Невидимый враг

Глава 6

Последующие два часа я честно пропадала на огороде, как и было велено.

Зато таких идеально прополотых грядок теперь точно нет ни у кого во всём Таарне! Запыхавшаяся, лохматая, злая, я обрушила все свои эмоции на несчастные сорняки. Обрубая нещадно тяпкой на длинной, отполированной ладонями ручке каждый-каждый выросший не на своём месте корешок и стебелёк.

Вот так! Всё правильно!

Каждый должен быть на своём месте.

У каждого в жизни своя грядка, а если выросло не там, где надо, вырвем с корнем и страдать не будем.

Вздрогнула, когда заметила периферийным зрением кота, который неслышно вышел из хижины и стоял в стороне, пялился на меня. Понятия не имею, как долго.

Я украдкой вытерла ресницы, натянула улыбку на искусанные губы и повернулась к нему.

— На ужин — морковно-редисочный салат! И только попробуй сказать, что такое не ешь, потому что больше я ничего приготовить не успею!

Чужак не отвечает, подходит ближе.

Увы, но по-моему, моя бравада его не обманула. Он с опаской смотрит на моё лицо, склонив настороженно голову набок. И я понимаю, что котик проверяет, я ещё плачу, или уже нет. Что он заметил всё-таки, в каком состоянии выползала из подпола.

А ещё понимаю, что кажется, он боится моих слёз. Странный такой! Ничего не боится, а этого — да.

Моя улыбка гаснет.

Не знаю, как подступиться к слишком важному разговору. Но и так слишком долго откладывала.

Когда я не знаю, как решить проблему, я обычно пру напролом.

— Что у тебя к моему брату?

Его лицо каменеет.

— Тебе ни к чему знать.

— Ты… собираешься причинить ему вред?

Медлит с ответом слишком долго, у меня сердце обливается кровью. Опускаю голову. Веки снова щиплет. Изо всех сил пытаюсь не реветь. Глупая ты, Ив. Непроходимая дура. Сама себя загнала в безвыходную ситуацию. Какие бы решения теперь не принимала, всё будет неправильным.

Кот смотрит на меня и злится.

— Пр-р-р-роклятье, Ив! Ты же понимаешь, что теперь не смогу. Как мне будет дальше жить, зная, что одна мелкая плакса потом все глаза себе выплачет?

Из меня как будто весь воздух выбили.

Резко, с усилием, заставляю себя втянуть хоть немного в лёгкие. А потом так и не могу сдержать порыва — тяпка падает куда-то в грядку бархатцев, я делаю шаг вперёд, обнимаю своего кота за руку, прижимаюсь к ней всем телом и трусь мокрой щекой о плечо.

Он фырчит и вырывает руку из моих неуклюжих объятий.

— Отстань! Надо мне и правда отсюда побыстрее делать ноги. Сам на себя уже становлюсь не похож. Тьфу, размяк! Того и гляди начну жрать твои редиски.

Я ужасно смущаюсь, принимаюсь торопливо искать тяпку в кружевных зарослях зелёной листвы, из которой тут и там торчат оранжевые венчики. Наконец, выуживаю её и поднимаю в вертикальное положение.

Кот никуда не уходит, наблюдает за моими странными телодвижениями.

А я понятия не имею, чем заполнить слишком странную и неловкую паузу.

— Ты не голоден? Там брат гостинцев притащил… ой!

Понимаю, что ляпнула не то, когда серебристые глаза стреляют в меня злыми искрами.

— Думаешь, я к ним притронусь?

Решаю деликатно обойти молчанием тему о том, кто съел все персики.

А он сцепляет пальцы в замок, потягивается, хрустит, и в глазах появляется кровожадное выражение.

— Я лучше пойду, поохочусь!

Тяпка во второй раз падает у меня из рук.

Он ее поднимает сам и аккуратно ставит к стене хижины. Вздыхает, замечая панику на моём лице.

— На зайцев. Только на зайцев, малыш. Не дрейфь!

Протягивает руку, осторожно ловит мою щёку в чашу своей ладони, гладит большим пальцем украдкой.

А затем, поколебавшись, склоняется ко мне. Накрывает своей тенью.

Целует коротким нежным поцелуем. Задерживается — ровно одно длинное мгновение, прежде чем оторваться от моих губ. А глаза серьёзные-серьёзные.

Это больше не поцелуй-соблазнение.

