Невидимый враг

Глава 11

Все утро чувствую на себе Взгляд.

Неотступно, непрерывно, каждый мой шаг, каждый жест, каждый вздох.

И когда медленное, медленно, словно боюсь сломать что-то внутри себя иду в огород нарвать малины. Мне она очень нужна сегодня, Гордевид любит, а я должна сделать так, чтоб получился мой план…

И когда спускаюсь в лабораторию, чтобы изготовить зелье.

И когда отмеряю дрожащими руками порошки.

И когда у меня в третий раз ничего не получается, потому что мысли мои совсем не там, где должны быть. Ничего. Я начинаю заново. И в четвертый раз, и в пятый — когда варево перекипает и тонкие настройки для приготовления снова не получаются.

Он смотрит. Но не приближается, как я и просила.

Зелье у меня получается лишь с седьмого раза. Только теперь я в полной мере понимаю смысл запрета друидам иметь семью и любить. Потому что невозможно качественно выполнять свои обязанности, когда голова занята совсем другим. Там, в этой голове, совершенно не остаётся места ни для чего другого. Впрочем, скоро всё снова вернётся на круги своя. И надеюсь, я смогу стать прежней. Ведь Таарну будет нужен его друид.

Осторожно несу пузырящуюся золотистую жидкость в тонкой пробирке на кухню. Хорошо, догадалась крышечкой накрыть, иначе непременно бы половину расплескала, ощущая лопатками Взгляд.

Чужак ничего не спрашивает — он больше даже не притрагивается к моим тетрадям. Никаких вопросов. Но я зачем-то решаю пояснить.

— Надо… испечь пирог Гордевиду. Он очень любит мой с малиной. Я… добавлю туда зелье благодушия. Моё… очередное изобретение. Это чтобы он расслабился и не обращал ни на что внимания. Иначе может почуять твоё присутствие. Я… изобрела это зелье давным-давно. Во время войны. Мне казалось, что если я смогу сварить такое зелье и всех напоить, все станут добры друг к другу и войны прекратятся. Дура, да?

Молчание мне ответом. А что тут отвечать? Дура и есть.

Замешиваю тесто.

Пеку пирог.

Солнце уже высоко над головой, когда мы пускаемся, наконец-то в путь — я чужак, который следует за мной на отдалении, но больше не петляет и не кружит, никуда не уходит, идёт точно за мной след в след.

Путь до хижины Гордевида долог, но я не позволяю себе делать частых привалов — хочется скорее всё решить. Скорее разрубить этот узел и освободиться.

Священная роща встречает нас торжественным перезвоном цветочных лепестков на высоких кронах. Оглушающая красота этого места всегда заставляет мою душу восторженно притихнуть, словно птицу, прикорнувшую на ветке в ожидании рассвета. И сегодня меня охватывает то же чувство — даже сильнее, острее. Потому что у меня есть с кем его разделить.

— Посмотри на это. Посмотри. Разве может быть что-то прекраснее? — шепчу тихо, но знаю, что он услышит. — Это душа Таарна. Прошу тебя, не разрушай её. Когда ты уйдёшь отсюда, унесёшь с собой её частичку. Так бывает со всеми, кто приходит сюда. Пусть она останется залогом мира. Что возможен всё же мир между нашими народами.

Он конечно же мне не отвечает. Глупо было бы ждать иного.

…Гордевид съедает мой пирог до крошки, и задумчиво смотрит в окно, подперев кулаком подбородок. Кончик длиннющей седой бороды заправлен за пояс. Кустистые брови нахмурены, но постепенно складка разглаживается. Но даже мой пирог почти бессилен — учитель чем-то сильно обеспокоен.

Я незаметно открываю окно. Чужак там, и я надеюсь, что так он услышит каждое слово.

— Учитель! Я пришла спросить тебя кое-о чём, — начинаю, наконец, так нужный мне разговор.

— Говори, дитя моё! Да поспеши. Ты должна вернуться домой до наступления темноты. А лучше ушла бы ты жить к брату, как он просил…

— Расскажи мне ещё раз одну из своих историй. Как умерла колдунья по имени Ашайя?

Дедушка вздрагивает и смотрит на меня своими прозрачными глазами, похожими на зимнее, бесконечное небо Таарна.

— Зачем тебе?

— Надо, раз спрашиваю. Пожалуйста! Мне… очень хочется узнать.

На секунду взгляд старика поволакивается дымкой. Зелье действует. Он вздыхает.

— Я убил Ашу. Своими собственными руками. Потому что должен был защитить дорогих моему сердцу людей. Твоего брата и его жену. Она последовала за ними в Таарн из самой Империи, чтобы уничтожить. Она не оставила бы нас в покое. Я пытался с ней поговорить, но она не слушала. Напала первой. Сделала всё, чтобы у нас не было пути назад.

За окном так тихо, что кажется, замер даже ветер.

Учитель погружается в воспоминания и кажется, даже больше не здесь, не со мной. Я заставила его сказать главное, быть может, чужаку хватит и этого, чтобы понять — в смерти Ашайи виновата только она сама… но мне кажется, что чего-то не хватает.

— Что ты почувствовал, когда она умерла? — спрашиваю тихо.

— Ничего, кроме скорби.

— Смерть, это всегда ужасно. Даже для такого злого человека, каким она была, — соглашаюсь я. Но учитель качает головой и на его глазах я вижу слёзы.

— Не только поэтому, дитя моё. Ты знаешь, зачем мы отменили запрет друидам любить и создавать семьи? Не только для того, чтобы ты была счастлива. Но и для того, чтобы никогда больше не повторилась трагедия прошлого. Чтобы никто и никогда больше не узнал, что случается, если люди вмешиваются в провидение. И обрывают узы, которыми соединяют сердца небесные силы.

Я смотрю на учителя потрясённо.

— Да, моя девочка. Я тоже виноват в том, что Ашайя стала такой… в том, что она переродилась и в душу её вползли ядовитые щупальца зла. Она вовсе не была такой, когда я встретил её когда-то, много лет назад, впервые под небом Таарна. Но что-то сломалось в ней в тот день, когда я сказал ей, что мы никогда не сможем быть вместе.

Обхватываю себя руками. Мне снова холодно. А учитель договаривает, глядя в окно, на бегущие в бездонном небе облака:

— Я оплакивал смерть Ашайи. И оплакиваю до сих пор. Потому что я любил её.

За окном такая напряжённая тишина, что мне кажется, даже ветер утих и облака остановили свой бесконечный бег. Чужак тоже услышал это признание. Теперь он всё знает… Может быть, теперь оставит свои мечты о мести? Может, на этом путь его будет окончен и он сможет… вернуться домой.

Мне становится больно от этой мысли. Но ведь я давно себя готовила к этому моменту. А самое главное…

У нашей с ним истории совершенно точно не будет такого продолжения, как у истории Гордевида и Ашайи. Я верю, что мой чужак никогда не сможет переродиться во зло. Даже несмотря на то, что многое повторилось с такой ужасающей предопределённостью в новом поколении. Я ведь тоже его отвергла.

