По доброй воле

Глава 20

– Какое, по-твоему, самое лучшее чувство в мире? – спрашиваю я у Григория, пока он уверенно ведет машину.

Непривычно видеть за рулем его самого, а не водителя. Тем более слушать музыку, которая ему нравится. У нас немного разные вкусы. Но ничего страшного.

– Когда вдруг получается изменить безнадежную ситуацию в лучшую сторону, – говорит он, немного подумав. – Наступает облегчение такой силы, что земля уходит из-под ног.

– И много раз получалось?

– Один раз не прокатило.

– Все плохо закончилось?

– Трагедией.

– Подробности можно не спрашивать?

Шахов громко хмыкает. Ожидаемо, что их не будет.

– А у тебя? – переводит он тему.

Задумываюсь.

Все мои переживания связаны со смертью мужа. Первое время даже считала, что не смогу ее пережить. От нервов все болело, выпадали волосы. Мысли были вялые, как у полуобморочной. Но говорить об этом с любовником нежелательно. Особенно с таким, как Шахов. Я это прекрасно понимаю. Да и вообще, кому они нужны, эти мои переживания? Никому, кроме меня и бабушки.

– Не знаю. Я запуталась в своих чувствах. Однако недавно был случай, который буквально вытолкнул на поверхность из депрессивных мыслей, в которых я тонула после смерти мужа.

Григорий бросает в мою сторону любопытный взгляд.

– Я не такая жадная на слова, как ты, и могу рассказать. Хочешь?

– Хочу.

– В тот день мне нужно было ехать в другой конец города, оформлять кучу бумаг и делать все то, чем заниматься не хотелось. Машину я оставила дома и вызвала такси. Приехал бордовый седан. За рулем оказалась женщина. Я села в салон, поздоровалась. Несколько минут смотрела на нее, а потом первая с ней заговорила. Что мне вообще-то не свойственно. Незнакомка ответила на итальянском. В ее голосе было столько энергии, жизни. И в то же время отчаяния и боли. Зацепило. Между нами завязалась беседа. Я вдруг стала рассказывать, что осталась одна и не могу свыкнуться с гибелью мужа. Женщина в ответ поведала свою историю.

Больше пятнадцати лет она прожила в Италии, в хорошем доме. Имела прекрасную и интересную работу, купалась в нежности близкого человека. И в один день всего этого лишилась. Контракт с ней не продлили, гражданство не дали. Любимый бросил, сказав, что не поедет за ней в Россию. Вере, так звали мою случайную попутчицу, ничего не оставалось, как вернуться на родину, чтобы начать с нуля.

В дороге, пока мы ехали до конторы нотариуса, она рассказывала о том, что ее душа, мысли, вся ее жизнь осталась в Италии. Как ей тяжело смириться и тем не менее она продолжает вставать каждое утро и что-то делать. Это было так похоже на мое внутреннее состояние… Тогда я спросила, откуда она берет силы. И после того, как я вышла от нотариуса, Вера отвезла меня в храм.

В тот момент я поняла, что давно не обращалась к Богу. Даже на отпевании мужа не появилась в храме. Я вообще не особо помню день похорон и то, что было после них. – Быстро пожимаю плечом, не желая вдаваться в подробности. – Но суть в другом. Незнакомая женщина, несмотря на весь кошмар, который переживала и переживает сама, захотела меня поддержать. Подбодрила, отвезла в церковь, выпила со мной кофе, погуляла в парке. И привезла домой новую меня.

– Она тебе больше не звонила?

– Нет.

Вспоминаю о тех днях и не верю, что справилась. Сейчас намного легче.

– Тогда во мне были отчаяние и боль во всех уродливых формах. Никто не мог до меня достучаться: ни бабушка, ни Нина, ни друзья Миши. А у этой женщины получилось…

– Такие люди и встречи – огромная редкость. – Шахов включает поворотник и снижает скорость. – Нужно заправиться. Тебе что-нибудь купить в супермаркете?

– Да, – киваю я. – Кофе и шоколадный батончик.

Машина плавно останавливается у топливораздаточной колонки. Григорий выходит на улицу и идет к небольшому магазинчику.

Смотрю на его широкую спину, думая о том, что Шахов тоже появился в моей жизни неожиданно и все перевернул с ног на голову. Не знаю, хорошо это или плохо, но факт остается фактом: я стала меньше думать о Мише.

– Взял тебе американо. Не знаю, какой кофе ты любишь. – Григорий протягивает мне картонный стаканчик и аппетитную булочку с сыром.

– Вообще, я кофе не очень люблю, но сейчас хочется. А вот булочки обожаю. Особенно с сыром.

– Тогда и шоколадку держи. – Шахов опускает руку в карман ветровки и достает батончик.

– Спасибо, – благодарю я. – Нам еще долго ехать?

– Не особо. Нет у меня времени на длительные перемещения. Тем более наземным транспортом.

– Я уже обратила внимание, что сегодня ты сам за рулем. Это редкость?

– Большая.

Взгляд останавливается на шрамах на его запястье. Не уверена, что Шахов расскажет, как их получил, но решаю попытать удачу.

