Песнь бездны

Глава 29 Дайос

Удивительно, как тихо становилось у него в голове, когда он держал ее в руках. Безумие.

Он похитил ее, утащил в океан, где ей вечно угрожала опасность. От него зависело все – тепло, дыхание, еда. Аня должна была его ненавидеть, мечтать увидеть его гниющее тело на дне океана и насладиться его последними судорогами.

Но нет. Она обхватила его обеими руками так крепко, словно скучала по нему не меньше, чем он по ней.

Может, они оба обезумели? Потерялись в мечтах о будущем, которое сулил им океан, хотя знали, что это будущее будет не так-то просто поймать за хвост. Что бы они ни делали, впереди им предстоял путь, с которого уже никак не свернуть.

Он был из Народа Воды. Ему предназначалось вечно сражаться с ее видом, так же как и Арджесу. Но Мира была мало привязана к своему народу, в отличие от Ани, которая любила свой город и его жителей.

Иначе она не боролась бы так за их жизни. Не поднималась бы снова на борьбу после того, как что-то пошло не так, как бы ей ни было трудно. Не сражалась бы за возможность свергнуть своего отца и освободить их от лидера, разрушающего их жизни.

Не сбежала бы из города с монстром.

Прижав ее к себе сильнее, Дайос расслабился, повиснув в гамаке из водорослей. Тут не существует времени, сказал он себе. Можно просто лежать и держать ее в объятиях. И притворяться, что им никуда не надо. Просто лежать и чувствовать ее.

А чувствовал он еще как. Ее мягкий живот на его животе. Ее ребра, двигающиеся в такт их единому дыханию. Ее крохотные пальцы, перебирающие кончики его волос, распутывающие их и раскладывающие пряди по изуродованному плечу.

Дайос сказал себе, что она даже не видит его старой раны. Что она касается его так бесстрашно, потому что его рука на месте. Что он здоровый, целый мужчина, который может сделать что угодно, лишь бы она была счастлива и здорова. Что вместе они проживут жизнь без страха и забот. Остались только… они вдвоем. Вдыхая океан и выдыхая воздух в ее легкие.

Он и забыл, что значит по-настоящему расслабиться. Как давно он последний раз чувствовал, что ему не нужно быть настороже? Но это место Дайос знал так же хорошо, как свое сердце. Здесь не было опасностей, к которым нужно прислушиваться. Он мог широко раскрыть жабры и наполнить их ее запахом. На потом. Когда все это опять разрушится.

– Что случилось? – спросила она опять какое-то время спустя. Вода у самых губ мешала ей четко произносить слова.

Он не хотел об этом говорить. Вообще не хотел говорить. Только висеть в зарослях, держать ее в руках и слушать, как она дышит. Но он знал, что так не получится, потому что его маленькую калон разбирало любопытство.

Вздохнув, Дайос чуть сильнее сжал пальцы на ее талии.

– Я так понимаю, мои братья рассказали тебе о глубинниках?

– Немного, – проворчала она и поправила на голове Битси, постучав пальцем по линзе, словно его слова были нечеткими. – Они вообще не любят мне что-то рассказывать. Не доверяют пока, наверное.

– И еще какое-то время не будут, скорее всего.

Очень не хотелось отпускать ее, но в то же время он знал, что сейчас важно говорить на ее языке.

Арджес никогда не делал такого для Миры. А Дайосу внезапно захотелось хоть в чем-нибудь быть лучше брата.

Он осторожно перекатил Аню по своей груди, уложив на короткую руку, и устроил ее там поудобнее, радуясь, что благодаря костюму ей не надо прижиматься к его жутким шрамам. Потом поднял руку и заговорил, корявыми жестами повторяя те слова, которые знал.

– Глубинники одновременно и похожи, и не похожи на нас. Митера, управляющая нашими стаями, тоже из их рода. Они видят будущее, в то время как мы этого делать не умеем. И они уже… связывались со мной ранее. – Как же мало из этих слов были ему знакомы. В его голосе проступило раздражение, но Аня поймала его руку в свои ладони. Остальные слова они складывали вместе; она учила его правильно двигать рукой и дополняла жесты, которые должна была делать отсутствующая кисть руки. – Один раз я уже их подвел, и боюсь, подведу и во второй.

– Почему боишься? Чего они от тебя хотят?

Расцепив их пальцы, он с досадой провел ладонью по лицу.

– Они редко говорят нам, что делать. Только показывают, что грядет. Нам полагается самим решать, какой шаг должен быть следующим. Дальше мы делаем то, что считаем правильным.

