Пепел тебя

20

ЛОУСОН

Я встал на временное парковочное место перед домом. Гараж у меня был, если уж приспичит, но в долгие дни это казалось лишним шагом. А сегодня день был одним из самых тяжелых.

В висках стучало. Я смотрел на полосы света из окон, но не торопился глушить двигатель. Мне нужна была минута, чтобы собраться. Попытаться стряхнуть с себя темную тень, нависшую надо всем этим делом.

В тишине зазвонил телефон. Я посмотрел на подстаканник — на экране мигало имя Луизы. Еще одна порция мрака.

Я взял трубку и нажал «принять».

— Тебе ведь уже давно пора заканчивать?

Луиза относилась к этому почти как к святому правилу: после пяти — ни минуты работы, если только ее не вызвали на место преступления. Говорила, это сохраняет ей здоровье — и душевное, и физическое. Мне самому такие границы не помешали бы.

— Она не давала мне покоя, пришлось доделывать, — ответила Луиза, и усталость в ее голосе была почти осязаемой.

Но я понимал. Такие дела вцепляются когтями. А это дело держало меня за горло.

— Она что-нибудь сказала?

— Многое. Одно из главного — она мучилась.

У меня неприятно скрутило внутри. Я знал, что иначе быть не могло, но услышать это вслух — все равно удар.

Луиза продолжила:

— Ушиб на затылке говорит о внезапной атаке сзади. Думаю, он оглушил ее, потом связал руки и ноги, чтобы она не сопротивлялась.

Во рту появился горький привкус.

— Насилие?

Я ненавидел задавать эти вопросы, но мне нужно было знать. Тот, кто однажды украл Хэлли, нападал на большинство своих жертв. Только одну он не тронул в этом смысле. Я не знал, что было с Хэлли. Это было слишком личным, слишком болезненным, чтобы я полез искать правду.

— Признаков сексуальной травмы нет, — ответила Луиза. — Но порезов и ран оказалось куда больше, чем я увидела вначале. Руки, ноги, корпус — все было в них.

Как у Хэлли.

— Ты говорила, что часть ран прижизненные, часть посмертные?

Послышался шелест бумаг.

— Да. Похоже, он делал первые надрезы, чтобы привести ее в сознание. Она боролась изо всех сил, и это его разозлило. Тогда он начал наносить удары ножом, а потом задушил ее. Но ярость у него не ушла. Нужно было добить.

— Поэтому он продолжал колоть, — подытожил я.

— Это мое лучшее предположение.

Господи, лишь бы семья не стала просить подробности. Я уже сказал им, что они потеряли дочь самым страшным способом. Иногда близкие думают, что детали помогут обрести покой. Но это никогда не помогает.

— Спасибо, что позаботилась о ней, Луиза.

— Для меня это честь. — Несколько секунд она молчала. — Поймай этого ублюдка, Лоу. Мы не можем позволить, чтобы такой человек разгуливал по округу. Мы только-только избавились от одного психопата.

— Не остановлюсь, пока не поймаю.

— Хорошо. А теперь иди домой и обними своих малышей.

— Я уже тут. Осталось только войти.

— Отлично. До завтра.

— Спокойной. — Я завершил звонок и сунул телефон в карман.

Я выбрался из машины, когда в поворот въехал автомобиль с включенными фарами.

Моя рука автоматически потянулась к кобуре — с учетом последних событий это было почти рефлексом. Но мой Глок лежал запертый в сейфе в багажнике.

Старый универсал остановился, двигатель заглох, и из него вышел мужчина.

— Добрый вечер, Лоусон.

Напряжение внутри ослабло, но тут же сменилось удивлением.

— Преподобный Хупер. Все в порядке?

— Заехал забрать Вайолет. Твоя новая няня пригласила ее на печенье и уроки.

Я посмотрел на сияющий дом. Не только от света ламп — от присутствия Хэлли.

— Отлично. Я благодарен ей, что помогает Люку с наукой.

Томас кивнул:

— Моя девчонка соображает быстро, и сердце у нее доброе.

— Люку такая подруга была бы очень кстати.