Это — поцелуй-нежность.

Поцелуй-прощание. И обещание вернуться скоро.

Меня этот лёгкий, невинный, почти будничный поцелуй бьёт в самое сердце, не могу пошевелиться. Оказывается, мы с ним вот так просто и незаметно перешагнули эту черту? Когда я даже не знаю его имени, но мы уже — не чужие люди. Этому нет названия, кто мы друг для друга. Но он уже знает, что имеет право вот так в любое время меня целовать. А я принимаю это как само собой разумеющееся.

Чужак уходит в сторону леса грациозной кошачьей походкой.

А я остаюсь стоять как столб и смотрю в его убийственно-красивую спину.

Прежде, чем выйти за калитку, он развязывает узел на поясе и одним движением небрежно закидывает простыню на забор, чтобы надеть по возвращении.

С двухсекундной задержкой я отворачиваюсь, краснея кончиками ушей.

Потом бросаю короткий взгляд через плечо. Потом скорее отворачиваюсь обратно, краснея теперь уже вся до корней волос.

Ну мне же нужен новый материал для моей тетрадки наблюдений, в конце концов!

Я успеваю и салат приготовить, и овощи стушить, и даже полы помыть во всей хижине — кажется, чужак не только поохотиться вышел. То ли бродит вокруг, думает, то ли разведывает обстановку. В любом случае, с каждой минутой ожидания градус моей тревоги повышается, грозя пробить максимальную отметку моей внутренней шкалы.

Бегаю украдкой к окну каждые две минуты — и всё равно пропускаю момент.

Да уж, это не мой брат с его тяжеловесной походкой и громкими сапогами!

Кот подкрадывается на мягких лапах, как и положено коту — и его возвращение я обнаруживаю только, когда мне прямо на ухо мурлычат:

— Я дома!..

Подскакиваю от неожиданности и чуть не даю ему поварёшкой в лоб.

Он прыгает в сторону, что-то бурча себе под нос про слишком травмоопасных девушек. А в руках снова дохлая живность — в этот раз голодный кошак припёр из лесу барсука. Мысленно прошу у матери-природы прощения за то, что привечаю это ненасытное существо у себя дома. Ну да ничего, всё равно же скоро уходить собрался. Есть надежда, что к тому времени не всю живность мне в округе сожрёт.

— Ты бы вышла! Буду его свежевать, ещё чего доброго, в обморок хлопнешься.

Отворачиваюсь поскорее, давя дурноту, а сама решаю, что приготовить заодно и кашу на утро — вполне себе неплохая идея.

— Потерплю как-нибудь.

Я не хочу терять время рядом.

— Тогда признавайся, где у тебя сковородки спрятаны? Не кухня, а какой-то склад того, что не поместилось в лаборатории. Ты уверена, например, что заспиртованным ящерицам место среди банок с крупой?

— Они больше никуда не помещались, — оправдываюсь извиняющимся тоном, а сама пытаюсь судорожно вспомнить, куда запихнула сковородку. Я всё как-то варю, да тушу. Вредная жареная еда у меня крайне редко бывает. Но похоже, в комплекте с вредным котом — без вариантов.

— А, вспомнила! Под печкой валяются.

Я наклонилась и долго копалась, чтобы достать… а когда разогнулась и обернулась торжественно вручить… натолкнулась на такой кошачий взгляд, судя по которому, про ужин там уже благополучно забыто.

Так.

Очередной пункт в тетрадку наблюдений.

Ни под каким видом не поворачиваться к врагу тылом. Тылы всегда должны быть защищены.

— Спасибо! — мурлычет хищно сверкающий глазами кот, делает шаг, вытаскивает из моих ослабевших пальцев сковороду и аккуратно откладывает её в стороночку. — Ты, кстати, сажей перемазалась. Я помогу.

И прежде, чем успеваю пикнуть, меня надёжно фиксируют за талию две быстрые лапы, чтоб не рыпалась, а наглая кошачья морда склоняется ко мне — и протяжным движением слизывает что-то с левой щеки.

Я охаю.

Упираюсь ладонями ему в грудь.

— П-печку растопить теперь надо…

— Растопим, не переживай. Ещё жарче станет.

— Я… розмарина тебе, кстати, нарвала!

— У-у-мница…

Неспешный поцелуй — куда-то мне под левое ухо. Губы задерживаются там, он зарывается носом в кудрявые завитки светлых волос, выбившиеся из косы.

