Он здесь, настоящий, после командировки, которая показалась мне вечностью. Когда каждый вечер был пропитан тревогой за Машулю, когда она там, в операционной, его поддержка была нужна как никогда.
Я утонула в его объятиях, чувствуя, как все страхи и сомнения отступают.
Он обнимал крепко, надежно, как будто пытался вобрать в себя всю мою усталость и тревогу.
Он пах… Боже, как же я соскучилась по этому запаху!
Пять лет прошло, а его запах остался неизменным – смесь мужского парфюма, кофе, свежести ветра и чего-то еще, неуловимо родного и близкого.
От него веяло той самой, неповторимой харизмой, которая когда-то пленила меня, заставив забыть обо всем на свете. Харизмой мужчины, знающего себе цену, уверенного в своих силах. Но сейчас, в этот момент, к ней примешивалось что-то новое – забота. Забота, которую я чувствовала каждой клеткой своего тела.
Он не произнес ни слова, но его объятия говорили сами за себя. Он здесь. Он рядом. Он поможет. И я знала, чувствовала каждой фиброй души, что с ним все будет хорошо. Что он найдет нужные слова для Машеньки, чтобы успокоить ее и вернуть ей веру в выздоровление. Что он разберется с врачами и лекарствами, взяв на себя всю эту тяжесть. Просто потому, что он – доктор. Мой образцовый доктор.
– Привет, – прошептала я.
– Привет, – ответил он, слегка отстранившись, и потер мои плечи, как будто пытался согреть. Или привести в чувство. – Как малышка?
– Я не зна-а-аюууу, – опять разревелась, как последняя плакса, – я спросила у каждой медсестры, которая проходила мимо, а Люся… то есть Людмила Дмитриевна трубку не берет!
Алексей быстро взглянул на наручные часы и удивленно вскинул бровь.
– Странно, – он достал из кармана телефон и кому-то набрал, продолжая держать меня в объятиях.
Медсестра, направлявшаяся к посту, посмотрела на нас с удивлением и восхищением. Ещё бы! Ведь это был такой захватывающий слух!
– Сень, то там по Цветковой? – серьезно спросил Кораблев и выслушал кого-то на том конце связи.
Я смотрела на него, затаив дыхание. Ждала, что его лицо, каждая морщинка, складка или мимика выдадут ответ. Хотела узнать, что с моей дочерью.
– Ясно, спасибо, – выдохнул он, кажется немного разозлившись. – Нет, никто не приходил. Сень, это жесть, что за распи*дяйство, по-другому не скажешь? Вы чуть мать не угробили! Люся где?
Его раздражение вызвало у меня панику. Он бы не стал так реагировать, будь все в порядке. Так ведь?
Пока Кораблев заканчивал разговор, сбросил вызов я думала потеряю сознание от волнения.
– Все хорошо, – он крепче меня приобнял, видимо чувствуя, что я начинаю медленно сползать по его телу вниз. – Операция прошла хорошо, спайки, как я и говорил.
– Боже мой…
Слова застряли в горле, как ком. В груди расцвела невообразимая, всепоглощающая волна облегчения, смывающая с собой все тревоги и страхи, которые терзали меня… Кажется, целую вечность.
“Операция прошла хорошо," – эти слова звучали в моей голове, как ангельский хор, как долгожданная мелодия, которую я так отчаянно ждала. Да еще и его голосом!
С Машулей… с моей девочкой все хорошо! Эта новость, словно бальзам на душу.
– Они должны были прийти к тебе и все сказать, – его лицо и без того уставшее, исказила гримаса едва сдерживаемого раздражения. – Как всегда все через жо… Хм! В общем, самое главное – она в порядке.
– Как она? Где? Можно к ней?
Хочу бежать к ней, обнять ее, прижать к себе, почувствовать ее тепло, ее дыхание. Хочу засыпать ее поцелуями, говорить ей слова любви, которые копились во мне все это время, слова благодарности небесам за то, что услышали мои молитвы.
– Она сейчас в реанимации, – спокойно объяснил Алексей, заботливо погладив меня по спине. – С ней Люся. Сказали, обе спят.
Я представила его сестру, которая всё это время провела с моей дочерью и не отходила от нее, и даже теперь уснула рядом, и меня затопила благодарность к этой девушке.
– В любом случае, Ален, тебя не пустят к ней реанимацию, – с сожалением сказал он. – Даже я тут бессилен.
– Д-да… я понимаю…
А понимаю ли? Знаю, что сейчас ей нужен покой. Ей нужно восстановить силы. Что ей нужен уход профессионалов. А не вечно ревущей матери.
– Но я сейчас переоденусь и пойду к ней, наберу тебя по видеосвязи.
– Правда?
Он мягко улыбнулся и снова провел рукой по моей спине между лопаток, словно пытаясь успокоить.
– Правда.
– Сп-пасибо тебе… в-вам, Алексей Дмитриевич.
Он снова улыбнулся – грустно, но сдержанно. Улыбка была адресована не мне, а его собственным мыслям.
– Хочешь, можешь подождать меня в ординаторской…
– Нет, я… – показала как-то неопределенно вдаль коридора, – Людмила Дмитриевна перевела нас с Машулей в отдельную палату.
– Я об этом знаю, – и опять его мягкая улыбка. – Тогда дождись меня там, я скоро тебе наберу.
– А у тебя… а у вас есть мой номер?
Его глаза встретились с моими, и я почувствовал, как по коже пробежали мурашки от его пронзительного взгляда.
– Теперь есть, – ответил он, словно речь шла не только о текущем моменте.
Я кивнула, чувствуя, как меня охватывает смущение. Никто никогда не смотрел на меня так, он. Всего один его взгляд вызывал бурю эмоций: обещание, волнение, веру в лучшее.
Вошла в палату, где стояла пустая кроватка моей малышки. Устроилась на ней, взяла телефон и стала ждать. Терпеливо ждать, пока моя девочка не вернется, не поправится и не улыбнется мне своей самой прекрасной, самой драгоценной улыбкой на свете.
И тогда… тогда мир снова обретет свои краски. Тогда я снова смогу дышать полной грудью.