С тяжелым сердцем я заставила себя поднять все вещи с пола и взялась за пылесос. Модель у Бенксов довольно тихая, а потому не должна оторвать Бена от работы. Он обосновался в гостиной, полулежа на диване и закинув ноги на один из чемоданов, которому «не следует стоять без дела».
Меж темных бровей пролегла морщинка сосредоточенности, внутренняя сторона щеки закушена, а пальцы ловко скользят по клавиатуре, как у профессионального пианиста, в исполнении которого на фоне играет фортепианный концерт Моцарта. Не картина — загляденье!
Оторвавшись от созерцания «жениха», я включила аппарат поглощения отмерших клеток и как вихрь промчалась по маленьким комнатам. Спальня, кухня-гостиная и уборная. Пыль, однако, не вставала дыбом за мной, а исчезала в желудке тихонько гудящего приспособления. Бен что-то недовольно буркнул, когда я бесцеремонно подняла его ноги и отодвинула чемодан, чтобы убрать около дивана, а как только в домике стало непривычно чисто, последовал за мной в комнату.
— Мне казалось, уборка для тебя — каторга.
— Так и есть, — согласилась я и принялась усыпать чистый пол одеждой, словно лепестками роз. — Но это не значит, что я не знаю, как пользоваться пылесосом. Просто делаю это редко и избегаю мытья полов. Ужасно выматывает, знаешь ли. Келли меня понимает. Одна из черт, которые определяют ее как отличную соседку.
— Это и мне понятно, — поспешно заверил Бен, — но что ты делаешь сейчас?
Я не смотрела на него, но в низком голосе слышался смех.
— Возвращаю все на места.
— Я думал, ты шутила, когда сделала так при заселении. Вы с Келли так развлекаетесь? Разве бардак не образуется сам по себе во время жизни? Зачем ты создаешь его намеренно?
Я пожала плечами:
— У всех свои причуды. И нет, Келли из тех, кто ждет, пока хаос посетит ее сам.
— А ты, стало быть, из тех, кто берет все в свои руки? — допытывался Бен. — Почему ты любишь, когда все вверх-дном?
— У тебя дома тоже кавардак, — хмурилась я, закидывая пару топов в дальний угол, — хотя и недостаточно большой. Ты мне скажи.
— В моем случае это лень. Как и у Келли, полагаю. Я не чувствую дискомфорта, живя в бардаке, но ты чувствуешь себя неуютно при его отсутствии. Почему?
Я встретилась взглядом с Беном. Мужчина изучал меня так пристально, словно мог прочитать ответ на моем лице.
Маловероятно, дорогой мой друг, он и мне самой неведом.
— Я никогда об этом не задумывалась, — промямлила слегка растерянно.
— Накопление старых вещей может говорить о боязни перемен…
— Едва ли, — недовольная развитием беседы, разом перестала мямлить, уперла руки в бока. — Единственное, чего я боюсь, так это волосатых слюнепроизводителей твоей мамы.
— Или, скажем, нежелании отпускать прошлое….
— Я бы с радостью отпустила тебя сейчас обратно к работе.
Бен снисходительно, а оттого раздражающе, улыбнулся и шагнул ко мне:
— Это как-то связано с Марком и Трэйси?
— Что? Нет!
С чего бы? Что за вздор? Разве что, я могла бы похоронить их в груде тряпья. Но не своего же! Они не заслуживают такой чести.
— Твоим отцом? — Бен приближался ко мне с каждым озвученным предположением. — Вещей на полу сейчас больше, чем при заселении, потому что и мой приложил руку?
— Из тебя никудышный психолог.
— Может, беспорядок вокруг создает иллюзию меньшего беспорядка в жизни? Больше вещей, меньше незахламленного пространства — меньше пустоты. Так в стиле Люси. Что, если так ты подсознательно делаешь дом похожим на мамин? Создаешь вокруг себя знакомую обстановку. Мир из детства, где было безопасно, беззаботно. В таком случае логично, что количество вещей увеличивается пропорционально повышению уровня стресса в твоей жизни.
Я хотела возразить. Даже рот открыла, но слов выдавить не смогла. Пришлось закрыть его и недовольно хмыкнуть.
— Не такой уж и плохой из меня психолог, мм? — Бен провел рукой по моим волосам. — Если наш с Максом проект прогорит, буду консультировать.
— Какой толк от твоих консультаций, если они ничего не меняют?
Я сделала шаг назад и скрестила руки на груди, отгораживаясь от него.
— Ты и раньше знала, зачем все это делаешь? — друг обвел рукой пол с кучей вещей.
— Допустим, ты прав. И что с того? Выходит, я уже нашла выход из ситуации. Сама. Без консультаций.