Лапы тянут ближе. Прижимают животом к животу. Я успеваю порадоваться, что по крайней мере, он не забыл обратно надеть простынь. Радуюсь не долго, потому что до меня вдруг доходит, что это же всего лишь простынь.

Меня накрывает лёгкая волна паники.

Которая подозрительно смешана с колкими искрами предвкушения во всём теле — и это и есть то, чего я боюсь больше всего. Котик-то мой не страшный, скорее наоборот. Притягательный до умопомрачения. А вот моя собственная реакция на его близость…

И лучше бы мне сейчас задуматься о последствиях, если потеряю голову.

— Так… когда ты, говоришь, решил собираться?

— М-м-м? — содержательно уточняет котик, который слишком занят тем, чтобы тщательно убирать волосы с моей шеи.

Откидываю голову, оставляю коту побольше свободного места, справляться с моими волосами. Надо же помогать ближнему, меня с детства учили. Опираюсь ладонями о край печи за своей спиной. Замечательно — теперь буду не только в саже, а ещё и в побелке… впрочем, эти стены меня какой только не видели, даже розовой.

— Домой. Когда… обратно? Ты хотел подумать.

— Выпроваживаешь, тр-русиха? — урчит кот.

Дразнящий укус куда-то в ключицу.

Зубами дёргает вниз вырез моего скромного платья, чтоб пошире.

— Ты… хотел…

— Да-а-а-а?.. чего я хотел, м-м?

— З-завтра или послезавтра…

Кот проводит языком у меня меж ключиц — сверху вниз, и я окончательно теряю нить рассуждений.

— Ах!..

— Вот же настыр-р-рная… Опять пытаешься допрашивать?

— Еще бы кто-нибудь кололся, — бормочу себе под нос, изо всех сил борясь с жизненно важной мне сейчас потребностью запустить обе руки ему в волосы.

Он поднимает голову и смотрит смеющимися, дерзкими серебряными глазами мне прямо в лицо.

— А ты методы применяешь неправильные! Прояви творческий подход! У тебя замечательно выходит, когда постараешься.

Очень ярко и живо вспоминаю, какими именно методами пыталась отвлекать его там, внизу, в полумраке. Закусываю губу и теряюсь в серебряном взгляде. Он меня тянет, будто магнит. В нём нахальная улыбка и столько тайн, что я буквально схожу с ума от желания разгадать их все.

— Если хочешь знать — я действительно думал. И решил — два дня слишком мало. Чтобы восстановиться. Я в горах неделю голодал и чуть не сдох. К тому же… у тебя чертовски мягкая постель, Ив!

Так.

Кажется, печку топить надобности больше нету! Барсука жарить прям на мне можно.

Нащупываю рукой сковородку, стискиваю ручку, будто последнее оружие, и выставляю прямо перед своим лицом. Потому что настырный котяра уже снова лезет целоваться.

Выглядываю из-за чугунного щита одними глазами. Натыкаюсь на смеющийся серебряный взгляд.

— Плохой кот! Значит, все-таки решил хозяйку на коврик выжить?

На мои пальцы, сжимающие рукоятку сковороды, сверху аккуратно опускаются его — берут в стальной капкан.

Конечно же, если б он захотел, никакая сковорода бы не удержала.

Мой единственный щит — это его бережное отношение ко мне. От понимания этого простого факта внутри трепещет крохотный тёплый огонёк. И хочется мурлыкать.

— М-м-м-м… Ив. А давай мы лучше ночью решим — кто, как, на ком… то есть, прости, на чём будет спать? А сейчас ты отдашь мне уже вот это, чтобы я не отдал концы от голода?

Кот откровенно наслаждается моим смущением.

А я вспыхиваю и возвращаю ему сковородку.

Кое-как выпутываюсь из-под лап и бросаюсь топить печь. По дороге к поленице подтягивая выше неприлично распахнутый ворот. Вот же…

А потом начинается самый странный и самый уютный вечер в моей жизни.

Он готовит своё мясо, я помогаю со специями. Таскает мне воду из колодца, и это, оказывается, так здорово, когда не нужно надрываться самой. Толкает небрежно голым плечом, чтоб подвинулась, потому что возле печки не так много места, а мы пытаемся одновременно управиться и с его сковородкой, и с моей кастрюлей.