– Так себе оракулы, – проворчала она.

Он с тихим смешком покачал головой в ответ на ее богохульство.

– Да, пожалуй. Но я уже несколько лет общаюсь с одним из них. Они играют свою роль.

– Ты общаешься с одним? – Аня села, опершись ему на грудь, и откинула назад волосы, облаком закрывшие лицо. – Это как?

– Не так, как ты себе это представляешь. Их вид не поддерживает ни с кем полноценные отношения. Они одиночки. – Не удержавшись, Дайос провел рукой по ее волосам, снова заслонившим лицо, чтобы почувствовать, как его пальцы почти коснутся ее уха. – Но мы с Фортисом однажды вместе работали. Если ты еще не заметила, я не люблю разочаровывать людей.

– О, еще как заметила.

К огромной радости Дайоса, Аня повторила его движение, запустив пальцы ему в волосы, осторожно прижав их к его голове и проведя ногтями по его шее. Он подался навстречу ее прикосновению и закрыл глаза, чувствуя, как ее пальцы порхают по его лицу и нежным оборкам жабр по обе стороны от него.

– У вас у всех такие интересные имена, – пробормотала она тихим голосом, похожим на шелест дождя. – И все кончаются шипением.

– Большинство – да. И каждое имя что-то означает. Мой народ верит в силу имен.

– Ну конечно же. Мы мало в это верим, но все-таки некоторые тоже считают, что имена влияют на судьбу.

Дайос приоткрыл один глаз и подозрительно уставился на нее.

– Что значит «Аня»?

Она расплылась в широкой улыбке.

– Ничего такого серьезного, как у вас, я думаю. «Аня» значит «благая», насколько я знаю. Мне не очень-то подошло.

Но Дайос был с этим не согласен. В его народе «благом» считалось то, что стоило дарить другим в их самый темный час. Именно это Аня и сделала для него.

Облизнув губы, он кивнул:

– Имя моего брата, «Арджес», значит «яркий» и «сияющий». Я вырос с братом, чьим именем мы описывали вспышки молний и блеск рыбьей чешуи. Он был рожден, чтобы стать лучшим из нас двоих.

Дайос знал, что напрашивается. Специально подстраивает так, чтобы она задала вопрос, на который ему не хотелось отвечать. Глупый поступок, сулящий одну только боль.

И она спросила:

– А что значит «Дайос»?

Он положил ладонь ей на щеку, и она наклонила голову ему навстречу, прижавшись к его коже губами. Ничто в ней не дрогнуло от его близости. Наверное, поэтому ему так легко было произнести эти слова.

– «Враг», – прошептал он, и слова внезапно хлынули потоком. – Так мы описываем опасных, враждебных созданий. Существ, которые пожирают все на своем пути. «Враг» в том же смысле, в каком вы зовете злобных существ демонами.

Она нахмурилась:

– Тебя с рождения назвали врагом своего народа?

– Нет, моя калон. – Положив пальцы ей на затылок, он притянул ее к себе, чтобы соприкоснуться с ней лбами. С такого расстояния он мог ее вдыхать. И надеяться, что сейчас он не разрушит все, что между ними сложилось. – Меня назвали врагом твоего народа.

Он почувствовал, как она вздрогнула, и ее дрожь отдалась в его теле. Он знал, что это значило.

Пожалуй, впервые со дня их первой встречи Аня поняла, что ей полагалось его бояться. Он был создан как оружие, и всю его жизнь это оружие было направлено против людей. Дайос убил больше ахромо, чем кто-либо из ундин. И он наслаждался этим.

Даже сейчас он без малейшего сомнения убил бы еще одного. Удовольствие и радость, которые ему приносили их страдания, никуда не делись. Он хотел чувствовать металлический вкус их крови в воде. Ему нравилось наблюдать за ужасом в их глазах, когда его когти впивались в их тела и жизнь покидала их.

Но Аня? Ее он убивать не хотел. Он хотел, чтобы она была в безопасности и так далеко от его жестокости, чтобы та вообще ее не касалась.

Он услышал, как она сглотнула. Что-то в ее горле щелкнуло, предупреждая его.

– Ты тысячу раз называл меня «калон». Если все ваши имена имеют значение, то что значит это?

Сказав ей, он обнажил бы свою душу. Открыл гораздо больше, чем готов был сказать. Потому что это было особенное слово. Дайос видел лица других ундин, когда его произносил. Они-то знали, что оно значит.