Он ничего не ответил. Скорее всего, не слишком рад, что его дочь дружит с моим сыном. Понимаю… но все равно больно.

Я провел его по ступенькам и внутрь.

— Преподобный Хупер пришел, — сказал я.

В ответ раздался только взрыв хохота. Когда я вошел в гостиную, увидел своих мальчишек, Хэлли и Вайолет, сгрудившихся вокруг журнального столика. На нем лежала настольная игра. Один только Чарли не сидел — он танцевал на диване, тряся задницей.

— Я король Сорри! Я король Сорри! — напевал он вполголоса.

Голова Хэлли запрокинулась, ее светлые волосы струились вниз, пока она смеялась без удержу. Я застыл на месте. В ее смехе не было ни тени зажатости, ни страха. Только чистая, открытая радость.

Когда она выпрямилась, наши взгляды встретились. Смех стих, но улыбка осталась. И один только этот изгиб губ вспыхнул в груди огнем.

— Мы закончили уроки, и Чарли решил размазать нас в Сорри! — объяснила она, поднимаясь.

Я взглянул на Томаса, который оглядел комнату. В нем что-то едва заметно изменилось при виде этой сцены.

— Я всегда отлично играл в Сорри! — заметил он.

Вайолет засмеялась, поднимаясь:

— Пап, я тебя каждый раз уделывала.

Кожа вокруг его глаз собралась в веселые лучики.

— Надо бы проверить твою память.

Вайолет только покачала головой и взглянула на Люка. Тот взгляд — робкое восхищение, почти обожание — заставил меня мысленно выругаться.

— Еще раз спасибо, что пригласил, Люк. Мисс Астор.

— Хэлли, — поправила она, подходя, чтобы быстро обнять девушку. — Приходи когда угодно. Мне приятно, что я тут не единственная девушка.

Вайолет улыбнулась:

— В следующий раз мы с тобой объединимся и разнесем их в Сорри!.

Хэлли рассмеялась:

— Вот это я понимаю подход.

Люк поднялся и встретился взглядом с Томасом.

— Спасибо, что отпустили Вайолет, мистер Хупер.

Глаза Томаса едва заметно расширились — удивление, смешанное с уважением.

— Пожалуйста, Люк. Мы будем рады видеть тебя у нас на ужине как-нибудь.

Лицо Вайолет вспыхнуло восторгом, она сияла, глядя на Люка.

Люк сглотнул:

— Я бы с удовольствием, сэр.

Сэр? Похоже, я правда попал в Зазеркалье.

Ошеломленный, я смотрел, как Вайолет и ее отец идут к двери.

Хэлли подошла ближе, ее рука легко коснулась моей.

— Я сказала ему, что немного уважения может открыть двери, которые он не ожидал.

Я наклонил голову, встречаясь с ее взглядом:

— Ты же понимаешь, что если мой сын начнет встречаться с дочкой пастора, мне придется спать с дробовиком под подушкой. С Дрю и так хлопот хватает.

Хэлли рассмеялась — снова тем свободным, искренним смехом, который бьет в меня, как метеор.

— Не стоило рожать таких обаятельных мальчишек. Это твоя вина. Их папа страдает тем же.

Она отошла, не дав мне возможности ответить. Но я все равно не смог оторвать от нее взгляд.

Я поставил бутылку с пивом на подлокотник адирондакского кресла и уставился на темный лес. Холод пробирал до костей, впивался в кожу, но он мне был нужен. Единственное, что могло хоть немного прочистить голову.

Ужин позади. Посуда вымыта. Все дети разошлись по своим комнатам. А мне нужно было просто… дышать.

Хэлли приготовила лазанью, чесночный хлеб и салат. Мы с ребятами смели все в два счета. И Люк заговорил за столом. О книге, которую читает. Эпическое фэнтези, которое Хэлли тоже знала. Они перекидывались фразами, будто говорили на собственном языке.

Я только и мог, что сидеть и смотреть. Потому что Хэлли шаг за шагом возвращала мне семью. Чарли ни разу не проснулся от кошмара за всю неделю. Дрю стал делать уроки без того, чтобы я напоминал по пять раз. А Люк говорил. Даже улыбался — пару раз точно.

