Валера. Здесь. Быстро он примчал! Когда ему нужно, он всегда все делал… быстро.
Он шел на меня. В глазах – ненависть, в каждом движении – угроза.
Я сжалась, как загнанный зверек. Сколько раз я видела это лицо? Сколько раз замирала от страха, предчувствуя удар? Мои плечи непроизвольно поднялись, защищая голову. Он приближался, и коридор больницы сузился, давил со всех сторон.
– Где она? – проревел он, сорвавшись на крик. Его лицо покраснело, жилы на шее вздулись. – Мария в больнице! Из-за тебя! Я ее заберу! Больше ты ее не увидишь!
Слова били, как плеть. Он ничего не знает о том что случилось. Просто видит виноватую, которую можно растоптать. Всегда так было. Удивительно, как долго я пребывала в каком-то анабиозе, раз уж столько лет позволяла с собой так обращаться. Как я вообще могла такой стать?
– Валера, послушай, это аппендицит. Я не виновата. Врачи сказали… – я попыталась объяснить, пробиться сквозь его ярость. Мой голос дрожал, но я старалась говорить твердо.
Но он не слышал. Его глаза горели злобой. Он продолжал орать, обвинять, угрожать. Его слова – липкая грязь, обволакивающая меня, душащая.
Я чувствовала, как мир вокруг расплывается. Шум в ушах заглушал все остальные звуки. Внутри – пустота, перемешанная с отчаянием. Страх сковал меня, парализовал. Я просто стояла, сжавшись в комок, и ждала удара. Не физического. На людях он такого себе не позволит. Психологического. Удар словами, который ранит гораздо глубже.
Но вдруг я услышала спокойный, но твердый голос. Кораблев неожиданно оказался передо мной, словно став стеной, отделяющей меня от кошмара.
– Прошу вас, сохраняйте спокойствие. Вы находитесь в детской больнице и криками пугаете маленьких пациентов, которые нуждаются в отдыхе. Вы здесь для того, чтобы обсудить состояние здоровья вашей дочери, я правильно понимаю?
Валера попытался было возразить, но Алексей Дмитриевич поднял руку, останавливая его.
– Позвольте мне напомнить, что медицинская этика требует от меня защиты интересов пациента. В данном случае я вижу, что ваше поведение оказывает негативное воздействие на ее мать. Если вы не можете говорить уважительно, я буду вынужден попросить вас покинуть больницу.
В голосе Алексея Дмитриевича не было ни капли агрессии, лишь твердость и профессионализм. Валера, видимо, был настолько ошеломлен таким вежливым отпором, что просто замолчал, опустив голову. Напряжение немного спало, и я смогла сделать глоток воды, которую протянула мне Любовь Дмитриевна.
– Спасибо, – прошептала я, чувствуя, как к горлу подступает комок.
Она слегка кивнула, а затем обратилась к Валере:
– Позвольте напомнить вам, что вы находитесь в верхней одежде и без бахил в хирургическом отделении. Как его заведующая, я требую вас покинуть отделение и возвращаться в надлежащем виде: халат, сменная обувь и, самое главное, спокойный тон.
– Если у вас возникнут вопросы по поводу операции или дальнейшего восстановления, я готов на них ответить. – Добавил Кораблев всё так же спокойно и даже снисходительно, как будто растолковал простые истины умственно отсталому. – Но, пожалуйста, в рамках уважительного диалога.
Валера, все еще выглядящий растерянным, неохотно кивнул. Он больше не кричал и не пытался меня унизить. Впервые за долгое время я почувствовала себя в безопасности. Защищенной. И все благодаря спокойной, профессиональной, но твердой позиции Алексея Дмитриевича и его сестры.
Когда мой бывший развернулся, извинившись, и побрел на выход, я заметила, как брат с сестрой незаметно дали друг другу «пять».
– Фу, хам какой! – проворчала Людмила Дмитриевна. – Дай знать, когда он снова появиться, буду рядом, на всякий случай.
– Люсь, чаем угости девушку, пожалуйста, мне на обход надо, – мягко попросил Кораблев, склонившись над ее ухом. – Черный с сахаром.
– Будут еще указания? – сквозь зубы процедила его сестра.
Алексей нахмурился, не улавливая причины ее недовольства.
– Пойдемте, Алена Викторовна, – она взяла меня под руку и повела в свой кабинет заведующей.
Дверь за моей спиной тихонько щелкнула, и Людмила Дмитриевна, секунду назад излучающая деловую энергию и начальственный тон, словно сбросила с себя маску.
Взгляд ее стал мягче, в уголках губ появилась едва заметная улыбка, словно она освободилась от бремени ответственности, которое обычно носила на своих плечах. И надо признать, без этой маски она была просто невероятно красивой. Удивительно, как сильно меняет человека роль, которую он играет.
