Образцовый доктор

Глава 8

"Будем готовить вашу дочь к операции," – эхом отдавалось в моей голове, словно приговор.

Доктор говорил что-то еще, объяснял, что операция не сложная, рутинная почти. Но я не слышала. Машуля… моя маленькая Машуля, ей всего четыре года, а уже операция. Лежать на больничной койке, хирурги, медсестры, уколы, капельницы, в белой, душной палате…

Ужас сковал меня, парализовал. Вина давила на плечи, душила, как удавка. Это я! Я во всем виновата! Эта мысль молотом била в висок. Я! Карьера, отчеты, совещания… Детский сад, чтобы я успевала, чтобы не отстать. Работа на дом, чтобы хоть немного побыть рядом, пока она спит. Все это время я упускала что-то важное, самое главное. Не доглядела, не заметила первых сигналов, не прислушалась к ее жалобам на животик.

А сейчас? Сейчас моя малышка, моя Машуля, будет лежать под скальпелем, а я буду молиться всем богам, чтобы все прошло хорошо. Как я могла допустить это? Как могла позволить, чтобы моя дочь страдала из-за моей глупой, никому не нужной карьеры? Что если что-то пойдет не так? Что если…?

Нет, я не должна думать о плохом. Я должна быть сильной ради нее. Я должна поддержать ее, когда она проснется после наркоза, испуганная и потерянная. Я должна уверить ее, что все будет хорошо. Но как, как я могу это сделать, когда мое сердце разрывается от страха и чувства вины?

Боже, только бы с ней все было хорошо… Только бы она поправилась… И я обещаю, я изменюсь. Я буду другой мамой. Мамой, которая всегда рядом, которая слышит, которая видит. Мамой, которая никогда больше не допустит, чтобы ее ребенок страдал по ее вине.

– Алёна Викторовна, вы меня слышите? – прозвучал мужской голос, как через толщу воды. – К вам сейчас подойдёт медсестра, чтобы установить катетер в вену, чтобы девочка получала необходимые лекарства через него. А потом – врач-анестезиолог, задаст вам несколько вопросов… Алёна Викторовна?

Я уловила только часть сказанного, потому что меня волновали только мысли о дочке.

– Сп-пасибо… – едва выговорила я и отвернулась.

Алексей Дмитриевич перевел взгляд на Зою и соседнюю девочку. Теперь он не смотрел на нас, полностью сосредоточившись на своей работе.

Я села рядом с дочкой, и она, как котенок, прижалась ко мне. Сонная, бледная, измученная, она тихо простонала. И тут плотину прорвало – слезы потекли ручьем. Я незаметно вытирала их, чтобы не пугать дочь.

– Что, все-таки на операцию? – спросила девушка напротив нас. Это была блондинка с ребенком лет пяти, возможно, наша ровесница. Моя Маша такая маленькая, что ей и четырех не дашь. – Бедная крошка!

Я кивнула. Ответить не смогла, иначе бы разрыдалась.

– Ну вы не переживайте, это и правда стандартная операция, и к хирургу вы хорошему попадаете как-раз, он нас вчера оперировал, уже сегодня вставали, ходили. И вообще не сравниться с тем, в каком состоянии приехали. У нас грыжу удаляли.

Я понимала, что меня пытаются успокоить, ведь я выглядела так, будто вот-вот сорвусь. Но, кажется, это был первый раз в моей жизни, когда мне было безразлично всё вокруг.

Медсестра быстро пришла, чтобы поставить катетер малышке. Дочка расплакалась и попросила меня прогнать тетю. Мне пришлось долго ее уговаривать, а затем удерживать силой.

Появление анестезиолога только усугубило ситуацию. Я почти не слышала его слов из-за плача дочери. Обняла ее крепко, как обезьянку, понимая, что теперь не смогу отпустить. Хотелось взять ее на руки и бежать…

После укола, который готовили для анестезии, к нам подкатили каталку. Я поняла, что не смогу уложить на нее дочь, проще самой лечь. Машуля плакала и просила меня не отдавать ее врачам.

