Невидимый враг

Глава 9

— Не пойму я, дома девчонки нет, что ли… — бурчит раздражённый бас, приглушённый дверью. Они уже во дворе.

Пустота вокруг меня наполнена невидимыми разрядами молний, как перед грозой, когда в воздухе копится напряжение. Боюсь узнать, в чью голову этот разряд сегодня прилетит.

Шепчу тихо в пустоту:

— Прежде чем что-то сделать… имей в виду, Торн — отвратительная задница, но у него младшей дочке три месяца.

Больше сказать ничего не успеваю.

В мою дверь прилетает кулак. Стучит громко, так, что я чуть не подпрыгиваю. Господи, ну кто этого верзилу манерам учил? Так же сломать можно.

— Войдите! — восклицаю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Дверь протяжно скрипит, ко мне в дом вваливаются двое.

— О! Дома, оказывается. А чего не отзываемся? Битый час ору, — морщит нос рыжий. Его волосы сплетены в две косы, в бороду вдеты металлические клипсы в виде топориков. Глаза наглые, окидывают меня оценивающим взглядом с головы до ног. Хочется стряхнуть с себя этот взгляд, как противное насекомое.

— Ты никак похорошела с нашей прошлой встречи, а, мелкая? — ухмыляется Торн, а у меня всё внутри переворачивается от омерзения. К сальным взглядам от этого придурка мне не привыкать. Наличие жены никогда его не смущало.

Но кое-что изменилось с прошлого праздника урожая.

Зря он это сказал. Ой, зря!

Воздух вокруг будто уплотняется, и я буквально всей кожей чувствую острую вспышку гнева.

— Что вам нужно? Я не ждала гостей!

— Мимо проходили, решили заглянуть.

Второй охотник, темноволосый и жилистый сын Гореславы, имя которого я запамятовала, молча проходит прямо в кухню. Грязными сапогами! Скрипит стулом, падает на него. Скупо здоровается. Придвигает к себе нетронутую чашку чая, забытую котом на столе, и осушает в один присест.

Мне хочется что-нибудь разбить об его голову, но я сдерживаюсь. В конце концов, я тут, кажется, единственный адекватный человек, так что надо подавать пример хорошего воспитания.

— Могу предложить воды.

— Выпить было бы неплохо, — скалится Торн. — Вы там, друиды, вечно чего-нибудь варите. Пиво там, или добрый эль случайно не завалялись?

— Такого не держу, — сухо отвечаю я. — Раз воды не хотите, больше мне вам предложить нечего.

Подхожу к столу и забираю чашку, уношу к печке. Хоть выкидывай теперь. Держись, держись, Ив! Хладнокровие и сдержанность. Твои лучшие помощники в любых опасных экспериментах.

У меня вся спина покрыта липким холодным потом. В горле — противный комок, который никак не получается проглотить. Страшно, что в любой момент ситуация может выйти из-под контроля.

На поясе у Торна — любимый топор, до блеска начищенный. Тот, второй гость, с мечом на поясе. Потёртые ножны, этот клинок явно из тех, что часто используются. На правом бедре — длинный кинжал. Через всю щёку охотника — извилистый шрам. Смотрит на меня чёрными глазами угрюмо, вообще ничего не говорит, и мне становится не по себе.

Ни разу, никогда за всё время рядом с моим чужаком мне не было так страшно, как сейчас, наедине с двумя соплеменниками.

По законам Таарна любое покушение на друида карается смертной казнью. На меня как единственную ученицу этот закон распространяется тоже. Все об этом знают. Но вот прямо сейчас, в перекрестье слишком заинтересованных взглядов этих двоих, я вдруг понимаю, что наличие закона меня совершенно не успокаивает. Если бы людей всегда останавливали законы, в мире не было бы преступлений.

Стараюсь не показывать страха. Наливаю себе из чайника остатки кипячёной воды в стакан и выпиваю, чтобы занять паузу.

Пытаюсь понять, где сейчас мой кот.

Но я его просто не чувствую. И можно было бы поддаться иллюзии, что ушёл — ведь такой хороший случай, чтобы спасти свою шкуру от охотников! Но я совершенно точно уверена, что он рядом. Следит за нами своими пристальными кошачьими глазами. И злится.

Охраняет меня.

Торну достаточно дать малейший повод.

И эта скотина, конечно же, его даёт.

— Да неужели? Так вот и нечего предложить? Идём мы, значит, такие с Малкольмом, по своим делам, следы разные интересные разглядываем, дай, думаю, заглянем на огонёк. — Они с черноволосым переглядываются, и мне категорически перестаёт это всё нравится. — Послушай, малышка Ив, а тебе не скучно здесь? Мы могли бы развлечь…

Тонкий свист в воздухе.

Через всю кухню несётся здоровенный хлебный тесак и врезается в стену рядом с головой Торна.

Он отпрыгивает, скаля зубы, и отточенным до автоматизма движением выхватывает топор из-за пояса.

Черноволосый вскакивает, опрокидывая стул. Рука на гарде меча. Оглядывается.

Но ожидаемо, никого не видит.

— Какого хрена это сейчас было⁈ — рявкает рыжий.

В воздух рядом со мной взмывают ещё два ножа, плавно покачиваются, нацеливаются хищными клинками — к гостям.

Я складываю руки на груди. Вздёргиваю подбородок. Коленки дрожат, но к счастью, под платьем этого не видно.

— Моё новое заклинание. Недавно изобрела.

— Ты офигела, на живых людях испытывать⁈

— На людях пока не испытывала. Но не отказалась бы попробовать. Ты что-то спрашивал насчёт, не скучно ли мне? А знаешь, скучно. Не хватает подопытных для экспериментов. Поучаствуете?

Я широко улыбаюсь.

— Д-дура больная… вся в братца своего тупорылого… — бормочет Торн, а потом, отчаянно матерясь, отскакивает, когда лезвия дружно устремляются в его сторону и замирают в дюйме от горла.

Он отбивает один, но другой в это время клюёт незащищённую кожу под самым подбородком, отрезая по дороге часть бороды.

Я вижу алую каплю крови.

Господи.

Его товарищ замер и даже не шевелится. Не торопится переводить на себя внимание клинков.

— Да пошутил я, пошутил, остынь! — сипит Торн. — У госпожи великой друидки что, совсем чувства юмора нету?

— Есть. Но оно тебе, кажется, не очень нравится.

Хоть бы на этом невидимка остановился! Хоть бы удержал клинок от следующего движения!