Качаю головой, отбрасываю глупые мысли. Кое-что очень сильно отличается. Ашайя любила Гордевида. А мой кот меня не любит. Значит, отказ не ударит по нему так больно. Разве что по самолюбию. Переживёт, я уверена. А ещё…

Мне почему-то кажется, он добрый. Пусть и был учеником той отвратительной женщины. За то время, что мы провели вместе, пусть даже без слов, я сумела понять его душу.

Он добрый.

— Но это ещё не всё, что тебе следует знать, милая! — скрипит Гордевид, очнувшись от глубоких раздумий.

Он вдруг придвигается ближе и берет моё запястье, сжимает его. Вижу плывущий взгляд, будто пьяный — мои снадобья действуют по-прежнему.

— Я вообще-то не должен был тебе этого говорить… Арн взял с меня слово, что не скажу, чтоб не пугать… но что-то сегодня у меня какое-то странное настроение. Так и тянет на откровенность.

Я затаила дыхание. Кажется, у моего зелья есть и побочные эффекты. Я собиралась размягчить сердце моего любимого старичка и немножко затуманить сознание, чтоб он не заметил присутствия чужого мага рядом. Но судя по всему, зелье ещё и развязывает язык.

— Наши лазутчики в Империи донесли тревожную весть. Об этом никто даже не подозревал! Мы всё-таки слишком мало знаем о том, как живут маги в этой ужасной Империи, а тем более, какие порядки у Архимагов. Оказывается… у Ашайи остался ученик.

Затаив дыхание, я жду продолжения так, будто от этого зависит моя жизнь. А Гордевид как назло не торопится, в задумчивости погружённые в свои мысли.

— Мы не знаем, кто он и откуда взялся, но судя по тому, что я слышал о нём, маги такой силы рождаются раз в столетие. Не уверен, что даже я справился бы с ним в открытом бою.

Да. Он такой. Мой кот. Удивительный и неповторимый.

Я улыбаюсь невольно, но тут же прикусываю губу, чтобы скрыть улыбку.

— Говорят, ученик намного превзошёл учителя, потому что взяв от Ашайи все знания, которые она могла ему дать, отправился в путешествие. Он собирал мудрость и колдовские навыки во многих землях и народах, от одного до другого края изведанного мироздания. А вернувшись… вернувшись, узнал, что его наставницы, человека, заменившего ему мать, нет в живых. Что её… убили. Мы с Арном убили, Ива.

За окном словно потемнело. И это совершенно точно не были сумерки. Просто магическая аура стоящего там человека сгустилась в давящее туманное облако.

Но Гордевид, не замечая этого, продолжал.

— Как ты думаешь, чего захочет такой человек, узнав о таком?

— Мести… — прошептала я.

— Совершенно верно, — кивнул Гордевид. Он как будто постарел сразу лет на сто. — Я уверен, что он постарается проникнуть в Таарн, чтобы отомстить. Убить всех, кто причастен к смерти Ашайи. Меня, Арна… если верны слухи, которые о нём ходят, это коварный и непредсказуемый враг. Мы с Арном опасаемся, что он постарается добраться и до всех, кто с нами связан.

За моей спиной как будто собирается гроза. На секунду становится страшно. Мысленно прикидываю, смогу ли сделать что-то, если чужак нападёт… и понимаю, что вряд ли сумею хоть что-то противопоставить. Не очень-то я умею в боевые заклинания. Был бы здесь Арн… хотя не уверена, что даже мой могучий брат в противостоянии один на один что-то сможет сделать с такой силой.

Как непривычно относиться к моему коту со страхом. И осознаю, грустно улыбнувшись самой себе, что увы, не очень-то у меня получается.

— Теперь ты понимаешь, девочка моя? — горячо заявляет учитель, стискивая мою руку сильнее. — Почему мы с Арном так настаивали на том, чтоб ты прекратила жить в своей хижине и срочно перебиралась к нему? Тебе нужна защита! Ведь если верно то, что донесли наши шпионы в Империи… в опасности множество жизней. Потому что ученик Ашайи непременно явится, чтобы мстить. И забирать жизни в обмен на жизнь. Я боюсь… боюсь, что твоё имя тоже есть в списке.

Выдёргиваю руку и отступаю на шаг.

Если бы он хотел, уже давно бы её забрал, мою жизнь. Ведь всё это время она была у него на ладони.

А он забрал только сердце.

Гордевид супит брови.

— Обещай, что немедленно переедешь жить к брату! Ты должна беречь себя. Прости, мы не хотели тебя пугать, но если тот маг сюда заявится, непременно захочет и тебя убить. Ведь твоя смерть лишит нас мощного волшебника, нашей будущей опоры, ослабит Таарн. А ещё… ты ведь сестра Арна. Вряд ли он упустит шанс так поквитаться со своим главным врагом. Что скажешь? Ты согласна? Неужели ты не боишься этого ужасного чародея?

Тишина за окном.

Он тоже ждёт моего ответа.

Прижимаю руку к груди и говорю совсем не то, чего ждёт от меня Гордевид.

— Как зовут этого мага? Хочу знать его имя.

Может, хотя бы так узнаю. Раз уж он сам не захотел мне говорить.

Гордевид медлит.

— Я… не знаю. Никто не знает. Его имя — тайна, которую нам не удалось разгадать. Не знаю, почему этот маг так тщательно его скрывает.

Выдыхаю, роняю руку. Что ж. Значит, не судьба.

— Но это неважно, Ива! Уходи в дом брата! И поспеши — ты должна успеть до темноты. Конечно, Арн с помощниками регулярно прочесывает местные леса, и пока ничего подозрительного обнаружить не удалось, но кто знает! Я боюсь за тебя, моя девочка!

За меня бояться уже поздно.

Все самые большие глупости я уже совершила.

Такие, как спасти врага своего племени.

Такие, как приютить его в своём доме и в своей постели.

Такие, как дать ему зелье невидимости.

Такие… как безответно в него влюбиться.

В общем, после такого больше мне ничего не страшно, наверное, дедушка.

— Тогда я пойду. Уже и правда поздновато, — улыбаюсь я иду к выходу.

Гроза за окном так и не разразилась. Как я и думала, мой котик никого не тронет. И не за тем он пришёл в Таарн, чтобы убивать, даже если и злился ужасно, особенно когда увидел моего брата тогда, в моём доме, и угрожал порвать его на куски. Но если бы и впрямь собирался — я бы не смогла его тогда остановить. Не моими слабыми силёнками.

На самом деле он всего лишь хотел узнать истину. Кто и за что убил человека, который был ему так дорог. «Заменила ему мать…» — сказал Гордевид. Представляю, как ему было больно. И как он страдал, что не сумел защитить.

Надеюсь, теперь его душа успокоится. Ведь теперь он знает, что не только он один будет оплакивать Ашайю.