– Присаживайся, дорогая, – проговорила она, подходя к небольшому столику, заваленному бумагами, и принялась что-то искать. – Сейчас чайку сделаем. Тебе нужно немного прийти в себя.
Она ловко заварила чай из кулера, насыпала пару ложек сахара, положила рядом ложку и блюдце с конфетами. Все это выглядело так по-домашнему, так контрастировало с официальной обстановкой кабинета.
У меня совсем не было аппетита. Кажется, я не ела уже сутки, с тех самых пор, как ушла на работу. Дорогой деловой костюм, безупречный макияж – все это сейчас казалось неуместным и фальшивым. Я все еще была в состоянии шока. Дочь… сейчас ее оперируют. Мысль об этом не давала покоя.
И потом, как вспышка – воспоминание о том, как брат с сестрой заслонили меня от ярости Валеры. Как они вовремя оказались рядом, не дали ему причинить мне еще больше боли.
– Спасибо вам за то, что помогли, – поблагодарила я, отпивая чай. Как же хорошо!
– О, ты про твоего мужа? – Людмила тоже заварила себе чай и устало плюхнулась в свое кресло. – Ничего, что я на «ты»?
– Конечно, – я оглядела ее, кажется мы были с ней одного возраста. – Но он мне уже не муж. Мы в разводе.
«Слава тебе, господи!» – мысленно добавила я.
Людмила посмотрела на меня с насмешливой улыбкой и медленно произнесла:
– Значит, ты сейчас свободна?
Я кивнула и снова отпила чай. Тепло растекалось по желудку, снимая напряжение. Но мысли о дочери не покидали голову.
– Леша… хм, Алексей Дмитриевич будет рад это слышать.
Я почувствовала как жар приливает к лицу. Мне нужно было многое спросить у нее о ее брате, но если честно, в данный момент меня ничего, кроме дочери не волновало.
– Спасибо за чай, – еще раз поблагодарила я, обхватив кружку ладонями, чтобы они согрелись.
– Не волнуйся, все с твоей крохой будет хорошо, Арсений Палыч мужик крутой! Руки у него золотые!
– Я п-понимаю…
На миг Людмила задумалась и сощурившись спросила:
– А сколько, говоришь, малышке точных лет?
Я поняла к чему был вопрос и не стала юлить, ответив честно:
– Четыре года и три месяца.
– Хм-м-м, – протянула она, снова что-то себе напевая под нос. – И зачата была примерно… в конце марта?
Я не могла сдержать улыбку, понимая, к чему она ведет этот допрос. Снова кивнула, и блондинка улыбнулась еще шире. А потом взвизгнула и захлопала в ладоши, не скрывая искренней радости.
– О, божечки-кошечки! – она закрыла рот рукой, но при этом затопала ногами, стуча каблуками по полу. – Бо-о-ожечки!
Ее реакция меня удивила. Я даже немного смутилась. она только что узнала, что у нее, оказывается, есть племянница! Интересно, есть ли еще кто-то? Как деликатно спросить о ее брате? Или лучше поговорить об этом с ним?
Внезапно дверь открылась и в кабинет заглянул он сам. Кораблев.
– Там, малышку сейчас привезут, – серьезным тоном сообщил он, отчего я встрепенулась.
Я вскочила, не помня себя, и бросилась к двери. Операция позади, моя девочка жива, она возвращается ко мне!
Выбегая из кабинета, я бросила взгляд на Людмилу.
Наши взгляды встретились. В ее глазах я увидела сочувствие и… понимание. Она едва заметно покачала головой и приложила палец к губам, давая понять, что сохранит мой секрет.
Я благодарно кивнула, мельком взглянула на брата Людмилы, который стоял чуть поодаль. Он казался совершенно невозмутимым, но она еще раз улыбнулась, качая головой так, будто сама удивлялась его невнимательности. Как он мог ничего не замечать?
В дверном проеме, я столкнулась с Алексеем. Его взгляд был пронзительным, изучающим. Я почувствовала, как краска заливает лицо. Волнение захлестнуло меня с головой. Что теперь будет? Как ему рассказать?
Но сейчас это было неважно. Главное – Машуля. Я обогнула его, не проронив ни слова, и побежала дальше, туда, где меня ждала моя девочка. Все остальное потом, потом, потом… Сейчас главное – она.
Ноги несли меня по коридору, словно на крыльях. Я летела мимо палат, обгоняя врачей и посетителей, единственная мысль – скорее увидеть Машулю. В голове роились обрывки молитв, благодарностей небесам и обещаний, если только с моей доченькой все будет хорошо.