А ему хочется. Очень хочется отпустить на волю свою ярость. Вдоль позвоночника у меня волной — сверху вниз — эхо этой ярости. Я не знаю, где мой чужак сейчас, но почему-то мне кажется, прямо за моей спиной.

Тихо выдыхаю, собираюсь с мыслями, делаю шаг вперёд.

— Предлагаю компромисс. Вы оба идете, куда шли, и забываете дорогу в мой дом. А я взамен, так и быть, ищу себе другие мишени для опытов. И не рассказываю брату, который, если не забыли, всё ещё ваш вождь, что вы не слишком вежливо разговаривали с его сестрой. Вдобавок наследили на кухне грязными сапогами. Договорились?

Мне кажется, у меня получился в голосе нужный тон.

По-моему, проняло даже рыжего.

Кадык дёрнулся у него на шее.

— Лады.

— Вот и славно. А теперь я опущу нож… Я говорю, я сейчас опущу нож! — повторила с нажимом. Клинок дрогнул, но повиновался. Отлетел чуть в сторону, завис на небольшом отдалении, хищно посверкивая стальным лезвием. — И мы подобру-поздорову с вами распрощаемся.

Прощаться гости не стали.

Опалив напоследок злым взглядом льдисто-голубых глаз, лишившийся части бороды Торн убрался из моего дома, тяжело стуча горными окованными железом сапогами. Следом послушной тенью вышел хмурый черноволосый.

Я проследила через окно, что они точно убрались, оставив со злости всю калитку нараспашку. Меня не на шутку трясло откатом от пережитых эмоций.

Потом задёрнула плотно шторы и бросилась искать.

Найти смогла только потому, что он явно остался стоять посреди кухни и ждал меня, не шевелясь. Слишком уж быстро получилось на втором конце ножа нащупать держащую его руку. Я пробежалась пальцами по напряжённым, просто каменным пальцам, которые стискивали клинок с такой яростью, что я испугалась.

— Отдай… — попросила тихо.

Ещё бы кто меня слушался.

Я подняла левую ладонь, осторожно коснулась пустоты… нащупала твёрдое горячее тело. Отдёрнула руку.

Как непривычно и странно.

— Вот бы узнать, о чём ты молчишь… может, обратно воплотишься?

Но кажется, у чужака были другие планы. Ему очень уж понравилось моё зелье невидимости.

Я вздохнула.

— Когда ты там стоишь злой, невидимый, и с ножом, мне как-то не по себе, знаешь ли.

Нож со свистом пролетел и воткнулся в дальнюю стену кухни рядом с другим.

— Эй! Тебе кто разрешил мои стены портить⁈

А потом откуда-то с подоконника взмыла моя чёрная тетрадь в кожаном переплёте. Следом за ней — чернильница со злым звоном приземлилась мне на стол, чуть не расплескав содержимое.

Кусая губы, я следила за тем, как шелестящие страницы раскрываются на середине. Перо окунается в чернила — и на желтоватой шершавой бумаге быстро появляются размашистые строки, написанные идеально красивым и чётким почерком, глядя на который, мне захотелось умереть от зависти.

«Ещё раз их рядом с тобой увижу — откушу головы!»

Ох, как же мне нравятся, оказывается, ревнивые коты!

Это даже как-то повышает настроение после всех пережитых только что волнений.

И тут следом торопливо добавляется ещё одна строчка, выведенная резкими, злыми движениями пера, царапающего бумагу.

«Какого чёрта ты живёшь одна⁈»

Слежу распахнутыми в удивлении глазами. Сговорились они что ли с моим братом ругаться на меня за это? И вообще, до котика только сейчас дошло? Он что, правда только осознал, что без него я тут была совершенно, полностью, абсолютно в одиночестве? Правда, раньше никогда меня никто не задирал, и ещё большой вопрос, почему эти двое вдруг так обнаглели.

И новая строчка. А почерк далеко не так филигранен и точен, как раньше.

«Ты хотя бы понимаешь, что могло случиться, если бы меня не было рядом⁈»

— Ну… теперь-то я не одна, — срывается с моих губ прежде, чем успеваю остановить. — И ты рядом.

А он подозрительно долго ничего не пишет в ответ.

И до меня, наконец, доходит, почему.

Настроение стремительно летит обратно к минусовой отметке.

— Ненадолго, правда. Ну да ничего. Когда отдохнёшь и уйдёшь, я что-нибудь придумаю. Пойду вон… настоящего себе барса в горах найду. Их там… много бродит. И вообще — твоё какое дело, как я живу? Я тебе никто. Ты вообще меня чуть ли не обвинил, что это я этих двоих уродов за собой привела, по твою душу.

Отворачиваюсь и ухожу к окну, чтоб не увидел, что глаза на мокром месте.

Прячусь за штору и опираюсь кулаками на подоконник. Утыкаюсь носом в холодное стекло и начинаю просто пялиться в окно. Там любимый мой огород, редиска, цветочки, лес… хорошо. Красиво. Замечательно мне тут живётся.

Ну его… пусть уже быстрее катится по своим делам, что ли! Душу мне не рвёт. Вот прям сейчас бы и выметался. Пока зелье действует и можно мимо охотников пройти. А то потом где я ему новое возьму? Ни ингредиентов, ни времени… ни сил и желания делать что-либо вообще.

Штора жалобно скрипит, принимая вторжение.

Хорошо, что невидимку можно вычислять по вот таким косвенным признакам. Надо запомнить.

Плохо, что он вцепился в меня как клещ и никак не хочет оставить в покое. Дать попрактиковаться в таком необходимом мне в скором будущем навыке, как «пострадать в одиночестве». Я, может, настроиться хочу.

А он бесцеремонно моё одиночество нарушает. Подходит сзади, обнимает как-то всем телом сразу, руки упирает в подоконник по обе стороны от моих, касаясь щекотно предплечий, и кладёт голову на плечо.

И надо бы повести плечом, стряхнуть настырного кота — но не получается. Слишком уютно вот так, чувствовать тяжесть подбородка и касание гривы непослушных волос к шее.

А потом прямо передо мной на подоконник плюхается тетрадь. Вспархивает перо, оставляет несколько длинных росчерков.

«Прости. Был не прав. Сорвалось»

«Я так не думаю. Злился не на тебя, на себя»

«За то, что потерял бдительность. За то, что забыл, куда шёл»

Правая рука незримо смыкается на моей талии. Я ощущаю её тепло через одежду.

А перо продолжает скользить по бумаге само по себе.

«Влип я в тебя, малыш. И ни туда, ни сюда. Вот как тебя такую одну оставить?»

«Да ещё шастают тут всякие…»

«И что мне с этим делать, м-м-м?»