— Где у тебя перец, Ив? Только не говори, что где-нибудь между дохлыми сверчками и сушёными жучиными глазами.

— Все жучиные глаза на прошлой неделе ещё закончились! — обижаюсь я. — А перец у меня как у людей, в буфете! В верхнем шкафчике! Ты здоровенный, сам и доставай, чтоб мне на табуретку не…

— Есть идея получше.

Ко мне подкрадываются сзади, подхватывают за талию, и я взлетаю куда-то, по-моему, почти под потолок.

— Твою ж… Ив! Могла бы ты уже визжать как-то потише? На левое ухо я по твоей милости уже оглох. Но хотелось бы сохранить хотя бы правое!

Я вцепляюсь в его запястья и изо всех сил пытаюсь унять сердцебиение. Потому что кот мне чуть ли не в поясницу дышит, и держит как пушинку, и вообще я уже напрочь забыла, что хотела — есть только ощущение пьянящей беспомощности в его руках.

— М-мы чего доставать-то собирались? — шепчу севшим голосом, пока меня ме-е-е-едленно опускают вниз, умудряясь одновременно прижимать к себе и обнимать.

— Понятия не имею… — глухо вторит мне кот, а сам трётся лохматой головой куда-то в спину.

Когда мои ноги, наконец-то, касаются пола, мы теряем равновесие.

Я падаю вперёд, обеими ладонями на буфет, дребезжат стёклышки, звякает стоящий на полочках, зашторенный белой кружевной шторкой хрусталь.

Кот наваливается сзади, ловит ухо губами.

— Как же я голоден! Смертельно голоден, Ив…

Не знаю, до чего бы мы докатились — как минимум, до побитой посуды в буфете, если бы не начали подгорать одновременно его мясо и моя каша.

Пришлось спешно бежать и спасать остатки ужина.

За столом я постаралась усесться от кота подальше, благоразумно разделив нас хотя бы такой, короткой дистанцией в виде прямоугольной деревянной столешницы. Скатертей я терпеть не могла, любила чувствовать ладонями дерево.

Поставила перед собой здоровенную миску салата и приготовилась занимать неловкую паузу поеданием листочков и редисок. Вот только мой гость явно был не из тех, кто в принципе способен испытывать неловкость. Видимо, природа от рождения таким чувством обделила.

Шмякнув сковороду прямо на стол, на куцей деревянной подставочке, он принялся непосредственно оттуда, не утруждаясь тарелками, подцеплять нарочно отрощенными когтями куски мяса… Это левой рукой.

А правой потянулся куда-то и достал с подоконника, из-за герани, стопку тетрадей в чёрных кожаных переплётах.

Я зажмурилась на мгновение.

Когда распахнула глаза, он открыл уже вторую на середине и продолжил читать. С того места, где, видимо, не так давно остановился.

И тут я понимаю, что кажется, те мои два часа, что я провела на огороде, он вовсе не в подполе коротал.

— Только не говори мне…

— Ага.

— Вот тут, под окном⁈ Всё это время читал⁈

Окно, на секундочку, выходит в аккурат на мои грядки.

— Не сказать, правда, что так уж внимательно. Ты меня всё время отвлекала. Очень уж живописно наклонялась.

Теряю дар речи. Решаю, что это к лучшему — и не буду отвечать! Судя по всему, одному наглому коту очень, ну просто очень понравилось меня дразнить! Вон какие лукавые взгляды бросает!

Не дождавшись ответа, он, посмеиваясь, снова углубился в чтение.

Ну а я сердито втыкала вилку в редис, который всё время предательски убегал, и решила сегодня кое с кем больше не разговаривать. Мог бы и помочь грядки полоть, в таком случае! Но, видимо, он предпочёл наслаждаться зрелищем. Как говорится, люди могут смотреть бесконечно на три вещи — как горит огонь, как течёт вода, и как другие работают.

Я сердилась, пыхтела, расправлялась с салатом, а чужак продолжал невозмутимо читать.

И читать.

И читал с таким очевидным интересом, переворачивая одну за другой страницы и пробегая глазами по строчкам, что я совершенно забыла на него сердиться.

— Знаешь, что я думаю, Ив? — спросил кот после длительного молчания задумчиво.

Скорее всего, как всегда, ничего приличного. Но вслух я лишь сказала сердито:

— Даже не догадываюсь!