– Меня не пустят в операционную? – спросила я медсестер. Они ответили уклончиво и довольно грубо. Конечно, я понимала, что посторонним и тем более сердобольным родителям вход туда закрыт.

Машуля услышала, что маму с собой брать нельзя, и заплакала еще громче. Она так крепко вцепилась в меня, что я начала задыхаться.

Алексей Дмитриевич оказался рядом. Он нежно погладил Машулю по спинке и наклонился к ней, словно собирался поделиться тайной.

– Котенок, что случилось? Ты испугалась? – он гладил ее по спине и мокрым от пота волосам. Она так кричала. – Хочешь, я пойду с тобой? Буду рядом.

Маша повернула голову и посмотрела на него:

– А ты мне больно не сделаешь?

– А я до этого делал?

Она тряхнула головой и всхлипнула.

– Пойдем, я тебе прикол про доктора-хирурга расскажу, ты будешь смеяться всю дорогу.

– А мама?

– А мама тут побудет, позвонит папе, он сюда приедет с огромной-преогромной игрушкой.

Он подмигнул мне, я лишь рот открыла.

– У нас там на верхнем этаже есть маска с газиками: ты какой запах выберешь клубничный, апельсиновый или ванильный?

– Клубничный.

– Я так и думал. Ну тогда пойдем скорее, он у нас самый вкусный, пока другие дети его не разобрали!

Машуля потянулась к нему, а я удивленно моргнула, не понимая, как он это сделал.

– А если они все разберут?

– А если разберут, останется ванильный и апельсиновый. А дядя хирург знаешь какой вкус любит? Его любимый со вкусом собачей шерсти.

Машуля засмеялась. Засмеялась!

Я закрыла рот рукой, чтобы сдержать странный звук – то ли всхлип, то ли смех. Что это было, я и сама не поняла.

– А ты будешь со мной, доктор? – спросила Машуля.

– Конечно! Обещаю.

– Папа не придет. Он плохо себя ведет и бьет маму. Давайте не будем ему звонить, доктор.

Я резко побледнела.

Устами младенца.

Алексей Дмитриевич взглянул на меня, широко раскрыв глаза. Я не могла понять, что он хочет: отругать меня или утешить.

Все в палате слышали, что сказала моя дочь. Теперь все знают о моей ситуации. Хуже всего, что он – тоже.

– С этим мы позже разберёмся, – он снова посмотрел на Машулю. – Нужно поторопиться за клубничным газиком. Давай ляжем на каталку, снимем одежду и завернёмся, как в шаурму. Знаешь что это такое?

– Не-е-ет!

– Твоя мама – молодец, раз уж не знаешь. А для меня это слабость. Шаурма, конечно, вредная еда, но порой я не могу устоять. Знаешь, как дядя-хирург её называет?

Машуля улыбалась, спокойно раздевалась и смотрела на доктора с доверием. Я была в шоке.

– Как? – спросила она.

– Шаурмяу.

Дочка захихикала. А док завернул ее в простынь, подоткнув края.

– Вот, теперь ты шаурмяу. Улыбнись маме, скоро вы увидитесь. Расскажешь ей, что тебе приснилось. Говорят, от клубничного газа снятся особенные сны. Мне однажды приснился огромный самолет, и я бежал за ним прямо по взлетной полосе и знаешь, в чем был самый прикол…

Я шла за каталкой, которую вместе с дочерью унесли по коридору. Доктор все продолжал болтать, но я его уже не слышала, только тихий смех моей девочки разносился по длинному коридору и затихал у дверей лифта.

Когда двери закрылись, я оперлась спиной о стену, надеясь найти опору. Но ноги не выдержали, и я медленно сползла вниз, оказавшись на полу.