По доброй воле

Глава 24

Весь сегодняшний день глаза на мокром месте. Ненавижу такое состояние. Еще и время тянется медленно. Все, что могу – накручивать себя и думать о плохом, припоминая не самые радостные моменты в прошлом. Подобных настроений раньше не возникало, это началось после смерти мужа. Даже несмотря на частые визиты Шахова в хорошем расположении духа, в последние дни явственно ощущаю, как на самом деле одинока. Мысли о том, что мой кошмар скоро закончится и я вернусь к обычной жизни, не подпитывают силами. Сколько бы ни пыталась найти точку опоры – безрезультатно. Я словно превратилась в безвольную пустышку. Это первый признак того, что для меня будет лучше как можно скорее с головой погрузиться в в работу.

– Как самочувствие, Агния? – интересуется врач на утреннем обходе. – Готовы к новой операции?

Мне предстоит вторая. Первая была на прошлой неделе. На лице. Сейчас будут заниматься руками. Если все пройдет хорошо, то скоро буду дома и прежний ритм постепенно восстановится.

Я устала находиться в больничных стенах, какими бы восхитительными ни были здесь условия. Психика не может адаптироваться, еще немного, и лишусь рассудка. Не представляю, как люди годами лечатся от тяжелых болезней. Наверное, я бы сразу сломалась и не стала за себя бороться.

Когда Шахов уходит и я остаюсь одна, впадаю в тупую апатию и занимаюсь самоедством. А если начинаю думать о будущем – появляется беспричинный страх. Которого раньше не было. Лишь общение с Дашей немного успокаивает и подбадривает.

Врач сосредоточенно осматривает мои руки, затем зовет медсестру и говорит, чтобы через час я была в операционной. В первый раз чуть не потеряла сознание, когда услышала эти слова, а сейчас испытываю лишь легкое волнение. И верю в благоприятный исход, операции необходимы для моего скорейшего выздоровления…

– Какие гарантии, что не останется шрамов? – интересуюсь я.

Врач задерживает на мне серьезный взгляд.

– Стопроцентной гарантии, что вернем первозданный вид, я дать не могу. Вероятно, потребуется еще операция. А может, и не одна. Наша цель – вернуть чувствительность кистям рук. Вы сами как настроены?

– Пока никак, – отвечаю безрадостно.

– В моей практике был случай, когда пациенту отняли две стопы, а через полгода он в протезах стоял на беговой дорожке. Вернулся к обычной жизни как ни в чем не бывало.

– Сам справился и захотел? Без помощи психолога? – удивляюсь я и одновременно восхищаюсь силой воли этого человека.

– Да.

– Вы не очень позитивный пример привели. Тем более перед операцией, – удрученно вздыхаю.

– Как раз наоборот. Человек преодолел свою боль и страхи, перестроил мышление, и все у него сложилось удачно. У вас тоже благоприятные прогнозы, Агния. Настраивайтесь на это.

Задумавшись, смотрю на спину врача, который покидает палату. Григорий обещал сегодня приехать и, вероятно, об операции был оповещен заранее, а не как я – за час до нее. Жду, что он вот-вот появится в дверях, подбодрит, скажет, что все пройдет отлично, но Шахов не появляется ни через полчаса, ни даже когда меня везут в операционную. Умом понимаю, что не стоит разводить панику на ровном месте, но нервы стали ни к черту. Еще и этот неизвестно откуда взявшийся панический страх. Будь он четырежды проклят!

– Мне нужен телефон, – говорю медсестре, когда она везет меня по коридору к лифту.

Операционная двумя этажами выше. Так что есть время позвонить Шахову и узнать, почему он не приехал.

– Ваш телефон остался в палате.

– Я знаю. Принесите его и позвоните Григорию.

Медсестра ненадолго уходит, оставляя меня одну, и возвращается с телефоном. Набирает Шахова.

– Не отвечает, – сухо заключает она.

Насквозь пронзает отчаянием. Значит, Григорий и впрямь не придет?

– Не отвечает или недоступен? – все-таки уточняю. – Это очень важно.

По крайней мере, для меня.

Медсестра опять звонит Григорию.

– Не отвечает.

– Позвоните, пожалуйста, еще раз…

– Агния, все будет хорошо.

Может, и так. Но сейчас я слишком взволнована и ничего не могу с этим поделать. Внутри поселились безотчетная тревога и страх.

Закусываю губу и смотрю в потолок. Это просто операция. Шахов не обязан находиться со мной круглосуточно, у него много работы. Я не должна паниковать на пустом месте. Но как же плохо и страшно. Очень! И Григорий единственный, кому я могу об этом сказать. Бабушке нежелательно волноваться, Нина отдалилась, а Даша в положении. Не хочу лишний раз ее тревожить, тем более мы за тысячи километров друг от друга – как она мне поможет?

