По доброй воле

Глава 29

– Твое мнение меняется так же быстро, как флюгер под порывами ветра, – цокает языком Даша. – То люблю, то ненавижу. Определись уже!

Помогаю подруге принять удобное положение в кровати.

– Так ждала своего Гришу, мечтала о дне, когда его выпустят, и притащилась посмотреть, как он уехал с другой? Что с самооценкой, Ася? На твоем месте я бы не осталась в стороне. Особенно если эта Полина причастна к тому, что теперь у тебя шрамы на руках и подорвано здоровье. Ты лекарства пачками глотаешь, я видела таблетницу в сумке. Разве это нормально? – продолжает она возмущаться и отчитывать меня.

Почему-то начинаю жалеть, что рассказала Даше, как съездила встретить Шахова. Я надеялась на ее поддержку и не ожидала, что она будет разговаривать со мной как с глупой девчонкой.

– Тебе сейчас нельзя нервничать. Лучше бы я молчала…

– У меня небольшое истощение и низкие показатели гемоглобина. А вот с тобой что будет через пару дней? Накрутишь себя, дойдя до ручки, и что? Опять в себе замкнешься? Или будешь сидеть и ждать у моря погоды? Я бы поехала к Шахову и поговорила. Так взрослые люди делают.

– Съезжу и поговорю. Когда буду к этому готова. Очевидно, что сейчас я не готова. Как и к твоему прессингу, – огрызаюсь я.

Два дня прошло, как Григорий на свободе, но он не позвонил, не объявился и на звонки не отвечает. Дает понять, что не желает меня видеть? Что я в отставке? Еще чуть-чуть, и впаду в отчаяние от неизвестности. Надоело жить в подвешенном состоянии.

– Ладно, извини, – похлопывает меня Даша по руке. – Я на взводе из-за собственной ситуации. Нервы стали ни к черту.

– Расскажешь, что произошло?

– Слышать о Дамианисах ничего не хочу. Ненавижу! Если когда-нибудь родишь девочку, не смей называть ее Кирой.

– Понятно, – улыбаюсь я.

Дашка в это мгновение умилительно выглядит, хоть и злится.

С греками ее я не знакома, но заочно ненавижу каждого, как и она. Это же надо, «уложить» моего стойкого оловянного солдатика в больницу. Нонсенс! Даже Егор со своими гулянками в свое время не смог вывести жену из душевного равновесия. А у иностранца получилось за несколько месяцев.

Остаток дня мы смотрим сериал, ухожу я, когда подруга засыпает. На сердце грустно. Не хочу, чтобы Даша уезжала в другую страну, но так для нее будет лучше. Пусть попробует начать жизнь с чистого листа, рядом с близкими ей людьми. Нужно как-то отпускать прошлое и идти дальше.

Дома меня встречает бабушка. С ароматными мягкими пирожками. Настроение сразу же приподнимается.

Сегодня день я провела с подругой, а вечер – с бабушкой, оставив дела в офисе на Нину. Если так и дальше пойдет, окончательно потеряю хватку. А еще в последнее время все чаще посещают мысли, что пора в жизни что-то менять. Возможно, даже кардинально. Вплоть до профессии и глобальных целей на ближайшее будущее.

– Я тут подумала, Ася, – деловито произносит бабушка, наблюдая, как я уплетаю пирожки. – Может, съездим в старую квартиру? Надо вещи кое-какие забрать и альбомы. Дедушка твой сниться начал. Каждую ночь!

– Ну хорошо, – соглашаюсь, насторажившись. – А альбомы зачем? – Я беру еще один пирожок с тарелки.

– Во снах он приходит и просит фотографию заменить на памятнике. Та, которая сейчас, деду не нравится.

– Бабуль, ты серьезно? Столько лет прошло после его смерти…

– Серьезно, Ася. Доедай, и поехали.

– Уже поздно, – предпринимаю попытку отговорить.

– Ничего. Я тебя и так весь день ждала. А завтра пирожки на кладбище отвезем.

Спорить бесполезно, да и не хочется. В старой квартире остались документы, я давно собиралась за ними заехать, но все времени не хватало.

Звоню Дмитрию – он на месте и готов отвезти нас с бабулей хоть на край земли.

Так и подмывает спросить у охранника, получал ли он какие-то указания от своего хозяина на мой счет, но боюсь услышать отрицательный ответ. Это причинит мне боль. С недавних пор ощущаю себя тринадцатилетней девчонкой, которая впервые влюбилась в старшеклассника, а тот не обращает на нее никакого внимания. Впору напиться для смелости и ехать к Грише домой. Жаль, что пить мне нельзя. Придется обойтись своими силами, не прибегая к алкоголю.

В квартире мы задерживаемся почти на два часа. Бабуля собирает аж три пакета с вещами на благотворительность, затем мы находим нужные ей фотографии в альбомах и, наконец, спускаемся к машине.

– Знаешь, что вспомнила? – вдруг спрашивает бабушка, когда мы уже подъезжаем к дому.

– Что?

– В детстве мы с тобой играли в одну игру. Я начинала предложение, а ты заканчивала. До вечера могли твои фантазии перебирать.

– Не помню такого…

– Ну вот, например: мне нравится, когда светит солнышко, потому что… Почему?

Выглядываю в окно.

– Нет сейчас никакого солнышка, бабуль. Тучи и темнота кругом, – хмыкаю я.