Отросшая щетина царапает мне скулу. Я отворачиваюсь, потому что знаю, куда целятся настырные губы.

— Откуда я знаю, что тебе делать? Ты не знаешь, ты и думай. Мне-то что. Я у себя дома. Сидела, сижу, и сидеть буду.

Под ухо мне ткнулся кончик носа.

Короткий смешок. Жар его дыхания опаляет нежную кожу на шее.

Кошусь взглядом на тетрадь.

«Строптивая коза»

Вот же…

Вздыхаю.

— А ты… по-прежнему должен уходить?

Перо медлит, я задерживаю дыхание.

«Должен»

Сердце сжимается. Я думаю, какой бы придумать ответ полегкомысленнее, чтоб не понял, как сильно меня это бьёт… но перо снова врезается в бумагу, прочерчивая дыру насквозь.

«Но, мать твою, точно не прямо сейчас!!»

Обнимавший меня мужчина выпрямляется и резко разрывает объятие.

Где-то за нашими спинами зло звякают ножи.

Смотрю за окно и только сейчас вижу, что к моей калитке подходят трое. Те самые, видимо, которых мой барс заметил еще в самом начале, на дальних горных тропах своим феноменальным зрением.

Вот теперь я их не просто замечаю тоже, но и узнаю.

И с одной стороны, можно было бы с облегчением выдохнуть. Потому что этих я знаю, они хорошие простые парни, одному из них ногу как-то вылечила, у другого мать ко мне обращалась… Но, с другой стороны, не факт, что визит в этот раз пройдёт более безболезненно.

Вполне возможно, что и наоборот.

Потому что третий, Колин, милый и улыбчивый блондин двухметрового роста, сохнет по мне уже лет пять. Он даже ухаживать пытался, ромашки дарил на празднике, как-то аж на танец осмелился приглашать, но я каждый раз тактично и строго объясняла, что друидам ничего такого не положено.

Как выяснилось, оно-то может и не положено, но это когда не пытаются настырно положить. А когда пытаются, да ещё чересчур убедительные личности, то иногда как-то само собой забывается, друид ты или не друид.

В общем, визит этих ребят в теории ничем таким серьёзным не грозит. Мило побеседуем, узнаю, зачем пришли, и отправлю восвояси.

Дело за малым. Убедить кое-кого не прирезать ненароком Колина, который будет как обычно смотреть на меня глазами преданного щенка.

Оборачиваюсь и вижу, что невидимая лапа заботливо раскладывает ножи по столу идеально ровным кружочком, чтоб удобнее было.

Вздыхаю.

Как же мне раньше спокойно и неинтересно жилось, оказывается!

Но делать нечего.

Встаю посреди кухни — сразу в позу «великой грозной друидши», со скрещенными на груди руками, и жду очередных гостей. Надеюсь, это последние на сегодня, иначе мои нервы просто сгорят, как сухостой в лесном пожаре. Хотя понятия не имею, сколько ещё следопытов отправил брат в горы. И сильно подозреваю, что нужные им следы будут обрываться как раз в окрестных лесах. Вряд ли барс, пока меня не было, стёр все. Возле моей хижины постарался, и на том спасибо.

Краем глаза вижу, как из моей тетради отрывается листок — тот самый, на котором были записи слишком красивым почерком, взмывает в воздух, а потом становится мятым комком и вспыхивает ярким пламенем.

На стол осыпается горстка пепла.

Вот же… а прибираться мне потом.

Становится обидно от такой его предусмотрительности. Кот последовательно и методично стирает все следы своего пребывания в моём доме. И в моей жизни.

Вздыхаю.

А потом вздрагиваю, потому что всем телом ощущаю — он прямо за спиной. Макушки касается чужое дыхание. Кажется, кое-кто ещё готовится встречать гостей, но я кожей чувствую кипящую в этом котле и грозящую сорвать крышку ярость. Как он сказал? Злится на себя?

Становится вдруг всё равно. Пусть злится. Раз так хочет уйти — скатертью дорожка.

Предыдущие визитёры запиранием калитки моей не утруждались, поэтому Колин и компания дошли преспокойно до самой двери.

Деликатный стук — как я и думала, эти ребята нормальные, опасаться мне нечего… осталось котику это объяснить. Воздух вокруг меня плавится и уже волнами скоро пойдёт, как над костром размером с поляну.

— Войдите! — кричу погромче, и дверь со скрипом распахивается.

— Ива! Сто лет не виделись.

От неприкрытой радости в глазах Колина меня жалит чувство вины. Он как всегда с открытой душой, а ему тут… нож для разделки мяса и хлебный тесак. И этот, самый длинный, которым я тыквы режу.

Два его спутника мнутся на пороге, не решаются пройти в грязной обуви. Я чуть было не разрешаю им снять ботинки и пройти, но вовремя спохватываюсь. Вдруг тем самым подпишу ребятам смертный приговор.

— Привет, Колин! Да, очень давно, — улыбаюсь я. — С чем пожаловали?

Быть с ними «грозной друидихой» как-то не вышло с самого порога, значит нечего и пытаться.

— Извини, что без приглашения! — начинает Колин и вижу, как волнуется. Даром, что здоровенный, как медведь, детина, а на скулах проступает румянец. Такие светловолосые быстро краснеют. Мне кажется ужасно милой эта его черта, но друзья, Рольф и Дан, втихомолку посмеиваются, и мне приходится бросить на них строгий взгляд, после чего они немедленно притворяются, что разглядывают кто пол, а кто — потолок. Неразлучная троица, в детстве ещё вместе везде бегали, и я иногда в этих играх участвовала тоже. Детство быстро кончилось, как и игры. Со смертью родителей.

— Ничего страшного. Брат послал?

— Как ты догадалась? — на лице Колина было написано очевидное облегчение, потому что я поняла сама и сняла с него неприятную обязанность подбирать слова. Все же знали, я терпеть не могу, когда Арн принимается опекать меня, как маленькую. — Велел тебя немедленно проводить домой. Он бы и сам пришёл, но отправился перевалы осматривать.

Если бы я была кошкой, сейчас бы ощетинилась.

Судя по едва слышному рычанию где-то на краю восприятия, кто-то позади меня сделал это натуральным образом.

— Я уже дома! — резко заявила я и вся подобралась. Начинается! Не мытьём, так катаньем. Ну Арн у меня получит в следующий раз!

— Нет, ты не поняла, — Колин даже попятился немного к двери, видимо, что-то эдакое на моём лице всё же отразилось. — Вот прям очень настойчиво просил! Для твоей же безопасности!