– Если Григорий Игоревич перезвонит, что-нибудь ему передать? – интересуется медсестра.

Сцепляю кулаки, призывая себя быть сильной и не позволять страху овладеть мной.

– Да. Скажите ему, что я попросила сделать мне такие же шрамы на правой руке, как и у него.

– Что? – Медсестра непонимающе хмурит лоб и смотрит так, словно я сошла с ума.

– А впрочем, напишите ему об этом прямо сейчас.

– Так и написать?

Господи, ну что такого сложного я прошу?

– Да, так и напишите. Слово в слово.

Уверена, у Григория сейчас важные дела, поэтому он не со мной. Хотя в прошлый раз его присутствие придало мужества и сил. Теперь же внутри куча сомнений и полный раздрай. При каждой моей попытке отстраниться от Шахова сердце рвется на части, но, когда он сам вдруг исчезает и не приходит навещать, становится еще невыносимее.

Через несколько минут меня завозят в операционный блок, подключают к мониторам и просят посчитать до десяти. Я засыпаю, не дойдя даже до пяти.

В себя прихожу медленно, словно побывала под бетонными завалами. Во рту сухость, голова кружится, дышу с трудом и не могу ухватиться ни за одну связную мысль. Будто в вакууме оказалась. После первой операции было иначе, не так тяжело.

Фокусирую взгляд на человеке, который сидит на стуле рядом с кроватью.

– Нина?.. Почему ты со мной? Я же попросила не навещать и быть с бабушкой… – едва ворочаю языком. – Постой… С ней что-то случилось?

Сквозь зашкаливающий пульс до слуха доносится громкий писк приборов.

– С бабушкой все в порядке. Она дома. И очень за тебя переживает. – Нина поглаживает меня по руке. – Да и не только она. Ты всех напугала…

– Почему? – Перевожу взгляд к окну. – Который час?

– Сейчас поздний вечер. Ты почти двое суток не приходила в себя. Операция была сложной…

– А Григорий? Он приезжал?

– Нет. Шахов не приезжал, попросил меня побыть с тобой. То есть его адвокат…

Мысли и так нелегко собрать в кучу, еще и Нина говорит какими-то загадками.

– Что это значит? Какой адвокат? – цепляюсь за ее слова.

Она кусает губы и не торопится говорить. А когда начинает, я думаю о том, что лучше бы Нина и дальше молчала.

– Не знаю, как сказать… Это больше походит на бред… Шахова задержали несколько дней назад за попытку убить твоего мужа.

А, поняла! Меня накрыл мощный отходняк от наркоза. Или снится плохой сон. Сильно зажмуриваю глаза и снова открываю их. Повторяю это действие несколько раз, но лицо подруги не рассеивается. Нина настоящая. И ее слова тоже.

– Я подумала, что будет лучше, если ты от меня услышишь эту новость, нежели от человека Шахова или других людей. Об этом сейчас все говорят, на каждом углу… Григорий пытался изолировать тебя от новостей, даже следователя в палату не пустил. Вероятно, как и Мишу…

– Нина, что ты несешь?! Какой Миша, какой следователь?!

– Агния, ты только не волнуйся… Хотя как не волноваться, когда я сама до сих пор в шоке. В общем, Шахов едва не убил твоего мужа.

– Миша умер. Как Григорий мог бы его убить? Подорвать самолет, в котором он летел? – с раздражением обрываю подругу.

– Кадры, как Шахов избивает Мишу, гуляют по всей сети…

– Я сейчас вызову тебе психиатра, ты опять начала пить? – дохожу до предела.

– Я давно с алкоголем завязала, Ася. Не было Миши в самолете в тот день. Ты что, не понимаешь?

– А где он тогда был?.. – растерянно бормочу я.

Тело словно на автопилоте, потому что разум сопротивляется услышанному, не может в такое поверить. Стены моего мира трещат по швам. Окончательно и бесповоротно. Происходящее напоминает плохой, дешевый розыгрыш.

– Возможно, проблем стало много, Миша и побоялся высовываться. Откуда мне знать, где он был? Разве ты не видишь, в какой заднице мы оказались? А может, он вообще подумал, что заляжет на дно и все само собой рассосется…

Нет! Не верю в это! Миша не смог бы так со мной поступить. По телу прокатывается дрожь, сердце сжимается от боли. Я часто и надрывно дышу, без остановки мотая головой. Писк приборов оглушает с новой силой.

Это неправда! Неправда… Миша не мог!

Мыслей так много, что мозг не выдерживает и отключается. А вместе с ним и я.