— Что ты талантливая волшебница. И такой талант преступно зарывать в глуши, — проговорил кот между делом. Переворачивая новую страницу, невозмутимо обгрызая мясо с очередной мелкой косточки, и даже не глядя на меня.

Так и не поняла ничегошеньки, что же он имел в виду. А главное, к чему это было сказано, и что он в таком случае предлагает. И вообще — то ли обижаться мне на пренебрежительное «глушь» в отношении моего любимого леса, то ли радоваться, что вроде как похвалил! И даже талантливой обозвал.

Честно сказать, это было дико приятно! Гордевид как-то меня похвалами не особо баловал. У него главный принцип — ученика при нём самом не хвалить, чтоб не зазнался. Приходилось по движениям бесконечно длинной белой бороды и косматых бровей угадывать, сердится учитель или наоборот.

А потому я затаив дыхание смотрела на чужака и ждала продолжения, но его не последовало.

Он по-прежнему сосредоточенно углублялся в мои записи, рассеянно запуская когти в сковородку. И молчал, хмурил задумчиво брови, лишь иногда губы двигались, как будто он повторял мысленно за мной строки формул.

А я сидела, обняв колени, на стуле, как воробей на жёрдочке, и смотрела.

Какой же он… весь такой большой, неуместный совсем на моей маленькой кухне и за моим маленьким столиком. У меня здесь всё рассчитано на одного.

Вся жизнь рассчитана на одного.

Обычно в это время я, наскоро поужинав, запиралась снова в лаборатории и, если было чем светить, засиживалась далеко за полночь, а то и до утра. К счастью, живности у меня никакой не водилось — раньше, по крайней мере, — так что ни коровы, ни куры, ни собаки спозаранку не будили. Я сознательно не заводила, чтоб можно было спокойно отлучаться по своим делам в горы, где собирать по укромным тропам и долинам редкие цветы и травы.

Да-а-а уж… и как же это меня так угораздило?

Что вот теперь сижу и любуюсь на то, как мужчина, которого я два дня назад даже не знала, которого до сих пор даже понятия не имею, как зовут, ковыряется когтями в моей сковородке, проламывает тяжеленной тушей мой трещащий по швам колченогий стул и читает мои собственные секретные записи.

И чувствую себя при этом совершенно, абсолютно счастливой.

А потом непрошенной, как грозовая туча на солнце, наползает мысль о том, что скоро ведь уйдёт обратно — по своим непонятным кошачьим делам и неизведанным, скрытым в туманах кошачьим дорогам. Наверное, поэтому и своего имени не говорит — зачем? Какой-то случайной попутчице на этой развилке, куда повернула невзначай жизненная тропа.

Очень скоро ведь будет новая развилка, и цепочки следов снова пойдут в разные стороны.

Представилось вдруг очень живо, как стоит мне моргнуть — и его уже нет.

Закрыла глаза на мгновение.

Вот снова моя кухня. Светит жёлтыми лучами засыпающее солнце. Тепло от печки, и запахи по кухне такие вкусные… вот только напротив меня — пустой стул. Совсем-совсем пустой. И на столе — никаких других тарелок. Всё в идеально правильной упорядоченности, всё так, как надо, как я привыкла.

Острой болью колет сердце.

А потом онемение пробегает по рукам до самых кончиков пальцев.

Терпи, Ив! Не смей. Надо тренироваться. Он всё равно скоро уйдёт. Всё будет именно так, и лучше бы тебе не привыкать к тому, что напротив тебя за столом кто-то есть.

Что рядом с тобой кто-то есть.

Иначе потом эта пустота убьёт тебя.

Не выдерживаю и открываю глаза снова. Онемение проходит и получается даже вновь дышать. Куда-то исчезает тупая игла, воткнутая в сердце.

Вот же он! Рядом. Живой, настоящий. Сидит, облизывает пальцы по своей ужасной кошачьей привычке, и приличная девушка ни за что бы не стала как завороженная следить за этим процессом, конечно же.

Нет. Я не буду торопить время. Я стану наслаждаться тем, что есть. Пока оно есть.

В пределах разумного, конечно. Я же ещё не сошла с ума окончательно. Если меня уже сейчас так трясёт и лихорадит… страшно представить, что от меня останется, когда он уйдет, если поддамся кошачьему обаянию и дам то, чего он так настырно добивается.

Горстка пепла от меня останется.