— В горах абсолютно безопасно! — отрезала я. По крайней мере, было безопасно до тех пор, пока тут не стали шастать посторонние люди. Люди вечно всё портят.

Ребята переглянулись.

— На случай, если ты заартачишься, велено было остаться у тебя в хижине и охранять.

Металл на кухонном столе затрепетал едва заметно.

Я шагнула было вперёд, чтобы высказать всё, что я думаю о таком предложении… но не смогла и с места сдвинуться. Потому что меня поперёк живота перехватила невидимая лапа. И ни туда, ни сюда.

Как же мне надоели эти властные мужчины с их властными приказами! Интересно, а моё мнение тут вообще будет учитываться хоть когда-нибудь⁈

— Абсолютно исключено! — Заявила я. — Вы это как себе представляете? Посторонние мужчины в доме у незамужней девушки?

На Колина было жалко смотреть, его лицо теперь было цвета варёной свёклы. А лапа на моём животе сжалась покрепче. По крайней мере один в этой комнате отлично представлял, как.

— Ив, не злись! — тихо встрял темноволосый сухощавый Дан, который в их компании всегда был самым рассудительным. — Дело серьёзное. В горах… появился опасный чужак. Маг огромной силы, мы понятия не имеем, на что он способен. С самой ночи ищем, а следы запутаны так, что никак не получается нащупать ниточку. Только их подозрительно много в этих лесах. Мы тебе не должны были рассказывать… ты только не пугайся, хорошо?

— Не буду пугаться, хорошо! — покладисто согласилась я. — Это всё? И всего делов-то? Не вижу причины для паники.

В глазах парней появилось уважение. На кончиках пальцев держащего меня кота появились когти, которые легонько ткнулись мне в живот, вызывая волны мурашек. Кажется, кому-то крайне не нравилось, что его посчитали не страшным и не заслуживающим священного трепета.

Я расправила плечи и гордо откинула голову.

Пустота за спиной зашипела, когда я крайне метко попала… кажется, снова досталось многострадальному носу. Ну а я что, виновата? Нечего было так близко стоять и контролировать.

Лапа, правда, с живота не убралась. Но хотя бы когти втянулись обратно.

— Что ещё сказал Арн про этого чужака? — медовым голоском поинтересовалась я у Колина. — Буду признательна тебе за любую информацию!

На моём запястье угрожающе сжалась твёрдая рука. Предупреждает остановиться. Но меня уже несло. Может, хоть так про него что-нибудь разведаю!

— Ты точно что-нибудь знаешь, ты же доверенное лицо моего брата! — и я улыбнулась несчастному парню, отчего на его лице расцвела счастливая и немного глуповатая улыбка. Я почувствовала себя ещё более виноватой. Но меня же вынудили! Разве можно от девушки скрывать важные сведения? Я же изведусь вся, если хоть что-то не узнаю.

— Слышал, что это лазутчик вражеский. Очень опасный человек.

— Да-а-а… как интересно! Что ещё?

Кот выдохнул горячо мне в ухо… а потом прикусил его. Ой, мамочки! Точно, опасный. Особенно, когда ревнует.

— Там и рассказывать нечего особенно, если честно. Арн, кажется, знает больше, но нам не говорит.

— А откуда он? Этот лазутчик? Может…

Хочется добавить «из Империи»? Но не успеваю.

Кот жарко и влажно зализывает укушенное ухо.

И я совершенно теряю нить беседы. Кажется, он нашёл-таки надёжный способ отвлечь меня от расспросов.

— Ты в порядке, Ива? — обеспокоенно спрашивает Колин. — Красная какая-то, дышишь странно… не болеешь? Может, лекарства какие нужны? И вообще, собирайся, давай и правда тебя к брату отведём!

— Категорически… исключено! — отвечаю я, когда оказываюсь в состоянии говорить. — Возвращайтесь восвояси, и передайте Арну, что я как-нибудь сама разберусь, с кем… то есть, вернее, где мне жить! И сразу говорю, здесь вы тоже не останетесь, иначе я нажалуюсь Гордевиду. Он точно обрушит все кары небесные на тех, кто попробует его любимую ученицу соблазнять!

— Я… мы… ты… я и не думал! — подпрыгивает Колин, а уши его начинают алеть так, что в горы ночью можно будет ходить без огня.

Тот, кому на самом деле были адресованы угрозы, только посмеивается тихо, щекоча горячим выдохом. И принимается вкрадчиво поглаживать мой живот.

— Идите отсюда все, короче… — бормочу я, смутившись. — Мне тут посторонние сейчас не нужны. Я эксперименты провожу… опасные.

Например, как не помереть от разрыва сердца во цвете лет рядом с таким Невидимкой.

Который от души целует меня под ухом. Видимо, в качестве похвалы за то, что я, как хорошая девочка, выпроваживаю посторонних.

Ребята топчутся на месте, переглядываются. Видно, что и брата ослушаться не хотят. И со мной оставаться смущаются. Раз уж я так категорически настроена.

И тут дверь за их спинами сама собой распахивается.

А следом распахивается и калитка.

Я вздыхаю. Нет, ну что за манеры! Он где воспитывался, в дремучем лесу?

— Ну, раз ты запрещаешь оставаться… — кисло протягивает Колин. — То мы, пожалуй, и правда пойдем. Завтра хотя бы на праздник приходи!

— Какой ещё праздник? — стону я. Как же всё надоело! Хочу, чтоб хоть ненадолго весь мир оставил меня в покое. На праздниках местных я бывать обязана как будущий друид. Непреложное правило. А я как раз позабыла обо всём, и даже который день уже не заглядываю в свой блокнот-календарик, где отмечены все важные даты.

— Так это… у старого Оржека юбилей же! Сто лет деду стукнет. Придёшь?

— Конечно, — уныло подтвердила я. — Куда ж я денусь. Заодно брату мозги вправлю.

— Ну, вот и отлично! Там и увидимся! — с облегчением завершил свою миссию Колин и засобирался.

А я прям ощутила, с каким угрюмым недовольством встретили новость у меня за спиной.

Как только парни ушли, я на всякий случай заперла дверь на крючок и плотно задёрнула все-все шторы.

— Ничего, что я закрылась? Или ты тоже хотел уйти? — съязвила в пустоту.

Пустота надулась недовольством.

Ой, на-а-адо же! Какие мы нежные!

— А то если хочешь — пожалуйста, иди, на все четыре стороны! У меня, как видишь, если что и без тебя защитнички найдутся!

Ну ничего не могла с собой поделать.