Уже у самого порога меня догоняет голос учителя.

— Не переживай, мы придумали как защитить Таарн! Твой брат уже отправился в горы. Мы снова создадим непроницаемый барьер вокруг нашей страны. Чтобы никто с той стороны не смог сюда больше проникнуть.

Я застываю на месте, как громом поражённая.

Барьер?

Магическую преграду?

Я слышала о таком, Арн уже создавал её когда-то давно, но после его свадьбы с Мэй я думала, это осталось в прошлом. Ведь казалось, что наши народы снова могут жить в мире. И теперь, видимо, он колебался до последнего и не хотел восстанавливать Стену. Получается, и правда решил, что теперь угроза от чужого мага слишком велика, и нужно защитить Таарн такой ценой. Снова отгородив его от окружающего мира. Но это же означает…

— Сколько осталось времени до установления Стены? — спросила я, холодея внутренне.

Если чужак не успеет, он окажется отрезанным от своей родины. И будет навечно заточен в Таарне. Для его свободолюбивой натуры это будет смерти подобно. Всё равно, что посадить в клетку дикого зверя. Он же умрёт с тоски! И никогда нам этого не простит.

— Понятия не имею, — пожал плечами Гордевид. Утром Арн был у меня, советовался, стоит ли ставить барьер. Мы с ним решили, что всё-таки стоит. Он уже отправился в горы со своим отрядом. Так что не переживай! Совсем скоро мы все будем в безопасности. А ты всё ж-таки отправляйся жить к брату. Мы с ним так издёргались за тебя за эти дни, что пришли к выводу, что так дальше продолжаться не может. Да к тому же… как тебя замуж-то выдавать будем, если ты продолжишь сидеть в лесу?..

Я вздохнула. Гордевид в своём репертуаре. Примерил на себя роль свахи, и кажется, ему понравилось.

Он продолжал перечислять мне имена и достоинства потенциальных кавалеров, когда провожал меня к воротам в плетёной изгороди вокруг своего храма, который по совместительству служил ему домом.

Хмурая грозовая туча под эти рассказы неотступно следовала за нашими спинами.

Я остановилась у калитки, чтобы попрощаться. Крепко обняла старика. Здесь моя миссия закончена. Остаётся надеяться, что она увенчалась успехом — вроде бы всё прошло так, как я и задумывала.

Гордевид потрепал меня по волосам, а потом нахмурился. Кажется, на свежем воздухе мои чары потихоньку выветривались. Надо поторопиться.

— Что-то мне не по себе. И если подумать, какой-то странный привкус был у твоего пирога… Ива! Признавайся, очередной твой опасный эксперимент?

«Ты даже не представляешь, до какой степени, дедушка».

— Счастливо оставаться! Мне пора! — засмеялась я и убежала по тропинке.

И бежала так, как никогда в жизни.

В спину мне дул ветер.

Слёзы срывались с ресниц, хотя на губах так и держалась приклеенная намертво улыбка.

В конце концов в самой глубине леса я остановилась, чтобы отдышаться.

Лопатками чувствовала направленный на меня тяжёлый взгляд.

Я обняла себя руками.

— Тебе пора! Ты же всё слышал. Арн вот-вот поставит магическую завесу. Ты должен уйти. Ну же, уходи!

Но он продолжал неотступной тенью следовать за мной, провожая до самого дома. Хотя не приближался и по-прежнему не касался меня. Но шёл след в след, я чувствовала его присутствие позади себя так остро, как никогда.

В сумерках мы вошли в мой дом.

Я прикрыла дверь за своей спиной, но она тихо скрипнула снова, когда я зашла на кухню и оперлась руками о стол, переводя дыхание.

— Уходи, — повторила снова, и слова закончились.

Не знаю, что ещё сказать. Я так хочу, чтобы он успел. Вернуть ему свободу, которой он дорожит больше всего на свете. Пусть побывает в тысяче новых стран и тысяче новых земель. Пусть увидит новые горы. Пусть добудет новые сокровища знаний. Ведь в этом цель его жизни. Кто я такая, чтобы запирать ветер? Кто я такая, чтоб запретить ему взмывать к облакам.

— Уходи.

Я не услышала, а почувствовала его шаги.

В вечерней полутьме, слабо освещённой лунным сиянием из окна, чужак подходил ко мне. И наконец встал так близко сзади, что я могла почувствовать тепло его тела. Чужое дыхание шевельнуло волосы над ухом. Всю меня охватил трепет, и знакомые мурашки побежали по коже.

Но он по-прежнему меня не касался, исполняя мой запрет.

В воздухе прямо перед моим лицом вспыхнуло синее пламя, сложилось в пляшущие буквы.

«Почему?»

Языки пламени плясали и вздрагивали, а потом медленно растаяли.

Сжав зубы, я пыталась что-нибудь придумать. Вот же упёртый кот! Ну почему с ним всегда так сложно… Что ж сказать-то, чтоб наконец-то перестал терять драгоценное время и ушёл, пока не стало слишком поздно…

Я была уверена, что почувствую, если над Таарном опустится магическая завеса брата. Пока в горах было тихо и удивительно спокойно. И всё-таки ощущение с каждой минутой утекающего времени стало таким ощутимым, что меня охватила самая настоящая паника.

— Потому что я не хочу тебя больше видеть. То есть… не видеть. То есть… не важно. Вообще ничего не хочу больше.

«Почему?»

Снова загорелись упрямые буквы. И растаяли, оставив после себя лёгкую дымку и тонкий аромат сгоревших углей.

— Потому что я не желаю больше это продолжать! Так что уходи уже поскорее… Что тебя тут держит? Я же все равно для тебя пустое место. Вот ты для меня — нет, хоть даже и невидимый. Иронично как, да? А ты мне даже имени своего, и то не сказал, — мой голос дрогнул. Что я такое говорю? Совсем не то же собиралась. Но почему-то прорвались мои истинные мысли и самая глубокая, больше всего ранившая обида.

Нет! Так дело не пойдет. Я должна во что бы то ни стало добиться, чтобы он ушёл до того, как станет поздно.

— Поэтому хватит. На этом — всё. Я решила, что наши пути разойдутся здесь.

Я закончила твёрдо, как должна была. Выпрямилась, глядя в окно невидящим взглядом, на тёмную гряду далёких гор над лесом. Всё-таки я молодец. Наверное, учитель бы сейчас мною гордился. Я наконец-то приняла свою судьбу, как должна была. И пусть они с Арном даже не заговаривают со мной никогда ни про какие замужества. Моя жизнь будет посвящена Таарну. Так, как велит друидам древний обычай, всецело и полностью. Да и не может быть счастливо никогда простым земным счастьем тело, из которого вынули сердце и унесли.

Тишина замирает на одно бесконечно долгое мгновение.

А потом я наконец-то слышу, как ходит кот.

Потому что эти тяжёлые удаляющиеся шаги для меня каждый, как удар.

Обхватываю себя за плечи. Трясёт. Холодно.

