По доброй воле

Глава 30

Иногда нам нужна поддержка близкого человека, какое-то доброе слово или действие с его стороны, которые могли бы облегчить наши страдания в трудный момент. Григорий не говорит, что ему тяжело, но это видно по его потухшему взгляду. Да даже по тому, что ранее идеально чистые поверхности его квартиры теперь под слоем пыли. Все указывает на то, что Шахову сейчас паршиво. В прошлом я пережила потерю близкого человека. И неважно, что Миша свою смерть подстроил, оплакивала я его по-настоящему, и апатия надолго стала моим спутником после того трагического события.

– Выпьешь? – интересуется Шахов, когда мы оказываемся на кухне.

Замечаю на столе бутылку виски и пепельницу.

– Я лекарства сильнодействующие принимаю. Мне нельзя.

Григорий хмурится.

– Что-то не так с анализами? – Он опускает взгляд на мои руки.

– Да. Врач отложил операцию и назначил лечение.

В груди неприятно колет. Я думала, Шахов об этом знает.

Он подходит и берет мои ладони. Чувствительность вернулась наполовину. И это уже не неприятные ощущения, как было вначале. Григорий переворачивает свою руку и сравнивает с моей. Шрамы похожи, но не идентичны. О чем я и говорю вслух.

Он улыбается.

Когда вижу его улыбку, странное тепло щекочет изнутри. Может, это огромная глупость – всецело доверять такому человеку, как Шахов, но, находясь рядом с ним, именно это я и делаю. Не понимаю, как несколько недель назад могла отказаться от предложения перевезти свои вещи в его квартиру. Сейчас бы здесь явно не было настолько пыльно и безжизненно.

Шахов отпускает мои руки и гладит меня пальцем по щеке. Это так волнующе, что с головы до ног покрываюсь мурашками.

– Я соскучился, Ася.

Не Агния, а Ася. Григорий редко называет меня сокращенным именем. Вероятно, я совсем без памяти влюблена, но рядом с Шаховым невозможно оставаться спокойной.

Григорий смотрит на меня внимательно, так пристально, будто видит все мои страхи, всю меня, какая есть. Не исключено, что видел с самого начала.

– Может, ты больше не будешь пить? – киваю на бутылку на столе.

Не хочу, чтобы он топил грусть и усталость в алкоголе.

– Буду. Нужно отключить мозги. Если ты голодна, я закажу еду.

– Хочешь устроить что-то вроде ночи откровений на кухне? Я не против.

Шахов хмыкает и берет телефон. Отдает Дмитрию распоряжение привезти что-нибудь из еды, которую я люблю. После этого охранник может быть свободен до утра.

Значит, сегодня я не вернусь домой. Это хорошо.

– Можно мне завтра поехать с тобой на кладбище?

Шахов садится на стул и переводит взгляд в окно.

– Ты этого хочешь? – уточняет без эмоций.

– Да, – отвечаю честно.

Слышится протяжный вздох. Григорий трет лицо, а потом мрачно произносит:

– Я в курсе, что мать была у тебя и на чем настаивала. Действительно хочешь?

Если Шахов знает, что Ирина Анатольевна ко мне приходила, значит, ему известно и что я была у СИЗО, когда он уехал с Полиной. Может, он даже догадывается, как мне было неприятно и больно видеть его вместе с бывшей женой. Но несмотря ни на что, я здесь. Это ведь о чем-то говорит?

– Все эти дни я очень тосковала по тебе, – начинаю издалека. – Мы с Дашей ездили на море. Потом я вернулась к работе, но без конца думала о тебе и ждала твоего освобождения. Места себе не находила.

Шагаю к Григорию и опускаюсь на его колени. От волнения потряхивает. Лишь почувствовав отклик, обвиваю сильную шею руками и заглядываю в карие с зелеными крапинками глаза.

– Однажды не спалось и я допоздна смотрела ролики на ютубе. Попался один, где известная актриса признается своему мужу-актеру в любви. Возможно, ее речь была заранее заготовлена. Точнее, наверняка так оно и было, но блеск в их глазах, этот обмен взглядами…

– Они актеры, Агния, – перебивает Шахов.

Хочется чем-то его приложить. Портит ведь такой момент! Я вообще-то пытаюсь в чувствах признаться!