Била, как могла, наобум — била, чем могла. За свою боль. За свои будущие слёзы. Когда уйдёт. Заранее. Кажется, мне опасно вживаться в роль грозной друидши — все эмоции наружу. И вот я уже не милая Иви, а отчаявшаяся и как-то неожиданно повзрослевшая девушка, сердце которой вот-вот выпустят из лап, и оно разобьётся на холодном полу.

Рычанием завибрировал воздух.

Без посторонних кот уже не стесняется шуметь.

Распахивает тетрадь на очередной чистой странице. Мне уже даже не хочется смотреть, что там — но любопытство пересиливает, и одним глазом бросаю взгляд. Всем своим видом показывая, что не очень-то и интересно.

«Дразнишь, коза?»

— Пф-ф-ф… очень надо! — сдуваю прядь, упавшую на лицо. Жест сложенных на груди рук теперь удаётся мне очень естественно и гармонично.

«А если я?»

Перо взмывает в воздух. И подлетает ко мне.

Теряюсь. Что он задумал?

Мягкий кончик пера задевает меня по губам. Вздрагиваю.

Ниже и ниже.

Проводит по шее.

Очерчивает линии ключиц.

Каждое прикосновение заставляет меня трепетать и ждать следующего. Пустота вокруг будоражит. Она слишком наполненная, эта пустота. Слишком горячая и неспокойная. Пожалуй, я погорячилась, когда решила, что я в безопасности.

Чужие пальцы пробегают по косе, тянут ленту, с тихим шелестом она опадает на пол. Тугие пряди расплетаются, змеятся по плечам, падают до самой талии.

С моих приоткрытых губ слетает выдох, когда обострившимся до звериного восприятием ощущаю, как он останавливается за моей спиной.

На вырез моего платья ложится рука.

Невесомым движением касается верхней пуговицы — и она выскальзывает из петли.

А потом и ещё одна.

Дрожь по телу, когда горячие пальцы очерчивают линию выреза дразнящим движением, а потом слегка проникают под одежду. Гладят ложбинку на груди.

Прикрываю на мгновение глаза.

Открываю снова и смотрю безжизненным взглядом в пустоту. Взглядом куклы.

— Хватит. Перестань со мной играть. Ты же и сам не отрицаешь, что уйдешь скоро. Тогда не надо, не мучь меня. Если в тебе есть капля жалости… подумай, что со мной будет, когда ты выбросишь меня из своей жизни, как… кот, который наигрался игрушкой. А ты ведь даже краешком не пускаешь меня в свою жизнь. Не говоришь даже имени. Тогда не начинай. Мне… будет потом слишком больно.

Его пальцы останавливаются… а потом прикосновения исчезают совсем. Пустота за спиной и правда становится пустой. Я уже научилась различать оттенки этой пустоты.

И мне надо бы с облегчением выдохнуть. Но на глаза почему-то наворачиваются слёзы.

Слышу обречённых вздох.

А потом на коврик на полу плюхается тетрадь. Моё запястье бесцеремонно хватают железным обручьем, тянут вниз. Вынуждают сесть рядом.

Я механически повинуюсь. Что ему ещё от меня надо?

Перо чертит летящие строки по бумаге.

«Господи, Ив! Ты и камень разжалобишь. Сил моих никаких больше нету»

«Спрашивай»

«Но предупреждаю, отвечу не на все вопросы»

Я сижу на коврике, подогнув под себя ноги, а в голове — полная каша. Столько всего о нём хотела узнать, но вот теперь, когда мой котик наконец-то готов ответить, не представляю, с чего начать. И честно говоря, даже как-то не верится. Неужели и правда расскажет, без подвоха? Не похоже на него.

Подпираю ладонью щёку и смотрю как дура на чистый лист и застывшее в ожидании перо. Ну и какой же из сотен вертевшихся в голове все эти дни вопросы задать? Вот же вредный кот! И стоило сначала онеметь, чтоб решить наконец-то начать разговаривать⁈

Ну ладно, начнём с главного.

— Как тебя зовут?

«Следующий вопрос».

Ах, вот значит, как! Злюсь и отворачиваюсь. Невидимка терпеливо ждёт, ничего не пишет больше, но и не уходит. Зараза.

Вот ведь…. И не стыдно же ни капельки! Я ему жизнь спасла! Дважды, между прочим! А он…

И что такого в его имени? Почему мне нельзя его слышать?

Я что, его… узнаю, если услышу? И что будет, если узнаю?

Отчаянно злюсь, но пытаюсь выровнять дыхание и успокоиться. Так, что там ещё у меня было… И клянусь, пусть только попробует ещё раз не ответить!

— Сколько тебе лет?

«Двадцать восемь».

В этот раз хотя бы ответ быстрый. И наверное, надо было мне вдохновиться и продолжить спрашивать что-то такое же нейтральное, чтоб побольше разузнать хоть по мелочам, ну там, любимый цвет, любимая еда на завтрак… но с губ срывается совершенно другое.

— У тебя есть семья?

«Следующий вопрос».

Вот и поговорили. Семья, значит, у него есть, да⁈

Мои уши немедленно начинают гореть.

Вскакиваю и пытаюсь уйти.

Тихий смех, цепкие пальцы хватают меня за локоть, силой усаживают обратно. Всё ещё сержусь, мне хочется схватить веник и прибить наглого котяру к чёртовой матери, чтоб не шлялся где попало, а отправлялся обратно к этой своей… семье… но краем глаза не могу не следить, как размашистый почерк выводит летящие строки:

«Жены нет, не волнуйся».

Потом, посмеиваясь, добавляет:

«Детей тоже».

Перо застывает в воздухе еще на мгновение, и дописывает:

«Насколько мне известно».

Нет, мне однозначно нужен веник! Желательно, из крапивы. Как удачно, что кое-кто любит ходить без штанов!

Сердито выдираю локоть из цепкой лапы. Лапа перехватывает меня за талию и подтягивает ближе. Кончиком носа меня примирительно бодают в висок. Я отпихиваю от себя наглую морду и по-прежнему дико злюсь.

Надо бы, конечно, перевести разговор на что-то чуть более насущное, типа того, почему ты хочешь загрызть моего брата, но ничего не могу с собой поделать, меня уже несёт.

— А эти, как их… — Вспоминаю, о чем он спрашивал меня в нашу первую встречу. Я-то на все вопросы отвечала честно, без утайки! Дура набитая, что ещё сказать. — … Невеста? Возлюбленная, «по которой сохнешь с детства»?

«Вот такой ерундой никогда не страдал» — пишет подрагивающее от смеха перо.

Пару минут просто сижу и пыхчу в пустоту, как закипающий чайник.