Скрип двери. Значит, уходит. В этот раз на самом деле, по-настоящему.

И чего ты ревёшь тогда, идиотка? Ты же этого хотела.

— Зо́ртаг.

Вскидываю голову. Я так давно не слышала этот голос, что успела забыть.

Оборачиваюсь и застываю.

Медленно-медленно проявляется высокая массивная фигура на пороге. Стоит спиной ко мне. Полностью обнажённый, и темный силуэт его очерчен лунным светом, падающим из-за открытой двери.

Взгляд мой цепляет жадно каждую черту — и разворот широких плеч, и гордую линию спины… не могу отвести глаз, не могу насытиться.

Мой чужак скоро уйдет, это мгновение не повторится никогда. Какой же он… красивый, как мой самый грешный сон. Который теперь развеялся, и пора просыпаться.

— Зо́ртаг, — повторяет он, и я вздрагиваю. — Моё имя. Сбереги его… Ив.

И всё-таки уходит — прежде, чем я соображаю, что ответить.

Чем я вообще оказываюсь способна включить голову и понять, что сейчас только что было.

А он мне имя своё назвал.

И вернул обратно магию невидимости — мой дар.

Но даже не обернулся напоследок.

Зортаг…

Зортаг…

Зор.

Шепчу это имя беззвучно — и улыбаюсь в темноте сквозь слёзы, застилающие взгляд.

Спасибо! Я буду беречь твоё имя, как самый драгоценный прощальный подарок.

На следующий день я снова пытаюсь научиться жить.

Готовлю завтрак.

Долго сижу за полной тарелкой, забывая есть. Потому что пялюсь в пустоту перед собой. Срываюсь с места и уношу пустой стул в кладовку, чтобы его больше не видеть.

Возвращаюсь, сажусь обратно.

В моей маленькой кухне очень тихо. Раньше тишина была другой — наполненной, живой, тёплой. Сейчас по-другому, и эта разница ощущается кожей. Сейчас я по-настоящему одна.

Так и не съев ни куска, решаю занять мозг чем-то, чтобы не сойти с ума от мыслей, которые кружатся в голове безостановочно.

Отправляюсь в подвал, в лабораторию. Зажигаю свечи.

Растерянно смотрю на стеллажи с результатами моих экспериментов, на стол в центре комнаты — и понимаю, что мне не хочется продолжать. Ведь всё, что я могу, это вспоминать. Вот здесь, на лестнице, я отвлекала его поцелуем. Вот здесь мы вместе готовили зелье. Где-то посреди реторт до сих пор валяется шерстинка барса, которую я собиралась исследовать.

Какая же я жалкая.

Так старалась уверить себя в том, что древние были правы, и друидам нельзя любить и заводить привязанности, потому что это отвлекает от работы. Что одинокий человек будет тратить все силы и всю энергию на дело. А теперь вдруг оказалось, что радость от присутствия рядом кого-то другого, кого-то близкого, наполняла бьющей через край энергией и рождала во мне такой неукротимый творческий огонь, что я, наверное, горы бы свернула, будь мой чужак сейчас рядом. Просто рядом — и всё.

А вот теперь этот огонь погас, и я ничего не хочу.

Это снежные барсы живут в горах в одиночку и встречаются только, чтобы спариться. Но люди — не снежные барсы. Когда мне было лень готовить для себя одной, я вспомнила, с какой радостью готовила, когда он был рядом и поняла, что потребность заботиться в человеке, наверное, ещё сильнее, чем потребность, чтобы заботились о тебе. Может, какой-то древний инстинкт. Может, только поэтому и выжили мы когда-то — слабые существа без когтей и зубов, любой дикой кошке на один укус.

И вот теперь мы научились строить дома и закалять мечи. Изобрели деньги и торговлю. Мы стали в состоянии прожить одни.

Но древний зов крови никуда не делся.

Мы так и не превратились в снежных барсов. Мы остались людьми.

И вот теперь меня всю ломает изнутри от того, что любимого человека нет рядом. Даже если я не видела его без флёра невидимости так давно, что почти забыла выражение глаз.

Как сомнамбула выхожу во двор. Огород весь зарос.

Новое осознание — моим растениям без меня лучше. Я постоянно вмешивалась, выпалывала, подстригала что-то, рвала для собственного удовольствия и потому, что мне так казалось красивее… но вот всего несколько дней как я забросила все домашние дела, и оказалось, что природа заполнила эту пустоту и создала нечто, намного красивее в моём одичавшем саду.

Поэтому я стою посреди грядок, опустив бессильно руки, и снова не знаю, что мне делать и чем заняться. В голове абсолютная пустота. Кажется, я потерялась и не знаю, как найти себя заново.

Вздрагиваю, когда скрипит калитка.

Резко оборачиваюсь… и когда вижу входящего за ограду брата разочарование так велико, что слёзы, которым я запрещала появляться, градом катятся из глаз.

— Иви! Ив! Сестрёнка, ты чего?..

Арн подходит ко мне в несколько широких шагов, сгребает в охапку и прижимает к себе до хруста костей.

— Я… всё хорошо. Я просто… забери меня домой. Больше не хочу быть одна.

Пока идём, Арн убалтывает меня рассказами о том, как там его Мэй, как её самочувствие, что из-за живота ей совсем трудно стало ходить, а значит родов ждут со дня на день, как там двое его старших малышей, а ещё что он построил новое деревянное здание для того, чтобы с удобствами расположить всех барсов, которые живут с ним и его работниками.

Мой брат с семьёй живут чуть поодаль от деревни в большом доме, который он построил, когда его семейство и ближайшие соратники перестали помещаться в отцовском. Барсы у них особые, ездовые, да ещё и на охоте помогают, такие выкармливаются с детства охотником, живут с ним и чуть ли не спят рядом, поэтому становятся почти что членом семьи.

Я знаю, у меня самой когда-то была такая. Я отпустила её, когда она встретила свою пару и завела котят. Живёт теперь в усадьбе Арна, и теперь я смогу видеть чаще старую подругу. Это должно меня порадовать, но радоваться почему-то не выходит. Как будто у меня сломалось что-то в душе, что-то важное. И пока я не пойму, как починить, ничего не будет получаться.

Когда Арн замолкает, видимо устав от односторонней беседы, я решаю из вежливости всё же отозваться.

— Неужели это все новости? Так быстро закончились?

Это моя неловкая попытка пошутить. Арн на неё не ведётся, продолжает смотреть на меня хмурым взглядом. Осторожно убирает ветку с моего пути, потому что я чуть не выколола себе об неё глаз. Потом в последний момент успевает схватить за локоть, когда я не замечаю древесного корня под ногами.

— Вообще-то есть ещё одна. Я долго думал, говорить тебе или нет… Но ты же всё равно узнаешь рано или поздно. В горах нашли тело.

У меня куда-то обрывается и падает сердце. Во всяком случае в груди его больше нет. Ни единого стука. Мёртвая пустота.

