После долгой зимы

Ада

Все еще не совсем до конца понимаю, что же мне дальше делать, но стараюсь получать наслаждение от внезапно свалившейся на меня свободы. По утрам никто не тащит меня в церковь, а я и не еду сама. Не заставляет молиться на коленях по вечерам. Никто меня не будит, я встаю и ложусь во сколько захочу. И здесь нет темной комнаты. Гулять по городу одна я боюсь, все мои прогулки — это походы в магазин в соседнем доме, в библиотеку — в соседнем дворе и на кружок по рукоделию через дорогу. Денег, оставленных Семёном на продукты, и которые я знаю, где лежат, совсем мало, но мне хватает, я привыкла есть понемногу. Что я буду делать, когда они закончатся, я пока не знаю.

Днями я подолгу валяюсь в кровати, запоем читаю книги, мастерю по мелочи, валяюсь в ванне, готовлю себе и наслаждаюсь едой в одиночестве. Родители звонят мне и негодуют, но я отвечаю редко и неохотно. Отец грозится притащить домой за шкирку и вернуть к праведной жизни, но я напоминаю, что у них больше нет рычагов влияния на меня. Как только я узнала про смерть супруга, я взяла свой паспорт и спрятала в своих вещах. Он хоть и хранился в тумбочке у Семёна, тот сразу показал мне, где он лежит, на всякий случай.

Моя интровертная идиллия длится чуть больше месяца, а потом тишину нарушает громкая трель дверного звонка. Я вздрагиваю от неожиданности и подскакиваю на ноги, но дальше не двигаюсь. Сердце колотится где-то в районе горла. Я не собираюсь открывать. Единственные, кто могли ко мне приехать, это родители, и я не рада их видеть. Разворачиваюсь и сбегаю в спальню, где залажу под одеяло с головой. Мне в спину несется еще пару залпов противной мелодии. Не вылезаю, пока звуки не прекращаются, да и потом, приоткрыв себе лишь щелку для дыхания, продолжаю лежать, засыпая. Я не могу позволить им снова завести меня в эту реку, я хочу сама решать, что делать со своей жизнью…

Через день я все же решаю выбраться на улицу, потому что мой холодильник пуст. Весь прошлый день не покидало смутное предчувствие, что мой хрустальный мирок счастья в одиночестве будет разрушен, как только я переступлю порог. Потуже завязываю теплый платок и повыше поднимаю воротник пальто. Делая глубокий вдох, выхожу из квартиры, мышкой выскакиваю из подъезда, быстрым шагом иду до соседнего дома, почти касаясь стены, поскальзываясь на наледи. Видимо, после небольшого потепления ночью снова ударил мороз. Холодком по спине ощущаю чей-то взгляд, но обернуться не смею, списываю это на свою разыгравшуюся паранойю.

В магазине в преддверии Нового года стоит пару искусственных елок, по залу висят гирлянды, на окнах — снежинки. От этой простенькой, но незнакомой мне красоты захватывает дух, и я улыбаюсь, отпустив на время свои страхи. Вход в торговый зал заставлен стендами с новогодними товарами, выставленными поближе, на всеобщее обозрение. Но я прохожу мимо мандаринов, имбирных пряников, лимонада с пузырьками и горошка. В моей корзине только самое необходимое для поддержания жизнеспособности организма. Кассирша в красном колпаке вежлива со мной и желает приятного дня, из магазина я выхожу в приподнятом настроении. С наслаждением вдыхаю морозный воздух и щурюсь от того, как ярко на солнце блестит снег.

Когда я поднимаюсь на свой второй этаж, меня кто-то хватает и оттесняет к стене. Пакет с покупками от неожиданности падает из моих рук на бетонный пол, и я несколько мгновений смотрю под ноги на то, как молоко разливается по ступеням. Когда все же решаюсь поднять глаза, обнаруживаю, что воистину огромный бритоголовый мужчина удерживает меня у стены одной рукой, и этого больше, чем достаточно, учитывая разницу в наших весовых категориях. Клянусь, его рука, хоть и в теплой куртке, как две моих ноги вместе. И второй, чуть поменьше, но все еще очень впечатляющих размеров, стоит немного в стороне.

— Ну, вот мы с вами и встретились, Ада Григорьевна, приятно познакомиться, — говорит тот, что в стороне, хотя они не представлялись, но мое имя знают. — А то мы на днях хотели заглянуть к вам в гости, а вы так невежливо проигнорировали.

