По доброй воле

Глава 22

– Нашли эту мразь? – доносится будто издалека голос Григория. – Через час подъеду, отвези пока ублюдка на базу к Ольховскому. И Армана с собой возьми.

Ничего не соображаю, голова плывет. Тела не чувствую. На лице как будто что-то есть, и это причиняет дискомфорт. Хочется снять, но не могу пошевелиться.

Воспоминания пробираются в сознание какими-то клочками. Вот я выхожу из машины Шахова, переживаю, что соседка начнет распускать обо мне нелестные слухи и те дойдут до бабушки, затем кто-то окликает и становится очень больно. Никогда не испытывала такой невыносимой боли, как в те мгновения. Я словно была в агонии. Удивительно, что умом не тронулась. Сейчас той боли больше нет, но внутри поселилось непонимание. Кто это со мной сделал и зачем? Ведь я никого не обижала…

Пытаюсь пошевелить пальцами – приборы пищат.

Григорий поворачивается и смотрит на меня. Приближается к кровати, не спуская глаз. Садится на стул.

– Ты как?

В его голосе столько участия и мягкости, что становится еще тяжелее. А мне и без того трудно сделать вдох.

– Терпимо, – отзываюсь хрипло. Это скорее похоже на стон.

Пытаюсь поднять руки. Получается только с одной, на которой нет проводов. Она по локоть в бинтах. На лице, похоже, тоже они. Какой кошмар.

– Это была кислота, да? – спрашиваю я, запрещая себе думать о том, что теперь навсегда уродина.

Григорий молчит, но я вижу ответ в его глазах.

– Кто это сделал? – продолжаю выяснять. – Зачем?

Вопросов так много, но еще больше – непонимания. Я же никого не трогала, жила свою жизнь, занималась бизнесом, не желала никому зла…

– Скоро станет известно. – Григорий протягивает руку и трогает мой лоб, нежно поглаживая кожу. – Ты почти сутки спала. Что-нибудь болит?

Это Монастырский? Скорее всего, он. Больше некому.

– Принесешь зеркало?

– Лицо почти не пострадало, ты закрыла его руками. А вот им повезло меньше. – Шахов переводит взгляд на мои кисти. – Сейчас ты под сильными обезболивающими, боль не чувствуешь, но на тыльной стороне ладоней нет живого места. Потребуется операция. Как только придешь немного в норму, я все организую.

Удивительно, как мир способен перевернуться за какой-то короткий миг. Я не хочу находиться в стенах больницы, не хочу никаких операций. Почему нельзя отмотать время назад, задержаться в другом месте? Только бы не быть сейчас там, где я есть.

– Говоришь, спала почти сутки? И ты все это время был со мной? – удивляюсь тому, что Шахов забросил дела.

Мы ведь и так провели на отдыхе больше времени, чем он планировал.

– Да, был с тобой все это время.

– А бабушка?

– С ней Захар.

Чувствую подвох. Да и знаю я бабушку, она бы была рядом каждую минуту.

– С ней все хорошо?

– С Анной Иосифовной все в порядке, – сдержанно отвечает Григорий.

– Ты меня обманываешь.

Шахов хмыкает и отводит глаза.

– Ты в реанимации. Здесь нечего делать пожилому человеку со слабым сердцем.

Так и есть. Обманывает.

– Ладно. Мне нужно уехать. Через несколько часов вернусь.

Григорий поднимается на ноги, оставляет у меня на лбу легкий поцелуй и уходит.

Хочется плакать от бессилия. Медленно осматриваюсь. Наверное, я и впрямь под какими-то сильными препаратами: реальность воспринимается словно сквозь призму, мысли вялотекущие. Только не эмоции. Их сейчас глушат лекарствами, но я точно знаю, что позже они дадут о себе знать в уродливых сочетаниях, в кошмарах, панических атаках. Как и произошло после смерти Миши.

В палате появляется медсестра. Молча проверяет показатели на мониторе, вводит лекарство в капельницу.

– Я хочу посмотреть на себя в зеркало, – произношу уверенно.

Девушка, бегло взглянув на меня, делает вид, будто не услышала просьбу.

– Я хочу посмотреть на себя в зеркало, – повторяю тверже.

– Григорий Игоревич запретил.

Убито прикрываю глаза.

– Мало ли что он запретил! Принесите мне зеркало! И не смейте ему звонить.

