Осколки Солнца

Глава 36. Красный янтарь

Пробуждение не было легким. Горло пекло, в груди что-то неприятно булькало, а в конечностях застыла неприятная ломота. Но больше всего раздражал детский пронзительный голос, напевавший песенку над его головой. Он узнал эту мелодию. Мама напевала её, укладывая его спать. Только вот слова были другие.

Мрачное воскресенье…

Руки, переполненные цветами

Я вошла в нашу комнату с тяжелым сердцем,

Так как уже знала, что ты не придешь.

И пела слова любви и боли,

Я осталась совсем одна и тихонько плакала,

Слушая как завывает сетование зимы…

Мрачное воскресенье…

Я умру однажды в воскресенье, когда чересчур намучаюсь.

Тогда ты возвратишься, но я исчезну,

Свечи будут пылать как жгучая надежда,

А для тебя, без усилий, мои глаза будут открыты.

Не бойся, моя любовь, если они тебя не смогут увидеть

Они тебе скажут, что я тебя любила больше жизни

Мрачное воскресенье*.

Пришлось отрывать глаза. Хотя бы чтобы взглянуть на того ребенка, что сознательно портил ему и так отвратительное настроение.

Изображение было перевернутым. Точнее, лицо. Девушка, совсем юная, с высоким белым лбом, вздернутым носом и тонкими алыми губами. Волосы у неё были прямыми и белыми. Седыми.

— Не узнал? — по-венгерски спросила она. — Как же так? Родную прабабку?

— Реджина? — удивленно выдохнул Михаил, облизав губы.

На них была кровь. Чужая. Он резко сел — древняя высшая едва успела отскочить, избежав столкновение лбами.

— Какой прыткий! Осторожнее. Не хотелось бы снова тебя упокаивать.

Он находился в смутно знакомой гробнице, освещаемой лишь парой настенных факелов. Кроме него и Реджины был лишь один стоявший на коленях смертный слуга, не отрывавший взгляда от пола. За ним виднелись сваленные неаккуратной кучей тела. Один, два… три трупа. Все взрослые. Двое мужчин и одна женщина. У неё были темные волосы и смуглая гладкая кожа. Сердце заныло от схожести несчастной с Клэр. Ведь и его легкомысленная француженка могла когда-нибудь стать жертвой его же собратьев.

— Что это? — хрипло спросил Ракоци.

Реджина перевела взгляд бледно-голубых глаз туда, куда указывал Михаил.

— Ах, ты про смертных. Должна же я как-то тебя разбудить.

— Зачем было убивать? Можно было обойтись без этого.

Девушка встала на цыпочки и потрепала по щеке высшего.

— Ты так милосерден, Михаил. Но это всего лишь слуги. Их жизнь имеет ценность, лишь пока они готовы отдать её ради своих хозяев. Ведь правда, Драгомир?

Слуга, стоявший на коленях, безмолвно кивнул. Михаил поморщился, но оставил резкие слова при себе. За это он не любил стариков — они были абсолютно безжалостны.

Реджина — одна из старейших высших, о которых Михаилу приходилось слышать. А вот видел он её впервые. Не было его дальней родственницы и в Будапеште, когда он так глупо попал в ловушку, устроенную его врагами. От воспоминаний о предательстве лучшего друга стало совсем гадко.

— Какой день и год? — отрывисто спросил Михаил, оглядывая себя. Он был обнажен, но пока это не слишком смущало. На груди, ногах и руках подсыхали раны, нанесенные его палачами. Он сумел восстановить кровопотерю, но исцеление должно занять еще какое-то время.

— 11 декабря 1914 по летоисчислению христиан. Я разбудила тебя раньше срока. Не благодари.

Семь лет. Прошло почти семь лет. Не тридцать. И все же по меркам смертных и это было много.

Ему необходимо найти Клэр.

— Я должен идти, — скороговоркой сказал Михаил, оглядываясь в поисках одежды.

— Срочные дела? — хихикнула высшая, усевшись на чье-то надгробие. — Не торопись. Я ведь здесь не просто так. Мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы добиться для тебя прощения.

— Я ни в чём не виновен!

— Знаю.

— Так почему не вмешались?

Реджина равнодушно пожала худенькими плечами.

— В этом не было смысла. Твоей жизни ничего не угрожало, а мне было интересно, сможет ли Арций довести свой план до конца. Если бы у него получилось, мы бы может и увидели империю, равной империи Македонского. Но видимо, слишком рано. Его маленькая победоносная война обернулась угрозой, расколовшей всю Европу.

— Война?

— Да. Я слышала, её называют мировой. Помнится, среди тех прогнозов, что ты отсылал старейшинам, был и такой вариант. Империи рухнут, терзая друг друга, — почти пропела высшая. — Повсюду солдаты, смерть и разруха.

— И что вы теперь от меня хотите? — мрачно сказал Михаил. — Несущийся поезд уже не остановить.

— Мне нужны твои уши и глаза. Но прежде всего — вот это вот. — Реджина подошла к Ракоци, ткнула пальцем ему в лоб и хихикнула. — Твой ум. Уже за один год в результате военных действий умерло двое высших и три младших. Один из моих замков был практически уничтожен. Смертных слишком много, их вооружение нынче слишком опасно, чтобы можно было игнорировать угрозу для нашего рода. Михаил, тебе ведь уже приходилось воевать лет сто назад?

— Да, хотя не скажу, что мне понравилось.