– В том-то и дело, Асенька. Когда маленькая была, ты даже не замечала плохой погоды, да вообще ничего плохого не замечала. Была сгустком положительных эмоций, постоянно улыбалась. А теперь одни преграды, стены, причины, почему нельзя. Понимаешь, о чем я?

– Зачем ты мне это говоришь? – начинаю хмуриться.

– Ты бы съездила к нему, раз сам не едет. Объяснились бы.

Горло перехватывает спазмом. Я бросаю взгляд на Дмитрия, который все слышит. Охранник смотрит на меня через зеркало заднего вида, но тут же отворачивается, когда наши глаза встречаются.

– Какой в этом смысл?

– Большой, Ася. Пока люди идут навстречу друг другу, поддерживают, помогают, все у них и складывается хорошо. Партнерские отношения – это не про безмолвствование и игнор, это про поддержку, я вам недавно с Дашей рассказывала. Гриша ведь и раньше нечасто появлялся, много работал, но тебя это так сильно не задевало. Сейчас чувства обострились, ты принимаешь перемены близко к сердцу. Надо немного иначе, со здравым смыслом подходить к ситуации. К тому же у человека могут быть неурядицы, о которых он говорить не хочет. А может, и вовсе не любит показывать свою боль…

Бабушка права. Как всегда. Но задетое эго мешает сделать первый шаг. Ну и еще страшно услышать, что Григорию я не нужна.

Дима помогает нам занести пакеты домой. Размышляю ровно секунду и, поддавшись порыву, прошу охранника подождать меня внизу. Быстро переодеваюсь и возвращаюсь в машину. На улице зарядил дождь. Я забираюсь на переднее сиденье и стряхиваю с себя влагу.

Несколько минут мы едем в тишине. Наблюдаю, как дворники счищают воду с лобового стекла, а потом тихо интересуюсь:

– Шахов сейчас один дома или с бывшей женой?

– Один, – отвечает Дмитрий, не поворачивая головы. – И лучше бы, конечно, его не тревожить.

– Почему?

– У него мать умерла.

– Что? Не может этого быть… Ирина Анатольевна недавно у меня была…

Волоски на коже встают дыбом от этой новости. Почему я ничего не знала? Какой кошмар…

– Почему ты не сказал?

– Вы не спрашивали.

Нервно закатываю глаза, вспоминая сцену у СИЗО. Может, Полина рядом с Шаховым, потому что с его мамой близко общалась?

– Ее уже похоронили?

– Завтра.

Я нахожусь в ступоре. Собираюсь отдать Дмитрию указание ехать обратно, но замечаю, что мы почти у дома Шахова. Да и не хочу я уезжать! Я мечтаю увидеть Григория. А в свете последних событий – еще и поддержать.

Прошу охранника проводить меня до квартиры. С недавних пор боюсь заходить в подъезды одна.

Мы поднимаемся на нужный этаж, Дмитрий говорит, что подождет в машине. Я киваю, прокручивая в голове слова, которые скажу Григорию. Но, когда он открывает дверь, забываю обо всем на свете, думая лишь о том, что надо было остаться дома.

Я впервые вижу Григория таким помятым и пьяным. Сердце разбивается вдребезги. Инстинктивно делаю шаг назад, но Шахов успевает поймать меня за руку и резко тянет на себя. Падаю прямо ему на грудь, утыкаясь кончиком носа в его футболку.

– Только не говори, что собираешься сбежать, – произносит Григорий слегка хрипло.

– Нет… Просто… – Язык заплетается, я ужасно волнуюсь. – Мне очень жаль… Соболезную твоей утрате…

Шахов тяжело дышит и молчит. От него пахнет алкоголем, но мне все равно нравится. Все в нем нравится. И безумно жаль, что такое происходит в его жизни. Что отчасти я виновата в том, что он находился в тюрьме. Еще неизвестно, как Ирина Анатольевна умерла… По ней не было заметно, что она болела или плохо себя чувствовала.

– Как это случилось?

– Стало плохо с сердцем.

– Ты успел с ней проститься?

– Успел.

Столько боли в его голосе, сожаления!

Отстраняюсь и смотрю на Григория. Обхватываю ладонями его лицо. Опускаю глаза к небритому подбородку. Такой Шахов сейчас родной и близкий. Может, совсем не это Грише необходимо, но я тянусь к нему и оставляю легкие поцелуи на губах, щеках. А потом обвиваю его шею руками и нежно обнимаю, глубоко вдыхая аромат кожи.

Шахов не обнимает в ответ. Тогда жмусь к нему сильнее.

– Я ведь уничтожу его, Агния, – звучит его голос возле уха. – Это ты, надеюсь, понимаешь?

Речь идет о моем бывшем муже. Без пяти минут бывшем муже. Скоро придут бумаги и официально я не буду иметь к этому человеку никакого отношения. У нас даже фамилии теперь разные.

– Если причина твоего молчания только в этом, то я никуда не уйду. Так понятно? – произношу с вызовом.

Григорий наконец обнимает меня. В его руках тепло и спокойно. Я ощущаю себя в безопасности.

– Секунду… – шепчет Шахов. С силой пинает дверь ногой, закрывая ее, и возвращается ко мне.

Мы обнимаем друг друга крепко, грубо, даже немного жестко, у меня почти «вслух» трещат ребра. И это самый счастливый момент в моей жизни за последние несколько недель. Хоть и с привкусом горечи.