Когда кот начал уже третью тетрадку, я сделала себе липового чаю с мёдом. И продолжила созерцать. Кажется, начинала понимать кота — в этом что-то есть. Просто смотреть. И млеть от удовольствия.

Тем более, кажется, самое плохое обошлось. Обошлось ведь?

Не знаю, что они там не поделили с братом моим когда-то, но кажется, чужак решил через всё это переступить… из-за меня? Нет, правда, ради меня, что ли?

Одна, рациональная моя часть, говорит, что это он так в благодарность за спасение собственной мохнатой шкуры. Ну, типа долг возвратить.

Другая, совершенно не рациональная, зацелованно-расплавленная и парадоксально счастливая, шепчет что-то совсем другое. Но слушать её не решаюсь. Чтоб ничего себе не напридумывать лишнего.

Просто сижу себе на другом краю маленького деревянного стола, подперев голову ладонью, отхлёбываю липовый чай из большой глиняной кружки — и любуюсь на своего котика, который, всё ещё хмурясь, быстро переворачивает страницу за страницей.

— Только невнимательная ты — кошмар! Вот, гляди, почему у тебя один плюс один получилось один?

— Где⁈

Вскакиваю, подбегаю, заглядываю через плечо. Он тычет пальцем в хаотичное нагромождение строк, которые записывала одной левой, пока помешивала в котле зелье.

— Ой.

— Вот тебе и «ой»! — передразнивает кот. — Из-за этого передержала и консистенцию упустила.

— Хочешь сказать, если б не единичка в расчётах, у меня бы всё получилось? — спрашиваю недоверчиво. Зелье от недосыпа было моей главной мечтой. Я уж крест поставила на этом проекте и отправила в архив — а вот надо же, нашёлся глазастый.

— Да. Пойдём, проверим?

— Что, прямо сейчас?

— А чего тянуть? — кот решительно закрывает тетрадь.

— Шутишь⁈

Мне хочется в ладоши хлопать от нетерпения. И восторга, чего уж.

Заканчивается всё тем, что мы спускаемся вниз и до самой ночи увлечённо толчём, отмеряем и взвешиваем ингредиенты для моего зелья. Когда совсем уже темнеет, и света из открытого в подпол люка становится совершенно не достаточно, я вытираю пот со лба и вздыхаю:

— Жаль! Теперь придется прерваться — ромашки же мои кое-кто изничтожил…

— Есть вариант получше! — подмигивает кот.

А потом складывает ладони домиком… подаётся к ним, и что-то шепчет. Я вижу золотистый свет, пробивающийся из-под его пальцев, освещающий изнутри. У меня всё замирает от предощущения чуда. Сердце бьётся быстро-быстро.

Произносит последние слова — и открывает ладони.

Стая ярких искр жёлтыми светлячками разлетается во все стороны, вспархивает к потолку, оседает на стенах. Несколько штук приземляются на плечи моему чужаку, запутываются в непослушных волосах.

Я смотрю, как зачарованная, не в силах поверить глазам.

— Как у тебя это получилось⁈

— Не только с помощью зелий можно колдовать, глупая, — довольно улыбается кот. Я вижу, как ему приятен мой восторг.

Это сверкает в его серебряном взгляде, когда придвигается ближе и кладет обе руки мне на талию.

— Главный секрет — огонь внутри!

— Смотри, не обожги меня… — отвожу глаза и не двигаюсь, не сталкиваю с себя чужих рук.

Он почему-то ничего не делает, только смотрит.

— Я буду очень осторожен, — говорит тихо.

А потом убирает руки.

Делает шаг в сторону.

Снова лезет плоской деревянной ложкой на длинной ручке в котёл со смесью, которую надо будет пару дней как следует настоять, прежде чем нагревать до нужной температуры.

Я чувствую острый укол разочарования.

Так что решаю снова воззвать к своей трезвомыслящей, рассудочной части, подхожу обратно к коту и вместе с ним начинаю оценивать зелье на цвет, запах, консистенцию и диффузионную прозрачность. Кое-как удаётся отвлечься от того, что сердце так и не перестало колотиться, как бешеное. Особенно, когда наклоняемся оба над столом вот так, соприкасаясь плечами. И его ладонь постоянно так и норовит улечься на мою, или хотя бы придавить пару пальцев. Наши руки как будто ведут свой, отдельный молчаливый разговор. И если я ещё держусь, то моя слабохарактерная ладонь уже несколько раз позволила себя уложить. И теперь просит мне передать, что под котом — о-о-о-очень здорово!