– Глаза их в то мгновение излучали доверие, тепло и искренность. Сомневаюсь, что такое можно сыграть. Да и ни к чему. У меня к тебе нечто похожее. Вижу тебя, ощущаю твои руки на талии и захлебываюсь от нежности. Мне страшно делать первые шаги, страшно говорить о своей любви, но куда страшнее выйти за дверь с сожалением, что я промолчала. Пару дней назад, когда узнала о твоем освобождении, я поехала тебя встречать. Летела на всех парах, думала, повисну на твоей шее, поцелую, прижмусь к тебе, но столкнулась с жестокой реальностью. – Я так волнуюсь, что не замечаю, как начинаю плакать. Всхлипнув, продолжаю: – Если вы с Полиной снова вместе… – Слова даются с трудом. – Скажи как есть. Обманывать не надо. И жалеть тоже. Да ты и не из таких людей. Не станешь сидеть на двух стульях одновременно, так?

– Так, – спокойно подтверждает Григорий.

– Иногда горе людей сближает. Про вашу дочь мне тоже известно… Постой, – озаряет догадкой. – Ты ведь не мог не знать, что я захочу приехать… Ты специально позвал Полину? Понимал, что я увижу вас? Хотел меня оттолкнуть?

В последние дни мое сердце часто работает в изматывающем режиме, поэтому даже внимания не обращаю, как надсадно оно сейчас бьется.

Кадык на шее Шахова дергается, в глазах появляется нежность.

– Извини, – мягко произносит Григорий, отчего по телу опять бегут мурашки.

Адреналиновый поток сходит на нет, и я вдруг ощущаю себя крайне неловко. Как подросток, изливаю душу взрослому человеку, у которого вообще-то горе. Это Григорий должен много говорить. И не совершать глупых и обидных поступков!

– Ты специально ее позвал? Или ты сейчас по-настоящему с ней?

Рука Шахова перемещается на мой затылок. Григорий соединяет наши лбы, и так мы сидим какое-то время. Он перебирает пальцами мои волосы. Мне очень приятно. До дрожи.

– Наши отношения с Полиной в прошлом. Прошлое – это воспоминания и жизненный опыт, иногда не самый лучший. Каждый сам выбирает, с чем ему жить и с какими мыслями идти в настоящий день. Я напиваюсь в хлам, потому что мне так хочется. Сегодня реальность такая, а завтра все будет по-другому. Дочь и мать умерли. Пустота и боль потери никуда не исчезнут, но я справлюсь.

Почему-то от его слов и тихого голоса становится больно. Или от того, что Шахов крепче прижимает к себе?

– Я тебя выбрал, Агния. А свои решения я меняю редко, – хрипло шепчет он мне в шею.

Сердце бьется на разрыв! Беру ладонь Григория и прикладываю к своей груди. Хочу, чтобы он почувствовал.

Все, что сейчас между нами происходит, – безумно откровенно! И я ничего не могу поделать со своими реакциями – соски под сильной рукой мгновенно затвердевают. Глаза Шахова темнеют, когда он это видит. Воздух между нами будто становится тяжелее.

Я в абсолютном раздрае. У Гриши мама умерла. Но наши губы тянутся друг к другу. Вцепляюсь пальцами в широкие плечи, и Шахов углубляет поцелуй. Пусть отнесет меня в спальню, да хоть здесь, на столе пусть возьмет, а я ненароком опрокину бутылку на пол. Не хочу, чтобы он заливал горе алкоголем!

Поцелуи не прекращаются. Они влажные, ненасытные. Между ног настойчиво и болезненно пульсирует, я дико хочу нашей близости, хочу почувствовать его грубые и мощные толчки.

Когда рука Шахова касается меня внизу – вздрагиваю. Собственное возбуждение и инициатива Григория добавляют смелости. Я тоже опускаю руку и трогаю его эрекцию.

Эмоции захлестывают, чувства обостряются. Каждую клетку наполняет ликование, когда Григорий прерывает поцелуй и стягивает с меня джемпер, под которым нет бюстгальтера. Грудь обжигает прохладный воздух.

Последняя связная мысль исчезает из головы, когда Шахов, поставив на пол, раздевает меня. Подхватив под ягодицы, сажает на столешницу, разводит мои колени и смотрит вниз, прямо туда, обжигая взглядом.

– Идеальная. – Он поднимает глаза к моему лицу.

Всего одно слово, а руки и ноги слабеют, внутри будто срабатывает взрывной механизм.

Не знаю, что будет дальше, но рядом с Шаховым я чувствую себя ненормальной извращенкой, которая с радостью готова принять все, что он может предложить.