На лице медсестры появляется озадаченное выражение. Она раздумывает с минуту, а потом выходит из палаты. Возвращается с небольшим зеркалом и садится передо мной.

– С руками очень плохо. Особенно с правой кистью. Она больше пострадала. Но вы сейчас находитесь в лучшем ожоговом центре. Врачи обязательно все исправят.

– На подбородке и щеках повязки. Ничего не видно. Там серьезные ожоги?

– Глаза не пострадали, это большое везение, чудо. Когда вы поступили, на вас была водолазка и куртка. Григорий Игоревич оперативно собрал бригаду врачей, было много шума. Все могло быть в разы хуже…

Шумно сглатываю, продолжая рассматривать свое отражение. Из-за ощущения стянутости на лице казалось, что я безнадежно изуродована, но это не так. Медсестра убирает зеркало, и я прикрываю глаза, фильтруя поступившую информацию. В мыслях сумбур.

– Какая кисть, вы говорите, пострадала больше всего?

– Правая, – произносит медсестра.

– У меня руки болят. И сама близка к истерике. – Почти не обманываю. – Можно какой-нибудь укол, чтобы обо всем этом забыть? Хоть ненадолго.

Хочется уснуть и не думать о произошедшем. Не представлять, на какую базу и зачем уехал Шахов, чем там будет заниматься.

– Конечно.

Медсестра вводит еще лекарство в капельницу. Через несколько минут я остаюсь одна. Из души, из сердца рвутся чувства. Но не могу дать им волю, иначе сломаюсь. Я толком от смерти мужа отойти не успела, как вляпалась по уши, заново влюбившись. И в кого? В Шахова!

Вероятно, из-за нашей связи в меня и плеснули кислотой.

Действие лекарства помогает забыться сном. Это то, что сейчас необходимо. Не знаю, сколько времени проходит. Просыпаюсь я от неприятных ощущений. Поворачиваю голову и вижу медсестру. Она перевязывает мои руки.

– Который час? – спрашиваю хриплым ото сна голосом.

– Почти девять утра.

– Я долго спала?

– Не очень.

– Вы всегда со мной находитесь?

– Да.

Кое-кто не очень многословен.

– Ко мне кто-нибудь приходил вечером?

– Григорий Игоревич больше не приезжал.

– Когда я могу поговорить с врачом?

– Валерий Донатович сегодня уже был.

Словно с роботом разговариваю. Сразу понятно, кто подбирал мне сиделку.

– Сейчас принесу вам еды. Будут какие-нибудь предпочтения?

– Никаких.

Если только одно: проснуться в том дне, когда меня выпишут домой и снимут все повязки.

Шахов в течение дня не появляется и на звонок не отвечает. Зато удается поговорить с бабушкой. Мои опасения подтверждаются. У бабули прихватило сердце из-за плохих новостей. Нина с ней рядом, за что я очень благодарна подруге.

Медсестра снова вводит мне лекарство, и пока жду его действия, я вспоминаю о Даше. Мы не общались целую вечность. Я сама от нее отдалилась после смерти мужа, а сейчас чувствую потребность хоть с кем-то пообщаться. Рассказать о том, что внутри. Но только не сё Ниной.

– Как вас зовут? – уточняю у медсестры, когда та располагается на стуле рядом, по-видимому собираясь мне почитать.

– Александра.

– Можно попросить вас об услуге, Саша?

Она молча кивает.

– Найдите в моей телефонной книге контакт «Дашка» и отправьте сообщение: «Как дела?»

Возможно, завтра я об этом пожалею, но сейчас хочу общения с подругой детства.

Александра делает, как прошу. Ответа от Даши не приходит ни через десять минут, ни через полчаса. Я проваливаюсь в сон, а когда просыпаюсь, вижу перед собой Шахова. На нем черная рубашка и такого же цвета брюки. Оглядев меня, Григорий задерживает глаза на моих руках. А я на его. Становится не по себе, потому что его костяшки сильно сбиты.

– Как сегодня себя чувствуешь? – Его тон спокойный и собранный. Впрочем, как и всегда.

– Домой хочу. Но можно не надеяться, что быстро выпишут, да?

– Пока об этом речи не идет. Нужно восстановиться. У меня на твой счет большие планы.

– Ты обещал вчера приехать…

– Не получилось.