Наконец, мы оба с ним приходим к выводу о том, что в этот раз зелье абсолютно идеально.

— И где моё спасибо? — довольно мурлычет кот.

— Спасибо-спасибо-спасибо-о!!

Я распрямляюсь и от души потягиваюсь, потому что поясница отваливается уже — выгибаюсь как следует назад, сцепив пальцы в замок…

Кошачий серебряный взгляд вспыхивает совершенно невообразимыми эмоциями и моментально становится диким.

— Нет, такое спасибо абсолютно точно не считается… — глухо произносит кот.

Я не успеваю и пикнуть, как меня хватают за талию и рывком усаживают на стол.

Мимолётный испуг сменяется предвкушением.

Серебряный взгляд медленно обводит меня, попутно лаская дистанционно всё, что придётся.

Мы пересекаемся на этом пути, когда мои глаза тонут в серебряных. Вокруг уже почти совсем темно, искры-светлячки гасят свет до тихого мерцания. Передо мной тёмные очертания массивной фигуры, слабо освещённой сзади. И мы совершенно одни — в этом доме, в этом лесу, в целой Вселенной. А мне почему-то совсем не страшно.

— Больше не боишься целоваться? — улыбается коварной улыбкой кот и кладет руку мне на колено.

Отлично. Теперь мои мурашки уже не бегают по всему телу. Они все собрались где-то в нижней половине организма и, судя по ощущениям, празднуют день летнего солнцестояния дружными прыжками через костёр.

Вместо ответа осторожно, робко опускаю ладони ему на запястья. Медленно веду вверх, обмирая от того, какие же обалденные его руки наощупь. Для подушечек моих чутких пальцев, привыкших отмерять мельчайшие толики порошков и отделять крохотные доли семян или собирать пыльцу с цветов на рассвете, его кожа и рельеф его рук — самое крышесносное на свете лакомство.

Он меня целует очень осторожно в этот раз. Тянется к губам так медленно, будто и сам тоже наслаждается этим моментом.

Прижаться на мгновение, отпустить. Прихватить губами верхнюю губу — и снова отстраниться. Дразня, цапнуть зубами нижнюю. Провести языком, заставить мои губы раскрыться. Покорять не грубой силой, не натиском — а томной неторопливостью, до самого сердца проникающей страстью, которая тем сильнее ощущается, чем больше он старается сдерживаться ради меня.

Коротко вздохнув, обнимаю за шею.

С тихим рыком — подаётся ко мне. Звякает за моей спиной жалобно какое-то стекло.

Позволяю углубить поцелуй, и оглушительный стук моего сердца повторяется эхом где-то в горах Таарна.

Его пальцы сжимаются на моём колене. А потом крадутся выше. Мурашки дружно обнялись, затаили дыхание и ждут.

Но я-то не такая легкомысленная, как они. Для меня это — уже слишком.

Я вздрагиваю и упираюсь чужаку ладонями в грудь. Отворачиваюсь, ненамеренно подставляя под поцелуй ухо.

— Моё спасибо было не настолько большое… — бормочу себе под нос. Он фыркает смехом прямиком мне в ушную раковину, и мои мурашки снова вопят и орут, что вот так прерывать праздник на самом интересном месте, не дождавшись распаковки подарков, это настоящее преступление!

— Тогда придётся усовершенствовать тебе ещё какую-нибудь формулу… — мурлычет кот мне на ухо и прежде, чем выпустить меня из лап, от души проходится языком — от мочки до самого кончика. У меня темнеет перед глазами.

Так что очень кстати, что он мне помогает спрыгнуть со стола. А потом ещё заботливо придерживает, подрагивая со смеху, пока я на ватных ногах кое-как добираюсь до лестницы. На дворе уже стемнело, а светлячки, судя по всему, решили сегодня лечь спать пораньше, как и мои мурашки, не дождавшись ничего интересного.

Кот страхует, чтоб я не упала — что в моём состоянии было бы не удивительно, и лезет по перекладинам прямиком за мной.

— Кстати, Ив! А где у тебя можно помыться?

Даже не знаю, как я не свалилась с лестницы, прямиком коварному кошаку в лапы.

Возможно, на это и был расчёт.