– Ася… – хрипло выдыхает Григорий и наклоняется.

Жадно обхватывает мои губы своими. Целует напористо, лаская пальцами набухший клитор.

В наших действиях столько страсти, нетерпения и тоски! Меня размазывает от эмоций. Когда первый осторожный толчок дарит ощущение болезненной наполненности, протяжно стону. Это запредельно! Ничего лучше я не испытывала! Самый настоящий кайф!

Гриша вглядывается в мое лицо, наращивает темп, а я кусаю губу в попытке загасить свои громкие стоны.

Шахов врезается глубже, по его вискам стекают капли пота. До слуха доносится скрежет движущегося стола. Так символично. На этой кухне случилась наша первая близость, после которой я испытывала подобие стыда, а сейчас кажется, что я как сгусток эйфории. Или начисто из нее состою.

Наполненность внутри становится еще более ощутимой, приятной, я чувствую приближение оргазма и не только своего. Когда он настигает нас, кричу и царапаюсь, растворяясь в мужчине, который дарит столько эмоций.

Отдышавшись, я льну к Григорию и дрожу. Это было очень сильно! Словно через меня пропустили двести двадцать вольт, а теперь вдруг обесточили. Он отстраняется, целует меня в ключицу, а затем, подхватив на руки, несет в душ.

Не жду, что близость между нами повторится, но именно это и происходит. Шахова хватает еще на один заход, а потом он выключается, будто по щелчку.

Я встречаю Дмитрия с пакетами, раскладываю еду в холодильнике и ложусь под бок к Грише, впервые за долгое время погружаясь в сон с улыбкой на губах и умиротворением в душе.

Утром просыпаюсь с тяжелой головой. Григория рядом нет. Часы показывают восемь.

Нужно поехать домой и переодеться, привести себя в порядок. Я не могу в таком виде пойти на похороны. Пишу Дмитрию СМС и прошу его забрать меня.

Умывшись в ванной и накинув на себя халат, выхожу в гостиную. Шахов сидит за ноутбуком и пьет кофе. Выглядит он значительно лучше, чем вчера. Или мне хочется так думать.

– Доброе утро. – Кладу руки на его плечи и касаюсь губами виска. – Ты давно встал?

– Доброе, – отзывается Григорий. – Полчаса назад.

– Я вызвала Дмитрия. Съезжу домой переодеться…

– Я сам тебя отвезу, – огорошивает он. – Заодно поздороваюсь с Анной Иосифовной.

В груди опять расцветает нежность. Я целую Гришу и иду одеваться.

Через час машина паркуется у моего дома. Пока собираюсь, бабушка с Шаховым пьют чай и о чем-то беседуют. У этих двоих обоюдная симпатия, и она не может не радовать. Удивительно, но Миша никогда бабуле не нравился, а здесь полный коннект.

* * *

Церемония прощания с Ириной Анатольевной длится почти три часа. Я не отхожу от Григория. Почему-то вспоминается день, когда хоронили маму и мужа. Слез у окружающих было в разы больше. Встряхиваю головой и блокирую эти эмоции. Рано или поздно все умирают. Это больно и тяжело, но как-то нужно приходить в себя, продолжать жить и не зацикливаться на печальных мыслях об утрате. Мне потребовалось много времени, чтобы это понять и принять. Григорий же держится гораздо лучше – уверена, он быстрее найдет внутри себя точки опоры. А я буду рядом и помогу.

Шахов ненадолго оставляет меня в машине одну и идет рассчитаться с организатором похорон. Когда возвращается, хочу спросить, куда мы поедем, но не осмеливаюсь. Впрочем, надобность в этом отпадает, потому что Григорий сам озвучивает маршрут, словно подслушав мои мысли.

– На какое-то время я оставлю дела на Платона. Утром взял путевку на остров. Поедешь со мной?

Поеду ли? Да я об этом даже мечтать не смела!

– А на сколько? – спрашиваю для приличия, хотя сама едва сдерживаюсь, чтобы не завизжать от радости.

– Надолго, – слегка улыбается Шахов, разглядывая меня.

– Очень заманчивое предложение…

– Ну так что? Полетишь?

– И желательно поскорее. – Обнимаю Гришу и оставляю поцелуй на его щеке.

Пусть через боль и страдание, неприятные и трагические события, но, кажется, мы учимся быть счастливыми.