Я должен был быть счастлив. И я был. Но внутри все равно стоял тревожный звон.

За моей спиной щелкнула дверь, и я поднял взгляд. На фоне света из дома вырисовывалась вытянувшаяся фигура Люка.

— Думал, ты уже лег, — сказал я.

Он покачал головой:

— Почему Хэлли на самом деле переехала в основной дом?

Черт. Я еще утром понял по его лицу, что вопросы будут.

— Как я вам сказал, я работаю над делом. Могут быть ночные смены. Так удобнее. Хэлли сможет ложиться спать, не дожидаясь меня.

Даже в темноте я почувствовал его колючий, недовольный взгляд.

— Мне не шесть, как Чарли, пап.

Я подавил ругательство.

— Я знаю, что не…

— Тогда скажи наконец правду.

Вот он — тот сын, к которому я привык: жесткий, злой, напористый. Только сейчас он говорил прямо. А это я уважал. Но выложить детали дела я не мог ни при каких обстоятельствах.

— Это и есть правда, — сказал я, стараясь удержать спокойствие.

— Чушь, — отрезал Люк.

— Следи за языком.

— Может, я и ругаюсь, но хотя бы честно. Ты нам вообще когда-нибудь говоришь правду?

Он развернулся и ушел в дом, хлопнув дверью так, что звенело.

Я смотрел на то место, где секунду назад стоял мой сын. Я всегда старался защищать своих мальчишек, но и честности придерживался — настолько, насколько мог. Они знали, чем я занимаюсь. Знали, что окончания дел и поисков порой бывают ужасными. Я просто не вдавался в подробности.

Понятия не имел, что именно имел в виду Люк.

Из глубины дома раздался еще один хлопок дверью, и я поморщился. Развернувшись обратно к лесу, уставился в темные силуэты деревьев, будто они могли дать ответ. Никогда не давали.

Я сделал глоток пива. В бутылке ответа тоже не было, но вкус, черт возьми, был ничего. Но я никогда не позволял себе больше одной. Не имею права. Я единственный родитель.

Дверь снова скрипнула, но я не стал оборачиваться. Сил на разговор ни с кем не осталось. Несколько секунд — тишина. А потом что-то теплое укутало меня.

Одеяло.

Хэлли опустилась в кресло рядом, завернутая в огромный пуховик. Молчала.

Я опустил взгляд на мягкое одеяло. Оно с дивана. Будто пушистее стало… и пахло лучше. Она поменяла что-то в стирке. И как всегда — стоит ей прикоснуться к чему-нибудь, и оно становится лучше.

Я провел пальцами по мягкой ткани. Когда меня в последний раз кто-то баловал? Даже не помнил. Наверное, потому что сам не позволял. Семья старалась — в тех границах, что я сам устанавливал. А Хэлли… она прошла через мои стены. И было до черта безрассудно, что я не выталкивал ее обратно. Потому что в выборе женщин я звезды с неба не хватал. Лучше держаться подальше.

— Хочешь поговорить? — спросила она наконец.

Я снова сделал глоток, смотря в темноту леса.

— Люк на меня злится.

— Хлопающие двери это выдали.

Уголок губ дернулся.

— Он понял, что за твоим переездом скрыто больше, чем я сказал.

Хэлли подтянула колени к груди, обхватила их руками.

— Ты хочешь его защитить.

— Конечно хочу. Он мой сын.

— Сын, который взрослеет. Чуткий, эмпатичный, замечает людей лучше многих взрослых.

Я невольно взглянул на Хэлли в лунном свете. До черта красивая.

— Значит, он понимает, когда я что-то недоговариваю.

— Наверное. Он еще заметил, когда у меня началась паническая атака.

Я резко выпрямился.

— Когда у тебя была паническая атака? Почему? Кто тебя трогал?

Вопросы вылетели, как очередь из автомата.

— Просто кто-то, кто, кажется, узнал меня по старым новостям. Подошел слишком близко, и у меня накрыла слабость.