Пустота терпеливо ждёт, пока я остыну.

Так, ладно! А то передумает ещё отвечать.

Что б такое ещё спросить-то… пока у него настроение хорошее… Даже слишком, подозрительно хорошее у него настроение! Наверное, оно у него прямо пропорционально ухудшению моего.

Ну всё, держись! Сам напросился. Нечего было меня злить.

— Зачем ты здесь? — спрашиваю обвиняющим тоном. Пытаюсь сурово упереть взор в то место, где у пустоты, предположительно, должны быть бесстыжие серебряные глаза.

«Следующий вопрос. Вот ведь любопытная!»

— Сам разрешил. Теперь не жалуйся. И учти, это только начало! Ты у меня до утра будешь на допросе, а если продолжишь в том же духе уворачиваться от ответов — ночевать точно отправишься на коврик у двери! — немножко выплеснув злость, привожу мысли в порядок. Раздражённо дёргаю плечом, которое кое-кто успокаивающе целует. — Не отвлекать! У тебя этот номер больше не пройдет, учти! Так, что там у меня дальше по списку… Хм. Вот. Ты… пришёл сюда надолго?

С замиранием сердца жду ответа.

Перо зависает, кот думает, моё сердце пытается через пень-колоду хоть как-то справляться с прямыми обязанностями.

«Не знаю. Зависит от того, добьюсь ли целей своего путешествия».

Перо останавливается. Он хочет ещё что-то добавить? По бумаге расплывается клякса… я жду, всё сильнее утопая в своей тревоге, как муха в паутине.

«И не поменяются ли они в процессе».

— Я могу тебе чем-то помочь?

«Вот глупышка. Если бы ты их знала, не предлагала бы».

Сжимаю руки в кулаки. Что-то мне подсказывает, что в общих чертах я догадываюсь.

— Тогда… Я могу сделать что-то, чтобы ты все-таки изменил свои цели? Чтобы… твоё присутствие здесь не причинило никому вреда? Не заставляй меня становиться предательницей своего народа! Я не хочу, чтобы оказалось, что я… спасла врага.

Молчит. Медлит.

Горячая рука ложится мне на запястье, туда, где пульс. А он у меня частит, как у зайца.

«Это что-то изменит? Если я окажусь врагом?»

Теперь с ответом медлю я. Мне вдруг становится страшно.

А по бумаге уже летит следующая строчка.

«Что ты сделаешь, малышка Ив, если так? Сдашь меня?»

Это слишком пугающий для меня вопрос. В какой момент я стала тем, кого допрашивают?

Время утекает, а я по-прежнему не понимаю, как выпутаться из этого ужасного положения. Мне одинаково невыносимы обе мысли — что мой чужак может причинить вред кому-то из людей, которых я люблю — да и просто кому-то из народа, который вверен моему попечению как друиду… и мысль о том, чтобы кому-то его «сдать».

Выдираю руку из его пальцев. Он послушно отпускает. А мне так хотелось, чтоб не пустил.

Закипают непрошенные слёзы. Отираю их зло кулаком, подтягиваю колени к груди. Запрокидываю лицо, чтобы загнать дурацкую жидкость обратно.

Слышу вздох.

«Прости. Успокойся, не реви только. Я и так знаю ответ на этот вопрос. Ты уже меня не выдала»

И слово «уже» — подчёркнуто жирной чертой.

Я всхлипываю.

Он комкает бумагу, сжигает прямо в воздухе. Снова уничтожает следы своего присутствия здесь.

А потом… откладывает перо в сторону и обнимает меня.

Утыкаюсь лицом в невидимку. Кажется, куда-то в шею. Чувствую рядом, под кожей, пульс. И его, в отличие от моего — ровный, гулкий, размеренный.

Гладит меня по волосам.

Дрожащим, прерывающимся голосом пытаюсь объяснить. Достучаться. Чтобы понял.

— Не хочу, чтобы из-за моей доброты случилось что-то ужасное. Если так… если ты и правда враг… если соберёшься сделать что-то недоброе… убей меня первой, чтоб мне не пережить этого позора. Обещаешь?

Обеими ладонями стискивает мою голову, путаясь в волосах. Зло, почти до боли. Жалит поцелуями. Скулу, щёку, губы… солёные от моих слёз, и теперь он знает, каковы на вкус мои слёзы.

Я без слов понимаю, что хочет сказать.

Что я дура.

Чтоб даже не думала о таком.

Но как я могу не думать?

Если он сам признался, что может быть врагом.

Я же узнала его акцент.

Маг.

Из Империи.

Это не означает ничего хорошего.

Кажется, я совсем-совсем запуталась, и уже не понимаю, где белое, а где чёрное. Кажется, что отныне любой мой поступок будет так или иначе неправильным, что бы я ни выбрала.

Знаю только, что когда снова безошибочно нахожу его пульс и, уткнувшись туда, в шею, губами, замираю в нашем неподвижном объятии — этот пульс больше не так спокоен, как раньше. Значит, ему всё-таки не всё равно? Его ладонь на моей спине лежит тяжело и властно, а потом движется вверх, зарывается в волосы на моём затылке, прижимает тесней.

— Ты же не из Таарна? — шепчу ему в шею. Невидимость скрывает запахи. Как же мне сейчас не хватает запаха его кожи! Не отрываясь от него, продолжая прижиматься, как испуганный зверёк, поворачиваю голову чуть-чуть, потому что слышу, как шуршит тихо кончик пера по бумаге.

Перо выводит твёрдо одно короткое слово.

«Нет»

— Из Империи? — озвучиваю я самый главный свой страх.

Опять медлит. Я уже думаю, что скажет это своё противное «Следующий вопрос», но он опускает перо в чернильницу снова — как будто готовится к долгой беседе, — и отвечает.

«Как ты догадалась?»

Становится так страшно — будто летишь с горы в снежной лавине, и только вопрос времени, когда тебя размажет о скалы неумолимая стихия.

— У тебя акцент не до конца получается спрятать. Совсем-совсем капелька. Но мне слышно. Я ведь близко общалась с имперцами, жена моего брата…

«Надо же, какая наблюдательная».

Ему не интересно слушать про Мэй. Он что, про неё и так всё знает?

Может ли быть такое, что его присутствие здесь как-то связано с этой девушкой, которую мой брат забрал из Империи? А ведь она очень сильный маг. Только дикий, необученный, и к Гордевиду ходить учиться отказалась. Сказала, слишком много бед ей в жизни причинила магия. Пытается жить простой жизнью. У них с Арном уже двое сыновей. Сейчас Мэй беременна опять, на сносях. Не удивительно, учитывая темперамент брата. Я уверена, что на этот раз снова мальчик. Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с ней о её детстве, она переводит разговор.