Тошнота подкатывает к горлу, когда я представляю меня и этих двоих в замкнутом пространстве квартиры. До последнего надеюсь, что здесь, в подъезде, кто-то может пройти, все же это посреди дня происходит, а не глубокой ночью. Но эти два бугая ведут себя уверенно и ни капли не боятся свидетелей.

— Не вздумайте кричать, дорогуша, — вкрадчиво говорит мне все тот же. — Мы с вами просто побеседуем, как цивилизованные люди.

Я, конечно, выросла в общине, но что-то мне не верится, что для цивилизованных людей норма хватать других в подъезде и прижимать их к стенке. Но все же я молчу, я боюсь, мое бедное сердце от страха упало в пятки и трепыхается где-то там. Мне никак не справиться даже с рукой одного из них, при желании он сломает мне шею и не поморщится, быстрее, чем на мой крик откликнется кто-то из соседей.

— Да что ты с ней церемонишься! — орет тот, что рядом, при этом внушительно тряхнув меня. — Лава вечно ждать не будет!

— Закрой рот! — кидает тот, что подальше, своему напарнику, и снова обращается ко мне: — Твой муж, Семен Баженов, должен нам кучу денег. И теперь его долг перешел на тебя. А мы привыкли получать свое по-хорошему или по-плохому. Так что давай с тобой, дорогуша, по-хорошему. Продаешь тачку Семена для начала, бабки отдаешь нам, срок тебе даю три недели в честь нового года. Больше таких подарков не будет. Ты меня поняла?

С трудом разлепляю губы и хриплю:

— Поняла.

— О, а я уже думал — немая, — гогочет бугай, обращаясь к своему напарнику. Потом озвучивает мне сумму, и меня отпускают. Напоследок бросает: — Расскажешь кому-то — по хорошему не получится.

Я дожидаюсь, пока хлопнет подъездная дверь, с трудом поборов в себе желание тут же съехать на пол по стенке, хватаю пакет, бегом забегаю в квартиру и закрываюсь на все замки. Мне это вряд ли поможет, но я просто не представляю, как еще вернуть себе ощущение безопасности. Чтобы не впасть в ступор, решаю занять руки. Выкидываю в мусор пустую упаковку от молока и яиц, которые тоже не пережили встречу с подъездным полом, отчищаю другие покупки от всей этой жижи. Варю овсяную кашу на воде из купленных хлопьев, потом вяло ковыряю ложкой в тарелке, пытаясь осознать, что со мной произошло. Я впервые в такой ситуации, но, наверно, мне стоит послушаться и попытаться продать машину, отдать этим людям деньги и забыть все это, как страшный сон. Я ведь не могу прятаться в этой квартире вечно. И некому мне помочь решить этот вопрос как-то по-другому. Как же меня угораздило так вляпаться?

Роюсь в вещах Семёна и нахожу ключи от машины. Прячу их в потайной кармашек платья, туда же, где лежит мой паспорт, который я теперь всегда ношу с собой. Как же мне продать машину? На ум приходит только одно. Мне нужно обратиться к Егору. Он, может, и не станет мне помогать, но он связан с машинами, значит, наверное, может.

Так и гоняю эти мысли по кругу весь вечер.

Ночью я сплю плохо, мне снятся кошмары, в которых я убегаю от амбалов, а они тянут ко мне свои руки, которые в какой-то момент вытягиваются в длину, становятся вездесущими, опутывают весь город, и нет ни одного уголка, где я могла бы скрыться от них… С криком просыпаюсь в холодном поту. Пью чай и начинаю собираться. Выскальзывая из ночной рубашки, вижу четко отпечатавшуюся пятерню из гематом на нежной коже. Денег на такси у меня нет, можно ли доехать до сервиса Егора на автобусе, я не знаю, а спросить ни у кого не решусь. Но дорогу я помню. Принимаю решение отправиться пешком. Дорога занимает у меня около часа, мороз нещадно щиплет щеки, холодит мои руки и ноги. Но я продолжаю идти. Мне кажется, что Егор сейчас — единственный человек на всем белом свете, который может меня спасти. И я не знаю, возникают ли эти мысли из разумных доводов или от того, что я просто соскучилась.

Но, когда в поле моего зрения оказывается здание автосервиса, я сразу тушуюсь. Переминаюсь с ноги на ногу и понять не могу, на что я надеялась, когда сюда шла. На свои фантазии? Так вот ты здесь, Ада, чего встала? Боишься, что сейчас они разобьются о суровую реальность, и тебя просто грубо пошлют?

И стоять мне там вечно во внутренней борьбе с самой собой, но вот из калитки выходит приятной внешности парень с вьющимися волосами и натыкается на меня, держащуюся руками за ограду.