— И… ты знаешь этого человека, Ив. Ужасная трагедия, понятия не имею, кто мог такое сделать. Явно следы насильственной смерти.

Мы останавливаемся и смотрим друг на друга.

— В общем… это Колин. Я знаю, между вами что-то было, он ухаживал за тобой на празднике, поэтому слышать такое тебе наверняка нелегко. Надеюсь, твоё сердечко не будет разбито этой новостью? — брат смотрит на меня с тревогой. А я ощущаю себя последней сволочью на земле, потому что мне безумно жаль Колина, конечно же, и всё-таки даже эта скорбь меркнет по сравнению с тем непроглядным мраком, в который моя душа погрузилась на те пару бесконечных мгновений, что я думала, найденное в горах тело принадлежит другому.

Потом до меня доходит кое-что ещё.

— Ты говоришь, его убили?..

— Да. Мы непременно найдём того, кто это сделал. И он поплатится.

В глазах брата сверкает сталь.

Вождь племён Таарна слова на ветер не бросает.

А у меня, стоило отойти от первого шока, в сердце чёрной змейкой начинают заползать неприятные догадки. Кто мог быть виновником. Почему пострадал Колин. Почему именно сейчас.

— Ты… установил Завесу? — выдавливаю из себя как можно более равнодушным тоном.

— Со стариком пообщалась? — догадывается брат. Потом недолго молчит. — Значит, и всё остальное тоже знаешь. Про вражеского шпиона?

Я киваю, потупившись.

— Что ж. Не буду тогда повторяться. Скажу лишь, что ругаю себя последними словами, что раньше не забрал тебя. После этой ужасной находки стало ясно, какому риску подвергались все мы. Надеюсь, это в прошлом. Судя по времени окоченения тела и направлению человеческих следов от него, которые удалось найти, убийца покинул Таарн до установления Завесы. Следы вели в сторону Империи.

— Что теперь? — тихо спрашиваю брата, когда он замолкает и о чём-то глубоко задумывается, стискивая непроизвольно рукоять отцовского меча на поясе. Этим артефактом он и устанавливал Завесу. Наследие наших предков, невероятно древнее.

— Думаю, стоит готовиться к большой войне. Потому что если Империя думает, будто я спущу им такое с рук, они горько ошибаются. Пока что мы отгородились Завесой, будем копить силы и строить планы. Попытаемся отправить разведчиков, узнать, что там происходит. Гордевиду придётся сварить много зелья невидимости.

От такой мрачной улыбки, которая сейчас на губах моего брата, я на месте наших врагов добровольно бы самоубилась заранее.

Арн берет меня за руку и заставляет идти дальше. Потому что я — как телёнок на привязи, забываю это делать, если мне не напоминать.

— Но теперь по крайней мере моё сердце будет спокойно. Дорогой мне человек теперь будет рядом и под моей защитой. Мэй будет счастлива, она говорит о тебе каждый день. Долго же ты артачилась!

— Вся в своего упрямого брата, — улыбаюсь я.

И дальше мы идём уже молча.

Каждый погружённый в свои думы.

Почему-то ощущение, что я нескоро вернусь в свою хижину. И пусть! Больше нет сил оставаться одной там, где каждая мелочь напоминает о мужчине, который навсегда ушел из моей жизни. Где каждую секунду невольно ждёшь прикосновений из пустоты. И всё тело болит, когда этого так и не происходит.

Зортаг.

Имя, которое я приказала себе не вспоминать, по крайней мере не чаще сотни раз в день, снова всплывает в моей голове. И опять почему-то кажется, когда-то я уже его слышала. Давно. Но вот в каком контексте, от кого… вспомнить совершенно не получается.

Вдруг приходит в голову мысль, что не просто так чужак не хотел называться так долго. Что-то оно значит, это имя. Непростой он человек. И имя… непростое. Важное. Такое, по которому легко узнать. Уверена, что не десятки и сотни людей с таким именем существует в мире. А может, даже один-единственный.

Вот только никак не получается вспомнить, когда и при каких обстоятельствах это имя я слышала.

Можно было бы спросить прямо сейчас у Арна. Так и подмывает. Он-то совершенно точно знает это имя. Но как бы я объяснила, почему интересуюсь? И откуда его знаю?

Нет, лучше молчать.

Теперь-то какая разница.

Времени прошло много. Он уже очень и очень далеко.

Я быстро обживаюсь на новом месте. Суета как-то отвлекает и скрашивает пустоту. Здесь, за высоким прочным забором слишком много всего — построек, людей, домашней скотины, ручных барсов, которые бродят туда-сюда по просторному двору совершенно свободно и снисходительно посматривают на кур. Конечно — какие ещё куры! Им возят из деревни свежую говядину в качестве налога для вождя.

У моей здоровенной кисули так и не сошёл до конца розовый окрас с подшёрстка, которым я наделила её шикарную шубу в одном из своих экспериментов. Она недавно принесла очередной выводок котят, поэтому моё появление встречает радостно, но слегка отстранённо. У неё теперь своя жизнь и своя кошачья семья.

Мэй, как брат и описывал, превратилась в совершеннейшего милашного зеленоглазого колобка на ножках. Тёмные волосы отрасли, она теперь сплетает их по моде Таарна в две толстые косы, перевитые тесьмой. Чуть не задушила меня, прижав к своему громадному животу. Светится вся. Особенно когда на ней ещё и мои племянники повисают. Правда, сорванцы-погодки тут же срываются с места и уносятся по своим делам.

Когда вижу, как брат наклоняется к ней, крохотной, с высоты своего громадного роста, и целует прямо в губы после разлуки, нимало не смущаясь присутствием людей вокруг, у меня внутри что-то больно колет. Когда вижу, как они украдкой переплетают пальцы, пока идут по двору к дому. Брат придерживает свой широкий шаг, потому что Мэй передвигается короткими и медленно.

Я нарочно отстаю от них и иду сзади, чтобы не мешать. Любуюсь. Отчаянно завидую.

В голове невольно вспыхивают картины. Представляю себя на её месте — рядом с моим чужаком… как мы идём с ним за руку… и он смотрит на меня точно такими глазами, какими сейчас мой брат на свою жену.

Горько усмехаюсь собственным мыслям.

Арн свою жену отвоёвывал у всего мира.

Пошел на обман старейшин, не испугался войны с Империей, когда отверг их принцессу, чтобы жениться на простой служанке.

А я… всё это время была рядом со своим бродячим котом, только лапу протяни.

Но ни единого слова я не слышала от него, чтобы была нужна ему как что-то большее, чем согреть постель в его остановке на длинном пути.