В голове эти мысли проносятся осенним вихрем, несущим палые листья. Хаос и смятение — вот что я чувствую сейчас. Мэй, магия, этот странный чужак — удивительно одарённый маг из Империи, у которого очевидно зуб на моего брата… Где-то здесь должна быть связь. Но я ничего не могу нащупать. Не хватает важных звеньев цепи.

А котик словно не замечает моего состояния. Прижимает к себе невидимой лапой — и если закрыть глаза, можно представить его таким, каким помню. Большим, сильным, красивым… ставшим уже нужным мне, как воздух.

Но потом открываешь глаза снова — и видишь рядом лишь пустоту.

Перо неспешно выводит по бумаге новую строчку.

«Значит, надо будет мне ещё поработать над таарнским произношением».

— Ты ответишь прямо хотя бы на один мой серьёзный вопрос? — спрашиваю тихо. — Так ты из Империи?

Перо замирает на миг, а потом невидимая рука решительно переворачивает страницу. В моей тетради ещё много пустых страниц. Но белых пятен в моих знаниях о чужаке — неизмеримо больше.

«Да, Ив. Я родился и вырос в Империи».

«Но потом много лет странствовал по другим странам и не жил на Родине».

— Что за другие страны? — удивляюсь я.

«Такие, где солнце садится в раскалённый песок и утром, обожжённое, выкатывается на блекло-голубое небо, с которого никогда не идёт дождь. И такие, где берега лижут бесконечные волны, а воды моря так прозрачны, что можно видеть танец рыб на большой глубине. И те, где города столь огромны, что растут уже не вширь, а ввысь, утопая шпилями в туманах. Земли, где магию прокляли и предали анафеме — и земли, где правят потомственные маги, оберегая от простых смертных свои древние тайны…»

В причудливой вязи букв, которыми так быстро покрывались одна за другой строки моей тетради, для меня рождались целые миры. Я смотрела на кончик пера, повторяя взглядом плавные изгибы чёрной линии, а мыслями улетала куда-то в невообразимые дали, словно дух мой стал птицей, вылетевшей из тела.

Я будто наяву слышала задумчивый мурлыкающий голос, напевающий мне песню о дальних странах и неизведанных берегах.

Наконец, перо дрогнуло и остановилось.

Мужские губы прижались к моей шее под ухом.

«А ты бы — хотела их увидеть?»

Как же сильно я растерялась от этого вопроса.

Эта ночь действительно станет ночью откровений для нас обоих.

Я тоже должна заглянуть к себе в душу. И найти ответы на очень сложные для меня вопросы.

— Никогда не думала о том, чтобы покинуть Таарн. Мир — это шкатулка чудес, я знаю. Можно путешествовать всю жизнь, и не разгадать даже сотой доли его загадок. Но… разве не стирается рано или поздно прелесть новизны? Разве не станет однажды сердце тосковать по тому единственному на всём белом свете месту, где ты по-настоящему дома? Я люблю свой лес. Друид связан с землей, на которой он живёт, тысячью незримых нитей. Это родство трудно передать словами. Моё место — здесь! Оно наполняет меня силой.

«Истинный маг способен черпать силу отовсюду. Нельзя себе ставить рамки. Жизнь — одна. Не будет другого шанса прожить ее еще раз. И увидеть то, чего не видел никогда».

— Ты поэтому живешь как перекати-поле и нигде не пускаешь корни?

Он отстранился.

«Я бы назвал это по-другому, Ив».

«Быть свободным».

Я задумалась. Мои пальцы подрагивали нервной дрожью, и я обхватила себя руками, чтобы это скрыть.

Почему мне кажется, что сейчас мы на самом деле говорим вовсе не о философских абстракциях?

— Я считаю, мы не можем быть абсолютно свободными в жизни. Любая обязанность — это ограничение свободы. Любой наш долг. Такой, как… семья. И… чувства.

«Правильно, малыш. Это всё цепи, которые мы сами на себя надеваем».

«Которые тянут к земле и мешают летать».

Я закрыла глаза на мгновение.

Комок в горле. Ладони сами собой сжимаются в кулаки.

Ясно всё. Котик не собирается навешивать на себя новые.

Даже спрашивать дальше расхотелось. Но когда еще выпадет такая возможность? И выдавливаю из себя следующие вопросы. Хотя — что толку? Главное я уже узнала.

Сажусь прямо, и сама не замечаю, как отодвигаюсь.

Чужак освобождает мою талию.

Тут же становится холодно там, где до этого была его ладонь.

— Откуда ты знаешь руны и друидские заклинания?

«Меня учили».

— Кто учил?

«Следующий вопрос».

Каждый раз, когда он отвечает так, мне как будто кто-то в лицо швыряет пригоршню снега.

На сердце стужа, меня словно сковывает льдом всё больше и больше.

Но я стараюсь держаться. Спрашиваю тихо дальше, собираю все мысли о нём, все вопросы, что не давали покоя с самого начала.

— Почему твои глаза серебряные? Ты же не пил раньше эликсир невидимости?

«Нет, конечно».

«Это мой природный цвет. Он у меня от рождения».

Качаю головой. Уж в чём-чём, а в побочных эффектах от заклинаний и зелий я разбираюсь.

— Не бывает таких глаз от природы. Это совершенно точно магический эффект. Я видела такое у брата после того, как он пил слишком много эликсира невидимости. Мне потом с огромным трудом удалось вернуть им естественный цвет. Может, ты не знаешь чего-то о себе? Кто была твоя мать? Может быть, она злоупотребляла зельями?

«Я не буду говорить о своей матери. Но она совершенно точно была не магом».

— Была?

«Да, малыш. Была».

Я закусила губу и потянула руку в пустоту. Нащупала кончиками пальцев его лицо, осторожно погладила по щеке. Он не отстранился. Только поймал мою ладонь и крепко сжал её.

— Сочувствую твоей утрате. Я знаю, что для такой боли не бывает слов, которая бы её отражала. Проходила через это сама.

«Я был совсем маленьким».

«Я её почти не помню».

«Не грусти, малыш».

Короткий поцелуй жалит мои пальцы. Я не верю, что он по ней не скучает. Я поняла его душу за то время, что был рядом. Он может замыкаться в себе, изображать беспечного повесу, равнодушного ко всему кота, который гуляет сам по себе. Но слишком часто у него не получалось скрыть от меня свою чуткость и глубину. Может, этот защитный механизм? Если не цепляться ни за что в жизни, не придётся переживать снова горечь утрат?