– Откуда у тебя следы на левой руке?

Дав чаевые автозаправщику, Григорий садится за руль. Смотрит мне в глаза. Так пристально, что становится не по себе. Странное тепло начинает щекотать изнутри. В такие моменты, как этот, кажется даже, что я Шахову небезразлична.

– За мать вступился. После смерти отца было очень тяжело. И финансово, и морально. Коллектор собирался ее изнасиловать, в итоге досталось мне. Кисть практически не работала. Позже, когда начал зарабатывать, я перенес две операции, чтобы вернуть чувствительность и подвижность. Потом нашел ублюдка, который травмировал меня, и хотел переломать ему пальцы. Но увидел его сторчавшегося, и всю ненависть сняло как рукой. Оставил подыхать своей смертью, не стал брать грех на душу.

Я вспоминаю о пистолете, который видела у охранника Шахова.

– Ты связан с криминалом?

– Нет.

– А раньше?

Григорий цокает языком.

– В таком ведь не признаются, Агния, – с усмешкой произносит он, уходя от ответа. – Но кое-что, так и быть, тоже тебе расскажу. Связанное с этими шрамами. Какая-то бабка у метро, знахарка или гадалка, в двадцать лет нагадала мне, что у женщины моей тоже отметина будет. Только на правой руке.

– И?

– С Полиной наш брак, пусть он и был гражданским, распался. Остались лишь несколько общих дел и мелкие формальности.

– У меня тоже нет шрама.

– Значит, свою женщину я еще не встретил, – смеется Григорий.

Почему-то это царапает. Едва сдерживаюсь, чтобы не попросить его развернуться и отвезти меня домой, к бабушке.

– Ты веришь в это?

Он тянется за пачкой сигарет и зажигалкой. Прикуривает.

– А хер его знает, – хмыкает.

– Это же глупости!

– А вдруг нет? – Шахов задорно прищуривается.

Я и так чувствую себя не в своей тарелке в отношениях с ним, а Григорий никак не упрощает задачу.

– Этой бабке я бы поверил. Мы тогда с Севой Каменецким бизнес вели. Она его увидела и сказала, что он от снега умрет через два дня. Дело было посреди лета. Жара стояла невыносимая, мозг плавился. Мы оба посмеялись. А спустя несколько дней Севу какой-то гопник в подворотне ножом пырнул. Мой друг истек кровью и умер от рук рецидивиста, который грабил квартиры старушек. Погоняло у него знаешь, какое было?

– Снег?.. – потрясенно выдыхаю я.

– Да. Форточник Назар Снегин. Я эту бабку потом найти хотел, но ее и след простыл.

По коже мурашки бегут от этой истории. Неужели так и правда бывает?

– Получается, я лишь временное твое увлечение?

– Забей, Агния. Нам хорошо вместе, остальное сейчас не важно.

Через час мы въезжаем во двор роскошной виллы. Я такие только в кино видела.

– Это твоя?

– Можно и так сказать. Покупал я, но по документам принадлежит матери.

– У вас хорошие с ней отношения?

Заочно боюсь встречи с этой женщиной. Но и уважение к ней растет стремительными темпами. Если мама Григория одна справлялась с проблемами после смерти мужа, воспитала сильного и смелого человека, то это о многом говорит.

– Нормальные, – расплывчато отвечает Шахов. – Но всякое бывает.

– Она сейчас одна? Ну, в плане отношений.

– Без понятия. Я этим не интересуюсь. Мы с ней не настолько близки.

Осматриваясь по сторонам, я иду по брусчатой дорожке за Шаховым. За забором виднеется густой лес, пахнет свежестью. Великолепное место!

О чем-то подобном я мечтала в браке. Чтобы наслаждаться семейной жизнью, на огромной лужайке играть с детьми, а по вечерам жарить шашлыки. Наверное, особенно сильно начинаешь ценить то, что у тебя было и могло бы быть, лишь когда теряешь.

– Здесь очень здорово.

– Тебе нравится? – У входной двери Григорий за талию привлекает меня к себе.

– Надеюсь, это будут незабываемые выходные… Я сейчас не о сексе, – продолжаю, чувствуя, как его руки опускаются на мои ягодицы и сжимают их. – И никакого анала.

– Вообще или пока что? Есть же в планах его попробовать? Только не ври, что тебе не понравилось.

– В таком не признаются, – копируя недавние интонации Григория, отвечаю я.

Шахов улыбается. Оставляет задницу в покое, поднимает руку и поправляет выбившуюся из моей прически прядь.

– Не думал, что когда-нибудь такое скажу, но сейчас я жалею, что ту бабку, которая была у метро, нельзя разыскать.

– А что так?

– Заставил бы ее взять слова обратно.

– Что твоя судьба тоже будет с отметиной, но только на правой руке?

– Да.

Григорий вжимает меня в дверь и глубоко целует. Сердце тут же начинает долбить в ушах от его внезапного и сильного натиска.

Шахов ведь никогда не врет, вряд ли он сказал это для красного словца. Боже-боже… Это ведь почти признание в большой симпатии, правда?