Мне дали очень уютную комнату под самой крышей. Скошенный потолок, бревенчатые стены, розовые занавески в мелкую клетку, лоскутный ковёр на полу, кровать у стены, сундук для вещей. Я в прострации оставила всё, не брала ничего с собой, даже ночной сорочки, а мой брат даже и не подумал мне напомнить. Мужчины! Мэй пришлось собирать мне с миру по нитке и делиться своими вещами. Я обещала, что за это буду следить за её сорванцами и помогать с малышом, когда родится. Надо было видеть, как просияла от этих слов Мэй. Я впервые задумалась, что должно быть, ей было тоже непросто так полностью изменить свою жизнь и пойти за моим братом, остаться на всю жизнь на чужбине, среди другого народа, говорящего на чужом языке. У неё до сих пор забавный акцент.

Я думала, перемена обстановки меня встряхнёт. Но когда улеглись первые эмоции от встречи и нового дома, я снова впадаю в странное оцепенение.

Мэй совершенно точно что-то подозревает.

Брату некогда, он весь в делах — накопились за время, что он шастал по горам. А вот моя проницательная невестка то и дело заводит со мной задушевные разговоры и пытается выведать, что со мной и почему вдруг подменили ту жизнерадостную и болтливую Иви, которую она видела в прошлый раз.

А та девочка просто повзрослела и выросла наконец-то.

Но этого я не могу никому рассказать.

Как и того, какие яркие, цветные сны меня преследуют. После которых я просыпаюсь в слезах, невольно смотрю на пустую подушку рядом, а потом долго-долго смотрю в потолок, прежде чем заставить себя подниматься.

На рассвете третьего дня я просыпаюсь резко, как будто меня толкнули.

Не сразу понимаю, что меня разбудило. А когда до меня доходит, вскакиваю с постели и принимаюсь лихорадочно одеваться, не с первого раза попадая ногой в башмак.

Этот шум во дворе.

Там, где барсы.

Дикий визг, утробное рычание, яростное шипение, переходящее в рёв.

Когда выбегаю на порог, вижу, как четверо барсов с оскаленными мордами взяли в кольцо пятого. Тот припал к земле на передние лапы и скалит мощные клыки, нервно бьёт кончиком пушистого хвоста из стороны в сторону. В сверкающих глазах угроза перегрызть глотку любому, кто посмеет приблизиться.

Мощный клубок из разъярённых кошек, судя по всему, только-только распался и звери отскочили друг от друга. Потому что у дикого приблудного барса рваная рана на плече, на клыках кровь, вся шкура в багровых пятнах.

Люди боятся приблизиться, замерли на отдалении. Никто не знает что делать.

Это впервые, чтобы сюда осмелился сунуться чужой кот. Обычно от такого количества ездовых барсов, которые привыкли сражаться плечом к плечу, любая вменяемая зверюга старается держаться как можно дальше.

Но не этот зверь.

Этот совершенно точно сумасшедший.

— Ив, назад! — окрикивает меня брат. Уже спешит откуда-то, примеряя в руке рогатину.

А я иду как дура прямо в центр схватки.

Ездовой барс моего брата вот-вот кинется снова, он уже подкрадывается справа, неужели этот идиот мохнатый не видит⁈

Нет, он не видит.

Серебряные потусторонние глаза неотрывно смотрят только на меня.

— Да куда тебя несёт, дурёха! — окликает гневно брат. — Стой на месте и не шевелись, разорвёт же на части!.. И откуда только взялся? Может, бешеный…

— Меня не тронет, — тихо говорю я.

И под ошеломлёнными взглядами сбежавшихся зевак, под ругань брата, который не успевает меня остановить, под вой и рёв тревожащихся барсов просто подхожу к своему окровавленному и поджимающему хромую переднюю лапу коту, сажусь рядом в алый песок и крепко-крепко обнимаю за шею, закрывая собой.

Мой кот перестаёт скалиться и молча тычется носом мне в ухо, обжигая горячим дыханием.

Это мгновение тишины между нами стоит миллиона часов разговоров.

За моей спиной какая-то суета. Брат кидает резкие приказания своему барсу, чуть ли насильно утаскивает того прочь, чтобы запереть. Кот издаёт утробный рёв и упирается. Но против стальной воли хозяина поделать ничего не может. Остальных зверей подоспевшие охотники уводят так же, почти насильно.

Мне кажется, тут дело не только в том, что на территорию этих ревнивых кошек проник чужак. Магические звери своим тонким чутьём чуют оборотня, который лишь притворяется одним из них. Словами (к счастью!) сообщить это людям не могут, но бесятся.

Наконец, на широком дворе из всех кошаков остаётся только мой.

— Объяснишь, что происходит? — спрашивает брат, медленно подходя к нам. Он ни капли не боится, и рогатину из правой руки так и не убрал. Это счастье ещё, что он не имеет привычки ходить по собственному дому с мечом. Правда, и вот этот здоровенный кол с металлическим «зубом» на конце вряд ли менее грозное оружие в руках Арна. В конце концов, он с таким на медведя в одиночку ходил.

У меня мурашки страха. А истекающий кровью кот, на котором я на всякий случай чуть не повисла живым щитом, и в ус не дует! Я по-прежнему не могу понять, чем он думал, когда явился в место, полное его врагов.

— Ив, я жду, — напомнил Арн сурово и сделал ещё шаг ближе. — А лучше отойди-ка в сторонку, я сам разберусь.

Я сердито на него оглянулась. Моё! Никому не отдам.

— Это мой собственный домашний кот! В горах нашла. Он там больной валялся. Я его подлечила, спасла, и он со мной жил. Замечательный зверь! В доме не гадит, стены не дерёт, мышей вот только ловить отказывается.

Вот. И ни словом между прочим не соврала!

Кот фыркнул мне прямо в ухо, что, видимо, символизировало смех. Я отпихнула усатую голову, ибо щекотно.

— Значит, твой, говоришь… — протянул задумчиво Арн, опуская рогатину. — Похоже на тебя. Вечно у тебя разные безумные эксперименты.

Барсик мой вёл себя абсолютно спокойно, можно даже сказать идеально, сидел ровненько рядом со мной всем своим видом символизировал, кто здесь хороший кот.

Арн продолжал задумчиво разглядывать нашу парочку.

Я вдруг почувствовала проблеск надежды.

— Котик мой абсолютно домашний! Ни дня на улице у меня не спал, только рядом со мной.

Ещё одна абсолютная правда. Можно даже сказать, в моей постели. Но всех нюансов я брату, пожалуй, рассказывать не буду.

— И на что же ты, радость моя, намекаешь? — усмехнулся брат.

Я решила ни на что не намекать, а сказать в лоб сразу. Давно уже поняла, что это с Гордевидом надо придумывать тонкие штучки и особые подходы на грани с манипуляцией. Моему брательнику надо всё чётко, по делу и как есть. Не будешь увиливать, возможен шанс добиться своего.

— Предупреждаю сразу, мой кот останется со мной! — Заявляю брату. — Или мы с ним прям щас вернёмся обратно в мою хижину.

Барс протяжно лизнул меня в ухо. Видимо, идея понравилась.

Ох, мурашечки мои, родненькие… я по вам скучала! Вы кое-по кому, судя по всему, тоже.