— Нет, ты просто убегаешь от проблемы. Вернее, прячешься за горами одежды.
Я прищурилась, желая напугать мужчину своим негодованием.
Постановил мне какой-то невроз и продолжает рассказывать, что я все делаю не так! Мозгоправ-самоучка. Надо сказать Роуз, что один из ее сыновей пропускал уроки хороших манер.
— Ты все еще злишься на Трэйси, — Бен утверждал, а не спрашивал, — как и на Марка. Я прав?
— А если бы тебя всю жизнь донимали, а потом выложили видео 18+ с тобой в главной роли в интернет? — мой голос повысился сам собой. — Если бы тобой воспользовались по пьяни, а потом изменили с той, которая делала все предыдущее? Господи, да сам факт измены — это дно. Низ, который, я думала, пробить невозможно, но им удалось. И сейчас они женятся, а я должна идти и смотреть на это. Словно плевок в лицо! И отцу, конечно же, до лампочки мое состояние. Ничего удивительного. Он всегда игнорировал чувства женщин, когда с такой охотой ходил налево. И вот сейчас он снова сошелся с матерью Трэйси! Мало того, что изменял моей маме, когда они были в законном браке! Мало того, что так просто ушел, оставив ее беременной! Мало того, что всю жизнь сравнивал меня с этой заразой Трэйси! Так теперь он защищает ее и говорит мне, что мы семья и я ей что-то должна! Если собственный отец ко мне так относится, то чего диву даваться, что такие как Броуди вытирают об меня ноги? Злюсь ли я? А кто бы не злился?!
Я закончила гневную тираду, выпуская пар носом, словно бык. Костяшки пальцев побелели — так сильно сжимались кулаки, будто готовились встретиться с физиономиями обидчиков. Грудь ходила ходуном, а клокочущая внутри ярость давила на ребра, мечтая вырваться наружу.
Бен спокойно ждал, пока я успокоюсь, но спустя три минуты я все так же тяжело дышала, поэтому он тихо заговорил. Его голос был мягким, успокаивающим — не удивительно, что мне захотелось зарядить по красивому лицу чем-нибудь тяжелым.
— Ты злишься, Лоис, потому что тебе не все равно. И тебе не может быть все равно в отношении отца, — поспешил добавить он, увидев, как резко я втянула воздух, — но даже Люси двигается дальше. Однажды ты уже поступила как она, помнишь? Ты прекратила отношения, как только узнала о неверности. Так последуй ее примеру еще раз. Прошло уже пять лет.
Бен мягко улыбнулся и коснулся пальцем моего подбородка, призывая к зрительному контакту.
— Ты не должна продолжать держать в себе обиду. И ты не можешь избегать серьезных отношений вечно.
Я избегаю любых романтических отношений, если уж на то пошло, не только серьезных. Но Бену только скажи — на лице тут же вырисуется ухмылочка. Это одна из причин почему обсуждение романтических отношений в нашей с ним дружбе — табу. Если нужно выговориться на этот счет, каждый из нас идет к Келли. Вернее, Бен идет. Мне-то не о ком ей поведать.
А вообще, не так уж долго я одна. Пять лет — это не «вечно». Хотя, пожалуй, каждая вечность с чего-то начинается.
— Я не могу просто отключить это, Бен.
— Никто не говорит, что это просто. Я тебе помогу. Начнем с письма.
— Письма? — злость во мне сменилась замешательством.
— Писем, если точнее. Напишешь все, что накипело. Адресата будет три: Трэйси, Марк и отец. Может, четыре, — он качнул головой и направил на меня пытливый взгляд, — если мой отец все же наговорил лишнего на днях.
Я неуверенно пожала плечами. Не знаю, что чувствую к мистеру Бенксу. От него знобит, от его слов хочется плакать, но понять, почему меня настолько задевает его неприязнь — задача со звездочкой. Мне нечего ему написать.
Бен тактично кивнул и продолжил излагать мысль:
— Затем напишешь еще по письму им же.
Я вопросительно подняла бровь.
— На случай, если забудешь что-то упомянуть в первых. Можешь просто писать все, что в голову придет, и во стольких письмах, во скольких хочешь. Если уместишь всю злость в два, то третьи письма будут с выводами. В идеале с прощением, но как минимум с тем, что ты вынесла из этой ситуации.
Я хмыкнула. Ну да, ну да. Что не убивает, делает нас сильнее; каждый обидчик — учитель, посланный нам Всевышним.
— Эй, — улыбнулся Бен, будто прочитав мои мысли, — ты ведь теперь поразборчивее в парнях и носишь булавки на вечеринки. Это уже что-то.