Я не знаю.

Я слишком мало знаю о нём, мне мучительно не хватает. Хочу узнать больше, хочу его всего себе, хочу стать частью его жизни.

Хочу, чтобы никогда не заканчивался этот день и не наступал следующий. Я так боюсь того, что он нам принесёт. Пусть вот так же держит меня за руку незримо и продолжает открывать душу — понемногу, по шажочку, по крохотной части воспоминаний.

— Скажи мне… Как же получилось так, что я нашла тебя в горах почти мёртвого? Что с тобой произошло?

Усмехается. Как будто до сих пор стыдится того, что его, великого и могучего мага, кто-то мог отделать. И в самом деле, у кого же хватило сил?..

«Дикие барсы Таарна».

Сказать, что я удивилась — ничего не сказать. Чего угодно ожидала, но не этого.

— Дикие барсы? Они же ласковые, как котята!

«Это с тобой ласковые, глупышка! Меня они чуть не задрали. Почуяли чужака, стоило мне перейти границу и вторгнуться на их территорию. Преследовали и не давали охотиться, загнали в самые дикие и опасные ущелья. Их было слишком много, я не мог принять бой. Моя звериная ипостась не может колдовать. Всё, что у неё есть — это когти, зубы и ярость. И я не успел бы перевоплотиться в человека, чтобы применить магию. Они бы меня разорвали на части за мгновение».

Молчу, перевариваю информацию.

Пытаюсь представить себе моего кота — и стаю диких разъярённых барсов… и становится страшно. Что любая случайность — и он бы никогда не нашёл дорогу ко мне.

«Добивать не стали. Эти величественные и красивые звери не питаются падалью. Но я бы и сам справился с задачей сдохнуть, в том моём состоянии это было бы не сложно».

«Ты спасла мне жизнь».

«За это я вечно буду тебе благодарен».

Мои пальцы в тисках горячих ладоней. Волна тепла — от его кожи к моей. Что за удивительная у него способность — находить слова, которые достают мне до самого сердца?

— А откуда… откуда вообще у тебя способность перекидываться в барса? Это тоже врожденное? Ты оборотень?

Пустота иронически фыркает.

«Ты перечитала детских сказок, Ив! Нет, я не оборотень. Я учился этому много лет. Вложил бездну упорного труда и повторение заклинаний до кровавых мозолей. Вычерпывание магического резерва до самого дна, раз за разом, до потери сознания. До тех пор, пока все стало получаться без движений рук. А потом — и без слов. И наконец — от чистого веления разума. Ты же сама друид. Должна как никто знать, что само по себе без усилий на голову что-то сваливается только в книжках».

— Но где ты мог такому научиться? Я не слышала, чтобы в Таарне кто-то владел подобной магией!

«Неужели ты думаешь, что горы Таарна — единственные горы на свете, где водятся барсы, глупышка? Я же говорю, мир намного прекрасней и удивительнее, чем ты можешь себе вообразить».

Осторожно поглаживает мою ладонь большим пальцем, рассыпая ворох мурашек по коже.

— Но почему-то из всех гор мира ты выбрал именно мои.

«Но из всех гор мира выбрал твои».

«К счастью».

Я успеваю только улыбнуться — помимо воли, ощущая на сердце тихую радость, которая топит лёд так же уверенно, как весеннее солнце прошлогодний снег. И хотя глубоко внутри остаётся саднящий осколок, мне слишком хорошо от его слов, чтобы не позволить себе хоть на минуту забыть обо всём и просто ими наслаждаться.

А он вдруг подаётся ко мне, обжигая тесной близостью своего тела, и обнимает меня.

Утыкается в волосы, вдыхает запах. Я таю, таю — от ощущения его кожи под пальцами, пьянящего волнительного чувства, которое рождает во мне контраст между тем, что видят, а вернее не видят, мои глаза и тем, что чувствуют руки.

А потом перо скрипуче выводит на бумаге:

«Хватит вопросов, малыш! Давай спать. Слишком устал сегодня. Такое чувство, что блуждаю в лабиринте и никак не могу найти правильный выход».

Я оглядываюсь и с удивлением замечаю, что за окнами совсем потемнело. Так незаметно пролетело время.

Потягиваюсь неловко. Смущаюсь при мысли о том, как легко и просто он пишет о том, что пора спать. Нам. Вместе.

А в тетради появляется ещё одна, последняя строка:

«Идём в постель. И давай сегодня не будем притворяться, что ты не хочешь, чтобы я тебя обнимал. Просто обниму, малыш. Не бойся».

Он снова сжигает все страницы, которые исписал.

А потом берёт меня за руку и аккуратно помогает подняться с ковра.

И ведёт в спальню.

Закусив губу, замечаю вмятину ровно посередине кровати, когда туда плюхается тяжёлое тело.

Наша третья ночь вместе…

Каждый день приносит столько изменений! Я просто не успеваю их осмысливать.

Кто бы знал всего несколько дней назад, что я буду так спокойно и почти без смущения раздеваться перед мужчиной, чувствуя на себе горящий пристальный взгляд.

Что раздевшись до нижней сорочки, без тени колебаний опущусь коленом на постель… а потом скользну туда, на середину — быстрей, чтобы прижаться всем телом, чтобы скорей ощутить на себе сильные руки, чтобы на секунду хотя бы забыться и представить, что то, как они крепко, до хруста костей, прижимают — это потому, что тоже не хотят тебя отпускать.

Представить, что завтра никогда не наступит.

Он бережно укрывает нас двоих одеялом.

Я поскорее закрываю глаза, чтобы не видеть странную пустоту перед собой. Потому что стоит их закрыть — это больше не пустота. Это горячее тело под ладонями. Это дыхание в волосах. Это человек, который, как и ты, лишь делает вид, что спит. А сам ловит мгновения… и о чём-то напряжённо думает.

Какое решение он примет?

Я чувствую всей кожей, что дольше откладывать трудные решения не может. Должно измениться что-то после сегодняшнего разговора.

Мы засыпаем прямо так, в обнимку. В этот раз никто ни от кого не убегал на край. Мы ровно на полпути друг к другу, на середине кровати.

Он не делает попыток соблазнить. Как будто всё стало слишком серьёзно вдруг, а игры кончились. Только обнимает — так крепко, будто тоже успел сегодня испугаться, что вот такие наши тёплые моменты вдвоём больше не повторятся.

Но кажется, мы отвоевали у судьбы ещё один день и одну ночь.

Завтра продолжим битву.