Грязь, холод, голод. Озверевшие солдаты, крестьяне, провожавшие их испуганными, или полными ненависти глазами. К тому же после он сильно поссорился с Луи. Тот хоть и не был сторонником Бонапарта, но эмоционально воспринял поражение Франции в войне. Ещё раз доказав, что и высшие, проводящие черту между собой и людьми, не так уж и беспристрастны. Каждый, так или иначе, находил себе место, которое мог назвать Родиной или домом. Для Михаила это была Россия. Он рос в замке под Будапештом, но именно бескрайние и холодные северные земли стали для него родными.

— Ну вот. Воспользуйся своими знаниями и связями. Узнай, то из высших косвенно или прямо использует ситуацию, чтобы получить выгоду. Кому была нужна эта бойня.

— Разве это не известно? Я могу назвать их поименно. — Михаил осторожно коснулся подсыхающей раны на плече.

— Нужны доказательства. Не все, кто был против тебя, хотел войны. Некоторые действительно думали, что совершают благо. И они сейчас в ужасе бегут прочь из Европы. Если ты станешь тем, кто спасет их имущество и шкуры, то тем самым и вернешь роду Ракоци былую славу.

— Не интересно.

Реджина склонила голову к плечу.

— Но ты теперь мой должник.

Игнорировать желание древней высшей было бы неразумно. Михаил накинул на плечи плащ, который протянул ему слуга Реджины, и поклонился перед светловолосой девушкой с невинным и детским лицом.

— Я весь в вашем распоряжении. Но для начала мне надо вернуться во Францию. Есть некоторые ниточки, которые ведут…

Реджина насмешливо фыркнула.

— Я знаю о твоей смертной. Ты не найдёшь её в Париже.

— Что… Что вы сделали?

Луи. Он свернет его тонкую шейку, если с Клэр произошла беда.

— Она жива. Но давай ты приведешь себя в порядок, а потом мы поговорим. Твои вещи здесь, в выделенной для тебя комнате. Драгмир проводит.

Спустя пару часов, Михаил посвежел, переоделся, и почти избавился от тяжелой сонной хмари и слабости. Помимо одежды, денег и документов Реджина позаботилась и о лакированном тубусе. Ракоци, чуть помедлив, открыл его. Содержимое тоже было в сохранности. Портрет матери, искусно восстановленный Саваром — то немногое, что осталось в качестве воспоминания об Истван. И ещё одно полотно — «Персефона с гранатом». Это будто было только вчера. Юная темноволосая девушка в античном одеянии, соблазнительно открывающем смуглые тонкие руки и подчеркивающем плавные линии фигуры. На лице её была задумчивость и грусть. Но на него в ту встречу Клэр смотрела совсем иначе. С настороженным любопытством и интересом. Только затем в её зеленых глазах появился страх. Каким же он был идиотом…

Реджина вошла без стука.

— Красивенько, — сказала она, едва глянув в сторону картин, лежащих на столе.

— Так что насчёт моей жены? — нетерпеливо спросил Михаил.

— Ты считаешь эту смертную своей женой? — преувеличенно удивленно спросила Реджина, плюхаясь на кровать. Высшая была по-прежнему босой. Человек давно бы застудил себе всё, что можно. Венгерский замок почти не отапливался, и слугам приходилось кутаться даже в комнатах. — Она-то не считает тебя мужем. Михаил. Ты семь лет провёл в склепе. Для людей это почти вечность. Она давно уже замужем. За каким-то ирландским актеришкой, если я не ошибаюсь.

Михаил закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул.

— Вы за ней следите?

— Присматриваем. Заботимся. Исследуем. Это ведь практически уникальная ситуация — смертная, пережившая ритуал и не ставшая одной из нас. Это было раз или два за историю существования двух наших видов. Клэр сейчас в Лондоне, под опекой Елены Вальцер.

Хелен Вальцер. Добродушная младшая, ставшая главой рода. И которая, несмотря на всю свою мягкость, умела заставить с собой считаться. Отношения у них всегда были приятельскими. Не худший выбор. Но если уж Вальцер хотела через Клэр помочь ему, то могла и найти способ удержать её от связи с другим мужчиной.

— Тридцать лет, — напомнила Реджина, верно угадав ход мыслей Михаила. — Никто не рассчитывал, что ты вернешься раньше. Но ведь избавиться от смертного так легко. Ирландец не станет тебе помехой. Если боишься реакции своей девочки, то просто сделаем это так, чтобы она не подумала на тебя. В военное время это организовать проще всего. Хочешь, я попрошу Елену обо всем позаботиться?

Избавиться от помехи. И ждать, что когда-нибудь правда всплывет. Даже если он промолчит, это будет согласием, и его виной перед Клэр.

— Нет, я собираюсь убедиться во всём сам. Лондон так Лондон.

Реджина резко уселась и щелкнула пальцами, привлекая внимание помрачневшего Ракоци.

— Михаил, мне нужно полное твое внимание к реальным проблемам. Займись делом, пока я не сочла девочку помехой, как это произошло в Париже. Как оказалось, ты не из тех, кто способен разделять личное и профессиональное, и меня это печалит. Так что когда война закончится, можешь делать что хочешь. Но до этого считай, что принадлежишь мне.

Высший окаменел. Вот что скрывалось за внезапной заботой Реджины. Лишь желание найти рычаг для управления строптивым потомком.

— Как вам будет угодно. Куда мне лучше направиться?

— Так-то лучше, — безмятежно улыбнулась высшая. — Почему бы тебе не вернуться в Петербург? После того, как ты окончательно поправишься, конечно. Сегодня нас ждет роскошный пир.

*Эта песня была написана в 1933 году венгерским композитором Реже Шерешем, и существует в нескольких вариантах.