Обраслечена поневоле, или Чешуйчатая подстава - 2 (СИ)

Ариана

Я резко распахнула глаза и села в кровати. Такое чувство, что я долгое время плавала под водой в темноте и, когда кончался воздух, по счастливой случайности вынырнула наружу. Воздух с болью врывался в легкие, и я не могла надышаться.

— Сэйри! Сэйри! — Жозефина кинулась ко мне и стиснула в объятиях. Зареванная, с раскрасневшимся лицом, бледная.

— Жози, ты плохо выглядишь, тебя кто-то обидел?

Голова гудела и трещала, словно меня долго били по ней. Я не понимала, где нахожусь, к горлу подкатывала тошнота, и казалось, что вся комната пропахла касторовым маслом. Заклинание глубокого сна? Почему во рту привкус календулы и розмарина?

— Меня, — она замолчала и, поджав губы, всхлипнула.

— Ну же… ты чего? А ну, давай взбод… — я закрыла рот ладонью, сдерживая рвотный позыв.

Подруга указала на ванну и, выскочив из кровати, я бросилась в уборную. Меня трясло, слабило и рвало. Так плохо мне не было даже после воздействия Рейнхарта. Справедливости ради, его ментоловые пластинки стали настоящим спасением. Где бы раздобыть такую?

Вернулась в спальню на трясущихся ногах и до постели добралась только с поддержкой Жози.

— Не пойму, что происходит. Как я здесь оказалась и… где я?

— В гнезде изумрудных, — подруга взбила для меня подушку и помогла устроиться в кровати. — Ты написала письмо, а дела не позволили мне отлучиться. Отец увидел, как я расстроилась и решил привезти тебя к нам.

— Да что ты?! Какой, оказывается, добродетель… — я не спешила поделиться с подругой тем, что рассказал мой отец, пока лично не увижу маму и не поговорю с ней. — Прости, я не должна была так говорить, но… почему я ничего не помню? В голове туман, все трещит…

— Отец сказал, ты устала в дороге и переволновалась. А еще карету тряхнуло, и ты ударилась головой. В гнездо тебя принесли без сознания, лекарь дал настойку…

На прикроватной тумбочке действительно стоял серебряный поднос со склянками. На дне рюмки — остатки желтоватой жидкости с резким запахом, наполняющим комнату удушающим амбрэ.

— Ничего не помню. Но голова болит, это факт…

Не могу сказать, где именно, но болит — точно. Учитывая свое везение, удариться головой могла, но не настолько, чтобы добровольно сесть в карету с ардом Д'Острафом. За мной гоняются изумрудные, поэтому я согласилась, что отец Жозефины отвезет меня к подруге лично? Очень сомневаюсь!

История попахивает чем-то нехорошим.

— Жозефина, ты ничего от меня не скрываешь?

Подруга смотрела взглядом побитого щенка. На ней — халат поверх ночной сорочки, она не отходила от меня сколько? Похоже, долго. Под глазами синяки, лицо раскрасневшееся от слез. Я не при смерти, чтобы так из-за меня убиваться.

Мы обе вздрогнули, когда в двери спальни постучали.

— Леди, вы позволите?

Вошел лекарь — суховатый старый дракон. Он осмотрел меня, заверил, что со здоровьем все в порядке, а тошнота, головная боль и реакция на запахи — последствия сотрясения. Мне прописали отдых, хорошее питание и очередную настойку.

— Что вы так смотрите?

Дракон внимательно следил за склянкой в моей руке.

— Жду, пока выпьете.

Посмотрела на колбу с желтоватой жидкостью, и тошнота подкатила с новой силой. На краю сознания билась мысль, что не стоит это пить. Жозефина поднялась и, обхватив себя, отошла к окну. Она смотрела на рассвет и избегала прямого взгляда, зато лекарь им не пренебрегал.

— Я не стану пить, благодарю, — убрала настойку на прикроватную тумбочку.

— У меня приказ владыки. Боюсь, я не смогу покинуть вашу спальню, пока вы не выпьете.

— В таком случае — располагайтесь. У меня широкая и удобная кровать!

Подруга хихикнула в ладонь и промолчала. Лекарь крякнул и бросил взгляд на Жози.

— Образумьте подругу. Ей стоит выпить настойку. Для ее же блага…

После ухода лекаря в комнате образовалась нехорошая тишина. Я чувствовала, что что-то происходит, но Жозефина молчала. Выбралась из постели, обнаружив на себе скромную ночную сорочку, и встала рядом с драконицей.

Светает…

Внезапно сердце обожгло, а в душе разлилась безотчетная тоска, смешанная с ужасом. Мне чудилось, словно горизонт разрывают алые всполохи боя, а небо плачет по погибшим. Но отсюда я не могла увидеть или услышать ничего подобного, но безжалостные чувства, хлеставшие сердце терновыми прутьями, душили.

Пошатнулась и растерла грудь ладонью.

— Что с тобой?

— Жози… что-то происходит. Расскажи мне, Жозефина, о чем ты молчишь? Я же вижу. Мы же лучшие подруги…

Она смотрела на меня со слезами и мотнула головой.

— Я… не могу.

Очередная вспышка прошила голову яростной болью. В моем разуме словно разбилась вдребезги стеклянная стена, и ее осколки больно ранили, вворачивались в мою плоть.

"Шайри, ты в заднице дракона!"

— Шаамни?!

"И тебе подчистили память! Больше ничего не пей, и ничего не ешь!"

— Шаамни, что происходит? Где Рейнхарт? Почему я в панике?

В груди пекло и давило. Я растирала грудную клетку, ощущая, как там разрастается дыра. Как будто из меня живьем выдирают сердце…

"На гнездо напали гром птицы".

Я в ужасе посмотрела на Жозефину. Она не слышала Шаамни, но, кажется, знала обо всем, что происходит. Знала, но не могла мне рассказать по каким-то причинам.

— Он жив?

"Он снял Инмааша", — уклончиво прошептала первошайри.

Я и сама понимала, что что-то произошло.

— Что это значит? — спросила, прислонившись лбом к стеклу. По щеке стекла слеза.

"Он боится, что…"

Шаамни замолчала, но я и без того поняла. Он боится, что погибнет, а вместе с ним погибнут и артефакты.

Я понимала и другое — он оберегает меня.

Крик ужаса застыл в горле. Я упала на колени и, обхватив себя руками, зарыдала. Мне казалось, что где-то среди ужаса, боли и отчаяния едва различимо скользнуло желанное "я люблю тебя" и ужасающее "прощай…".

Жозефина кинулась ко мне. Никакие слова мира не способны исцелить мою боль, но подруга и не пыталась. Она прижимала меня к себе, гладила по волосам и дарила тепло.