В чем-то он был прав, поэтому я перестала фырчать и уточнила:
— И мы их отправим? Я не против, но не отцу. Если он узнает все, что я думаю, не уверена, что станет и дальше притворяться, что любит меня.
Вряд ли я смогу с этим смириться.
— Мы их сожжем. Устроим погребальный костер грызунам в твоем сердце.
— Очаровательная метафора, — закатила глаза я.
— Весьма признателен, — проигнорировал мой сарказм Бен.
Мы долго стояли в тишине, пока я обдумывала его предложение. До меня даже не сразу дошло, что кручу кольцо на безымянном пальце. Пожалуй, это еще один невроз. Отлично. Бену о нем знать не обязательно.
Спрятав руки за спиной, я кивнула:
— Сделаем это. Но ты их читать не будешь.
— Сама мне прочтешь?
Я покачала головой.
— Как твой психолог, я должен знать, — настаивал Бен.
— Как мой психолог, ты должен быть внимателен к моим желаниям, — парировала я.
— Да брось, ты ведь со мной всегда делилась.
— Вот видишь, ты уже все знаешь.
– Лоис.
— Бенджамин.
Мы вперились друг в друга взглядами, устроив немую борьбу.
Конечно, Бен в курсе моих дрязг с сестрой, недомолвок с отцом, ссор с бывшим, но самоанализ на то и самоанализ, чтобы не давать другим увидеть всю темноту твоей черепушки. Мало ли какие давние обиды всплывут и какую форму примут.
— Послушай, — решила объяснить другу свою точку зрения я, — если ты будешь их читать, то волей-неволей в процессе написания я буду пытаться предугадать твою реакцию и…
— Фильтровать мысленный поток, — кивнул Бен. — Да. Точно. Ты ведь после любых эмоциональных потрясений даешь себе время на это.
Я захлопала ресницами. Сама бы лучше не сказала.
— Верно. Может, я напишу, а там уж решу, давать тебе читать письма отцу и Трэйси или нет?
— То есть Броуди точно под замком?
— Давай оставим мое нижнее белье при мне, — попросила я. — И вообще, вся твоя хваленая терапия может не сработать. В таком случае я просто почувствую себя дурой, если открою перед тобой этот ящик Пандоры [23].
— Во-первых, не ставь слова «я» и «дура» в одном предложении, — строго сказал мужчина, заставив уголки моих губ подпрыгнуть. — Во-вторых, это сработает. Я помню технику еще с первого курса, когда посещал лекции по психологии.
— Ты применял ее?
— До сих пор иногда применяю, — у глаз Бена собрались лучики солнца. — Ты же видишь, я на отца не кидаюсь.
Я нервно засмеялась:
— Это показатель.
— Он хороший отец, — тихо добавил друг после небольшой паузы. — Просто временами…
— Верю, — прервала оправдания я, мягко улыбнувшись. — Не будь он хорошим отцом, у него не вышло бы воспитать такого мужчину, как ты.
Лицо Бена как-то разом расслабилось, а я, недолго думая, схватила его за руку и потащила на улицу.
— Куда это мы? — удивился он.
— Отвезешь меня в город. Нужно купить крафтовую бумагу и цветные конверты.
— Твоя решительность радует, но мы же будем жечь твои обиды, а не делать оригами.
— Если уж им помирать, так красиво.
Бен скривился. Знаю, сейчас он, вероятно, недоволен тем, что ему придется брать машину матери, оранжевую ауди. Сама не разделяю восторга Роуз от катания в апельсине, но, по ее словам, этот цвет способен влиять на энергетику человека, исцеляя от пессимизма и депрессии (считайте, я закатила глаза), и, учитывая, что Келли одолжила авто Бена, другого варианта у нас нет.
— Ты ведь умеешь водить, Лоис, — хотел отвертеться мужчина. — Может, ты как-нибудь сама?
— Пожалуйста, Бен, — протянула я и состроила глазки, как это делает Полетт.
У нее работает, так почему бы мне не попробовать?
— Ты гораздо более ответственный водитель. Мне с тобой за рулем спокойнее.
Бен тяжело вздохнул, но спорить не стал, что дивным образом подняло мне настроение. Надеюсь, он выберет ту же тактику, когда я намекну, что тем, кому только постановили расстройство психики, полагается фисташковое мороженное.
— Обожаю тебя, Бен, — хихикала я, спрыгивая за ним по ступенькам.
— Еще бы, — самодовольно хмыкнул он.
Примечание:
[23] Ящик Пандоры — сосуд, полученный от Зевса, из которого после открытия по миру разлетелись все несчастья и бедствия, а на дне, под захлопнутой крышкой, осталась одна лишь надежда.