каждый шумный вдох и выдох. Они синхронны с бешеным биением моего пульса.

Напрягшиеся пальцы на моём бедре… разжимаются.

А потом исчезает и ощущение свалившейся с неба каменной плиты.

Перекатываюсь на бок, подтягиваю колени к груди, прикрываю руками дрожащее тело. Не заметила даже, когда меня начала колотить крупная дрожь. Нервы.

Сверху на меня падает одеяло.

Шагов я не слышу. Кто хоть когда-нибудь слышал шаги мягких кошачьих лап?

Я даже скрипа двери не различила. Просто нутром почуяла, что в комнате больше никого, только я одна.

Не знаю, как долго лежала, вцепившись в одеяло, натянув его себе на плечи, пытаясь унять дрожь.

И только настырный, вредный внутренний голос — тот, которого я не желала слышать — тихо бурчал где-то глубоко внутри:

«Ну и дура».

В конце концов, где-то через час я нашла в себе силы подняться.

Кое-как накутала шаль шерстяную поверх ночной сорочки, сунула ноги в меховые тапки, которые мне брат сам смастерил, серебряной лисой подбитые.

Умывать опухшее от слёз лицо и причёсывать спутанные светлые пряди волос было лень. Да и кто увидит? Я снова совершенно одна. Сейчас вот водички глотну, и обратно, в постель. Только перестелю — а то запах до сих пор… чужой. Невыносимо ощущать его вокруг — на своих простынях, на своей коже.

Нет, всё-таки перед сном умоюсь. Вымоюсь вся, смою с себя следы чужих прикосновений. И причешусь обязательно, косу сплету.

Когда-то я немного… скажем так, переборщила с зельями, волосы и глаза у меня несколько лет были совсем-совсем серебряными… почти как у этого, который ушёл. И о котором думать я больше не буду. Но к счастью, со временем одумалась и долго и упорно возвращала волосам природный льняной оттенок, а глазам — синий цвет.

Нет, определённо одной лучше — делай, что хочешь…

На пороге своей крохотной кухоньки я застыла, и даже глаза протёрла — думала, показалось.

На моём собственном деревянном стуле, который явно грозил развалиться на щепочки, завёрнутый в мою собственную, между прочим, простыню, сворованную, судя по всему, с верёвки во дворе, развалился чужак.

И методично слизывал сок догрызенного персика с длинных пальцев.

Корзинка фруктов стояла совершенно пустая, полная огрызков и косточек. А ведь эти фрукты специально для меня брат за бешеные деньги покупал, когда к нам забредали редкие караваны с юга.

— Ну, хотя бы накорми тогда! — сверкнул серебристо-насмешливый взгляд, поймав, как я, будто завороженная, слежу за медленным кошачьим движением языка по длинным пальцам, согнутым лапой. — У тебя мясо есть? Этой травой я совершенно не наелся.