Он почти решил не говорить ей. Сохранить секрет подольше, потому что для всех вокруг, а теперь и для нее, он был зверем. Оружием. Животным, которое атаковало того, на кого покажут, в любой момент. От макушки до кончика хвоста он был монстром и убийцей.

Но Аня приподнялась и посмотрела на него сверху вниз, придерживая его руку на своей щеке, и все вокруг растворилось. Все крики. Все существа, которых он убивал сотнями, и все жизни, которые он погубил, совершив ошибку. Все исчезло.

Осталась только она.

Дайос погладил ее большим пальцем по щеке, обвел контур ее нижней губы. Черный коготь навис над ее ртом, но в ее глазах не возникло ни капли испуга.

И это дало ему силы тихо сказать:

– Это особенное слово. Оно предназначается редкой жемчужине, которую находишь лишь раз за всю жизнь. Оно значит внутреннюю красоту. Душу, которая светится внутри кого-то с такой силой, что это можно увидеть снаружи.

– Дайос, – прошептала она, широко распахнув глаза.

– Я ненавижу твой народ. – Ему нужно было, чтобы она это понимала. – Я продолжу их убивать. Я буду сражаться, пока мое тело не испустит дух и не лишится последней конечности. И это никогда не изменится.

– Я знаю.

– Твой народ отвратителен. От этих ваших уродливых пальцев ног до противного белого цвета, окружающего зрачки. Все в вас тошнотворно, а на ваши тела жутко смотреть.

На ее губах появилась мягкая улыбка.

– Да, ты уже это говорил.

Запустив пальцы ей в волосы, он притянул ее обратно к себе:

– Но в тебе я не вижу уродства.

– Разве?

– Как я могу? У тебя волосы цвета солнца в безоблачный день. От твоей улыбки весь океан вокруг меня становится теплее. Когда я касаюсь тебя, твоя душа говорит с моей, словно я знал тебя сотню предыдущих жизней, и что-то во мне, о чем я давно забыл, хочет зарыться в тебя, велит мне держаться крепче за изгиб твоей талии, сохранить в груди чувство, которое расцветает, когда ты рядом. Моя душа хочет оставить тебя со мной и никогда не отпускать.

Они и сами не заметили, как придвинулись друг к другу еще сильнее. Он чувствовал тепло ее губ даже сквозь тонкую мембрану разделяющей их воды. Ее слова маленькими всплесками обдавали его лицо.

– Чего ты так боишься? – спросила она. – Ты сдерживаешь себя, и я хочу понять почему.

Он сглотнул:

– Я соткан из ярости и боли. И я не хочу ничего из этого для тебя, моя калон.

– А я хочу тебя, Дайос. Не знаю почему, не знаю как, но это правда. Всего тебя. Твой гнев, твою ярость, твою боль. Я хочу их вместе с твоим вниманием и обожанием. – Ее рука уперлась ему в грудь. Ладонь была такой теплой. – Я тебя не боюсь.

– А я боюсь.

Эти слова обожгли его. Иногда правда могла быть раскаленной. Знать, что он до ужаса боится коснуться ее, пока она лежит на нем и умоляет его об этом, было даже больнее, чем лишиться руки.

– Меня?

– Нет.

– Тогда чего?

Глядя прямо в ее странные глаза, он ответил:

– Сделать тебе больно.

Аня смотрела на него, и он знал, что она видит самую его душу. Ее голубые глаза видели слишком много. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как сильно он боится ранить ее своими когтями, шипами, любой частью себя. Он мог так легко разорвать ее на части, и он давно считал, что это несправедливо.

Но теперь он знал, что когти не только у него. Что она могла в любой момент сломать его одним-единственным словом. Разбить его на тысячу обломков, растереть его душу в пыль на дне его дома.

Он сам дал ей эту силу. Он вручил ей ключ к своему сердцу и уже не мог забрать назад.

– Ты не сделаешь мне больно, – прошептала она, сжимая его лицо в ладонях. – Знаешь, откуда я знаю?

– Ты не можешь этого знать.

– Но я знаю. Ты не причинишь мне боли, потому что не хочешь этого. Для меня этого достаточно.

Глядя на эту смелую женщину, он мог только гадать, насколько далеко она была готова зайти.

– Так что ты предлагаешь, моя калон?

Она облизнула губы манящей вспышкой розового.

– Дай мне облегчить твою боль, Дайос. Так, как я захочу.

Разве мог он спорить с этой сиреной?

– Как пожелаешь, Аня.

Дайос вдохнул ее запах, этот цитрусовый аромат, пленивший его сердце и окутавший его язык. Наверное, это и был вкус любви.