Арн задумался. Не отказывает сразу — хороший знак! В кои-то веки ему выпал шанс заполучить меня в зону своего братского контроля. Много лет пытался. Неужели упустит такую возможность?

— Так и быть, останется! Такими влюблёнными глазами на тебя смотрит. Надо только придумать, где его поселить… А то с моим Громом передерутся опять…

— Не надо никуда поселять! Он… со мной будет. В смысле, везде. Мы так привыкли. Или заберу в мою комнату, или сама уйду с ним в сарай спать, если не разрешишь!

Серебряные глаза опасно сверкнули. Мурашки всей дружной толпой двинулись по моей спине вниз.

Арн явно колебался.

Ещё бы! Ведь я снова включила упрямую младшую сестру. В нашей извечной дуэли характеров с братом я почти всегда выходила победительницей. Честно говоря, моим тайным оружием было то, что мой самый лучший в мире брат просто не мог мне ни в чём отказать. Мне до сих пор кажется, что после смерти наших родных он чувствует ответственность за то, чтобы я была счастлива — ведь он моя единственная семья. Обычно я старалась этой слабостью Арна не злоупотреблять. Но сегодня не тот случай. Сегодня всё слишком серьёзно. Надо вытаскивать одну пятнистую шкуру из очередной переделки.

«Признайся хоть самой себе, что просто хочешь заполучить его в своё единоличное владение снова, хотя бы на чуть-чуть» — шепнул внутренний голос-провокатор. Я парировала ему, что кота надо в очередной раз подлечить, чтоб отпустить на все четыре стороны. Да и придумать, как Завесу открыть обратно, не помешает. Так что первоочередная задача увести от чужих глаз! Ему же надо воплотиться… обратно…

Мурашки, судя по ощущениям, от этой идеи пришли в такой восторг, что хоровод хороводить стали где-то у меня в районе живота.

Арн протяжно вздыхает и втыкает рогатину в землю.

— Зная твоё упрямство, и правда ведь уйдёшь! А мне потом переживать. Ладно, оставляй. Но следи, чтоб во двор не выходил, пока там наши гуляют. Иначе быть снова драке. Крепко он им не понравился почему-то. И чего тебе в голову втемяшилось? Завела бы лучше собаку!

— Что поделаешь, люблю лесных зверюшек! — радостно показала брату язык я, вставая с колен и отряхивая платье. Руку на всякий случай снова положила на загривок своего барса. Котик упирался в меня мохнатым плечом и не отлипал. Я осторожно повела хромающего кота вперёд.

Арн внимательно следил за поведением зверя, но судя по всему, нам с Барсиком и впрямь удалось его убедить, что мой кот — существо в высшей степени воспитанное и безопасное. В конце концов, я жила в недавно пристроенной к остальной усадьбе части дома, там были в основном кладовые и другие нежилые помещения, так что и от детей, и от Мэй мы будем достаточно далеко. А в нашей семье издавна почитали и любили барсов. По легенде, снежный барс был тем самым волшебным зверем, который когда-то в седой древности подарил предку основателя нашего клана секрет магии невидимости. До сих пор морда барса красуется на гербе и фамильных украшениях.

Арн издал протяжный вздох.

— Под твою ответственность, чокнутая друидша! Хоть бы Гордевиду жить вечно! Не то Таарн ждут чересчур уж весёлые времена с таким-то главным жрецом.

Поравнявшись с Арном, я на секунду остановилась и заглянула ему в глаза. Сказала предельно серьёзно:

— Спасибо! Ты у меня самый лучший. Люблю тебя, братишка!

Он, кажется, не ожидал от меня, и даже чуточку смутился.

А меня охватило странное чувство.

Я сейчас стояла меж двух самых дорогих в моей жизни мужчин. И ни один из них не хочет убить другого. Даже барс стоит под моей правой ладонью совершенно спокойно и не пытается броситься на Арна и перегрызть глотку. Как, возможно, сделал бы когда-то. Удивительно. Странно. Непостижимо.

Непередаваемое чувство спокойствия и тихой радости, когда эти, такие близкие мне люди, рядом. Я попыталась запомнить это мгновение во всей его непередаваемой теплоте, спрятать в ту самую мою личную шкатулку с воспоминаниями, где хранились самые драгоценные.

И всё-таки долго так торчать у всех на виду было нельзя, и я снова повела прихрамывающего кота за собой. Во-первых, котика скорее лечить, во-вторых…

— Ой, кстати, у нас мясо есть, братишка? — спохватилась я.

— Шутишь? Конечно. Возьми в кладовой. А ты с каких это пор травой питаться перестала?..

— Да не мне! Этому вот… заднице мохнатой. Блудной. И где только шатался так долго, я вся извелась!

Кот принялся довольно урчать и щуриться. Можно подумать, я его сейчас похвалила.

Первым делом мы спустились в кладовую, которая в усадьбе брата никогда не запиралась, потому что не было таких людей в этом месте, которым он бы не доверял. Все они были ему лучшими друзьями, верными соратниками, почти семьёй.

Утащила толстенный кусок вяленого мяса, скормила коту под его довольное урчание. Жаль, очередную партию свежей говядины из деревни ещё не завезли, мы ждали со дня на день.

Потом — по деревянной лестнице с узкими ступенями наверх. Под конец кот уже еле тащился, но упрямо полз по неудобным для его габаритов ступенькам, то и дело используя когти в помощь.

Первое, что я сделала, это плотно закрыла за нами дверь в комнату, и для верности ещё защёлку задвинула. Так… за той стеной жилых комнат нету. Остальные стены — наружные… Наверное, можно разговаривать, если шёпотом.

Огибать кота пришлось с большим трудом — ну и громадина! Комната сразу показалась крохотной.

Я бросилась к шторам, задёрнула и их. Потом опустилась на колени перед сундуком и принялась искать там что-нибудь, из чего можно надрать тряпок на перевязки.

— Оставь. Это не нужно.

Запасная ночная сорочка Мэй выпала у меня из рук. Пальцы дрожали, я только теперь поняла, что каждый нерв напряжён так, что об меня можно кремнём искры высекать и добывать огонь.

Закрываю крышку сундука. Медленно встаю. Даю себя три счёта — вдохнуть, успокоиться, зажмуриться… оборачиваюсь.

Постепенно втягиваются под кожу остатки шерсти. Когтями он подцепляет край моего покрывала, оборачивает вокруг бёдер, не отрывая от меня гипнотизирующего взгляда. Вот уже когтей тоже не осталось и следа. Сильные мужские пальцы. Обалденные руки, рельеф которых мне снился во сне. Плечи, на которых было так удобно спать. Чумазый, лохматый, весь в крови — своей и чужой. По большей части чужой. В глазах мерцает серебро нездешних лун. И ещё что-то, непривычное. Я раньше как будто такого пронзительно-серьёзного взгляда у этого насмешника не видела.

Но боги, как же бесконечно давно я не рассматривала его вот так… Даже кажется, что я себе всё придумала, и он не настоящий. Поэтому просто стою и глупо пялюсь, и рассматриваю, и любуюсь, не делая попыток даже шаг шагнуть навстречу.