Понимаю, что нужно бы промолчать, не задавать очевидные вопросы, но какой в этом смысл?

– А что ты делал?

– Разговаривал с человеком, который сделал тебе плохо.

Впиваюсь глазами в строгое лицо. Начинаю судорожно подыскивать слова, а потом решаю, что это глупо, и спрашиваю как есть:

– Этот человек жив?

– Подобное определение ему сейчас мало подходит.

– И кто заказчик, ты тоже выяснил?

Шахов молчит, но ответ очевиден. Он все выяснил.

– Монастырский?

– Для тебя это не имеет никакого значения. Я со всем разберусь, а ты отдыхай и набирайся сил.

Спорно про отдых.

– Кто такая Даша? – вдруг интересуется Шахов.

– Ты рылся в моем телефоне или Александра доложила?

– Сообщение пришло несколько минут назад. Дашка сообщает, что у нее все относительно хорошо и скоро она станет мамой. Что-нибудь ей ответить?

Чувство вины и отчаяние, что вот так вычеркнула человека из своей жизни на несколько месяцев, атакуют по новой.

– Напиши, что я очень за нее рада.

– У вас с ней что-то произошло?

– Ничего серьезного. Каждый по-своему переживает горе, я отдалилась от всех, с кем раньше общалась. Оставила лишь общение с Ниной, и то потому, что она не лезла в душу.

Шахов берет мой телефон с тумбочки. Снимает блокировку, хотя я не давала ему пароль.

– Откуда ты его знаешь? – удивляюсь.

– Кого? – улыбается Григорий, вздернув бровь.

– Пароль.

– Подобрал с третьего раза. В этом плане ты находка для мошенников.

– Это не так уж и просто… Ты следишь за мной?

– Всего лишь умею подмечать детали. Да и что там такого необычного? Набор цифр.

– Это не просто набор цифр!

– День рождения бабушки? – В его голосе слышится насмешка.

– Он был в обратном порядке!

– Ну ладно. С пятого раза подобрал.

– С трудом верится…

– А ты поверь, – убедительно произносит Григорий, глядя в глаза.

В это мгновение почему-то опять вспоминаю о его сбитых костяшках. Мне не по себе, но я благодарна, что Григорий вступился за меня.

– Подруга живет в Москве? – уточняет он.

– Да.

– Попросить ее приехать?

– Просто напиши, что я за нее рада.

– Готово. – Он кладет телефон обратно на тумбочку. – Сейчас будем ужинать, Агния. Медсестра сказала, что с аппетитом у тебя плохо. А ты мне нужна здоровая, пусть и покалеченная. Кстати, что скажешь по этому поводу? – кивает на мою правую руку.

– А ты?

– У меня дежавю. Хочется разыскать ту бабку и задать ей кучу вопросов.

– По поводу твоей судьбы? Меня ли она имела в виду?

Нашу беседу прерывает Александра, она заходит в палату с подносом. Сервис в ожоговом центре, безусловно, на высоте, но я все равно хочу домой.

Под крышкой обнаруживаются яйца и бекон. Шахов помогает удобнее устроиться в постели и кормит с вилки, словно я маленькая и беспомощная девочка. Хотя в это мгновение именно так себя и ощущаю. Но вместе с тем испытываю внутренний подъем. Потому что небезразлична Григорию. Ничего подобного он бы не делал, будь это не так.

– Дело ведь не только в чувстве вины? И не в отметинах на руке, правда?

– Шрамов я пока не видел, – на полном серьезе отвечает он. – Когда повязки снимут, сравним. Если окажется, что не идентичны моим, придется с тобой расстаться.

Я улыбаюсь. Впервые с того момента, как сюда попала. Пусть в жизни сейчас полная неразбериха и неудачи сыплются, как из рога изобилия, но в эту самую минуту я счастлива. И на душе тепло от взгляда, которым смотрит на меня Шахов.

– Спасибо, – тихо благодарю Григория.

Он подцепляет вилкой кусочек омлета с беконом и подносит к моему рту.

– За что, Агния?

– За все.

Шахов прицокивает языком:

– Вот так просто решила словами отделаться? Не получится. Как отсюда выйдешь, расплатишься натурой, – насмешливо произносит он.

Сердце против воли начинает колотиться чаще.

Между нами и впрямь происходит что-то, чему я не могу сопротивляться. И вероятно, не только я.