— Никто не должен лезть в твое личное пространство, — процедил я.

— Твой сын так и сказал, — ответила она. — Он хорошенько отпихнул того мужика и велел убираться.

За это Люку стоило купить новую видеоигру.

Хэлли сильнее прижала колени к груди:

— Потом он проверил, все ли со мной в порядке. Спросил, что случилось.

— И что ты ему сказала?

— Что меня когда-то украли. Без подробностей, но он понял, что меня ранили. Он видел шрамы на руках. Я сказала ему, что сбежала. И что кто-то невероятный меня нашел.

Глубоко внутри что-то вспыхнуло — болезненно и сладко одновременно. Хоть это было безрассудно, я хотел всегда быть тем, кто приходит к Хэлли, когда она нужна.

— И как он это воспринял?

— Не задал ни одного лишнего вопроса. Но следит. Сегодня в школе, когда со мной разговаривал офицер Холл, Люк сразу подошел — будто чувствовал, что мне некомфортно.

У меня дернулся глаз.

— Чего хотел этот идиот?

Хэлли фыркнула.

— Люк так же его назвал. Вы с ним гораздо больше похожи, чем думаете.

Я гордился сыном — он всегда защищал тех, кто нуждается. Но Хэлли вообще не должна была оказываться в подобных ситуациях.

— Рид тебя доставал? — процедил я.

Она пожала плечами — коротко и слишком спокойно.

— Я бы не сказала «доставал».

Значит, доставал.

— Он пригласил меня на ужин…

— Он что? — рявкнул я.

— Пригласил на ужин. Я сказала, что мне сейчас не до свиданий. Но это была не вся правда.

Я уставился на Хэлли в темноте.

— А вся правда?

Наверное, именно темнота делала ее смелее. Или холод. Или тишина.

— Я не хочу встречаться с ним. Но я хочу… этого. Хочу знать, каково это — когда тебя хотят сильнее собственного дыхания. Когда ты чувствуешь себя рядом с человеком настолько в безопасности, что сама хочешь его. Хочешь так сильно, что болит.

Дыхание у меня участилось.

— И у тебя никогда… не было такого.

Это не был вопрос, но и утверждением не стало.

Хэлли прикусила губу, щеки вспыхнули:

— Я не девственница. У меня был парень до того, как это все… случилось. Но такого не было. А когда я развалилась по кускам после, он просто не справился.

— Слабак, — буркнул я. Вот уж точно ничтожество.

Хэлли прыснула.

— Еще какой. Два толчка и готово.

Мне точно не стоило представлять подобное. Не стоило хотеть показать ей, каким бывает настоящий секс. Как заставить ее стонать так, чтобы у нее искры летели из глаз. Без спешки. Почти поклоняясь каждой линии ее тела. Пробуя ее вкус. Заставляя дрожать и просить еще.

— А ты? — спросила Хэлли.

Я сделал долгий глоток.

— А я что?

— Аспен говорит, что ты почти ни с кем не встречаешься.

Теперь, когда Аспен счастлива в браке, она наверняка поставила себе цель — устроить и мою личную жизнь.

— Моя работа… не располагает к свиданиям. — Этот урок я усвоил самым тяжелым способом.

Хэлли всматривалась в меня через темноту, и я хотел знать, что она там видит.

— Но ведь когда-то ты встречался.

Тяжесть осела в животе, пальцы сильнее сжали бутылку.

— Я был молодым и идиотом.

Глаза Хэлли вспыхнули.

— Мы все были молодыми и идиотами. Если когда-нибудь захочешь поговорить…

— Не хочу, — резко оборвал я и поднялся, позволяя одеялу соскользнуть.

Взгляд Хэлли дрогнул — боль мелькнула в нем так явственно, что меня будто ударило током. Но я не мог позволить себе это почувствовать. Не мог дать этому коснуться меня. Нужно идти.

Потому что я трус. Потому что дело было не только в юности и глупости. Потому что однажды я поверил красивой лжи. А удержать Мелоди в своей жизни стоило мне почти всего.