Он тоже не делает. Между нами целых три шага.

Потом вспоминаю… я же запретила ему к себе приближаться! И прикасаться к себе запретила тоже!

Какая же я была дура. Как хочется прикусить свой дурацкий язык, но не поможет — сделанного не воротишь, я же не могу теперь…

— Пр-р-роклятье! К чёрту всё, я слишком скучал.

Три его шага заканчиваются слишком быстро.

Мгновение, бросок голодного хищника, и меня впечатывают в стену.

А потом мои губы обжигает горячий, жадный поцелуй. Я всхлипываю. Я тоже по тебе безумно скучала.

Ничего больше не важно. Ничего. Никакие доводы рассудка. Я пьяна этим поцелуем, его запахом — наконец-то я чувствую сводящий с ума запах его кожи! — его торопливыми хаотическими прикосновениями. Как будто тоже пытается меня ощупать и убедиться, что я тут, я рядом, и полностью в его власти.

Но, кажется, меня сейчас разрывает ровно такая же потребность.

Поднимаю руку, чтобы коснуться его волос. Он воспринимает это как попытку добычи сопротивляться, перехватывает мою ладонь, сплетает пальцы с моими, властно прижимает к стене. Другой рукой надёжно фиксирует за талию, чтоб не сбежала.

Отрывается от моих губ на мгновение.

— Прости, малышка! Я помню все твои запреты. Но сразу после оборота не очень хорошо себя контролирую, ты же помнишь, — хитро сверкает серебро глаз, и нахальные губы впиваются в меня снова.

Я растекаюсь по сильному мужскому телу. Льну к нему как вьюнок, оплетающий стебель другого растения. Зортаг ворчит довольно, перемещает руку мне на бедро, вжимает в себя ещё крепче.

Зортаг…

Зортаг?..

Я впервые вот так, пусть и мысленно, просто назвала его по имени.

Сознание уплывает вместе с пониманием, что я, кажется, забыла что-то важное, что собиралась сделать. Что-то неотложное… Ах да!

Пользуясь моментом, что горячие губы сместились мне на шею, впились в беззащитное горло, я пытаюсь как-то оттолкнуть. Не особо успешно, правда.

— Тебе… надо немедленно перевязать раны!..

— Царапины… эти котята совершенно разучились драться… привыкли тут кур охранять…

Эта бравада меня не обманет. Я прекрасно знаю, что каждый из барсов моего брата — великолепно тренированное чудовище, специально воспитанное, чтобы носить своего седока на поле битвы, а при необходимости и загрызть его врагов.

И мой кот надавал по мордам сразу четверым.

Но всё-таки…

— У тебя кровь! Рана на плече, если не перевяжем, может загноиться! И чем ты меня будешь тогда обнимать⁈

— Аргумент, — смеётся Зортаг и наконец-то выпускает меня из цепких лап. Так, что я хотя бы могу отдышаться.

— Погоди минутку, я сейчас найду, чем перевязать…

Мысли путаются, щёки горят, косу мне всю разлохматили жадными пальцами, и я совершенно потеряла способность связно мыслить. Что делать в первую очередь?.. Гордевид же учил меня всяким лечебным травам и снадобьям. Где бы нужное добыть, я вроде бы видела у Мэй запасы разных…

— Говорю же, в этом нет необходимости. Пара заживляющих заклятий, и буду как новенький.

Он по-прежнему стоит слишком близко — ближе, чем может вынести моё самообладание. Я так привыкла к нему невидимому, что теперь эта зримая воочию близость крупного и мощного мужского тела завораживает и безумно смущает. Я одновременно пытаюсь прятать и отводить глаза… и тайком разглядывать каждую чёрточку и каждую деталь этого тела. Непреодолимый магнит для глаз, мой блудный кот.

Поражает меня до глубины души в очередной раз.

С кончиков его пальцев срываются вереницы золотистых искр.

И царапины от гигантских когтей на теле затягиваются прямо на глазах. Я прижимаю ладонь к губам. Зортаг тихо поясняет, пока его пальцы небрежно делают всю работу:

— Полезное умение. Жаль, в кошачьем облике не получается колдовать. Так что при желании меня в нём и убить можно. За всё надо платить, увы. Смена облика даёт неузнанность, неутомимость, силу, острый нюх и зоркий глаз. Но и уязвимость тоже.

А я слушаю его и думаю. Вот же глупый, кто ж о таких вещах рассказывает! Потом понимаю, что это знак доверия мне. Очередной. После имени. Странное тепло растекается по сердцу, и хочется улыбаться.

И ещё понимаю, что мы впервые снова разговариваем с ним как нормальные люди — впервые спустя долгое время. Рядом со мной больше не пустота. И к такому нему, к его глазам, к его рукам, его коже под пальцами мне теперь привыкать заново. Признаюсь шёпотом, потупившись:

— Мне столько хочется у тебя спросить, что не знаю, с чего начать.

Хмыкает.

— Снова твои бесконечные вопросы? Пожалей меня, Ив!

Небрежно облокачивается об моё плечо, пока выискивает какую-то особенно хитро расположенную царапину на боку. И меня бросает в жар.

— Тогда… не будет вопросов. Расскажи сам. Хоть что-нибудь мне расскажи. Пожалуйста. Хочу просто слышать твой голос.

Медленно поднимается серебряный взгляд по моему телу. Добирается до лица. Лукавая улыбка на краешке губ должна была меня предупредить, но я слишком утратила бдительность и отвыкла быть начеку.

— Что ж… ну пойдём тогда, послушаешь!

Едва не взвизгиваю, когда меня подхватывают под плечи и коленки, и уверенно тащат в кровать.

Плюхают туда, небрежно отпихивают к стене, укладываются рядом.

Эта кровать неширокая, рассчитана на одного. Мне кажется, Арн планировал тут когда-нибудь очередную детскую. Места слишком мало на двоих. Парадоксальным образом нам хватает.

Я испуганно замираю, когда понимаю, что не успела моргнуть глазом, как оказалась прижатой к стеночке дерзким котом. А он теперь нахально улыбается мне, подперев голову правой рукой. Левая по-хозяйски ложится мне на плечо, а потом медленно движется по очертаниям моего тела — бок, талия, бедро… там удобно останавливается и решает, видимо, отдохнуть.

— Что? — смотрит на меня невинными глазами. — Я просто слишком устал, чтобы говорить стоя.

А у меня слова не находятся как-то. Просто смотрю ему в лицо во все глаза тихонечко, прижимая ладони к его голой груди, и отхожу от шока. Да что это с ним? Мой кот сошёл с ума. Весна ему что ли в голову ударила? Какой-то… непривычный.

— Рассказать, значит, что-нибудь… хочешь, расскажу, как я очутился там, где ты меня нашла в тот самый первый день нашей встречи, полудохлого? И что со мной тогда случилось?