Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 8

Страх лишиться своей власти заставил Императора позабыть о гневе и злости из-за неповиновения как Мамору, так и людей, которые были ему слепо преданы. Взмахом руки он прогнал женщин, которые согревали его ночью, и позвал слуг, чтобы помогли одеться.

Он кивнул, и Мамору поднялся с татами и выпрямился.

— Сёдзан прорвались за горный хребет, — повторил он. — Кто-то, обученный искусству теней, пытался убить меня и похитить Талилу.

— Где она? — спросил Император нервно, подставляя руки, чтобы слуги накинули нижний халат.

— В своих покоях.

Его младший брат недоверчиво прищурился.

— Как ты мог упустить горный перевал?! Ты клялся мне, что Сёдзан не смогут прорвать границу.!

Мамору втянул воздух так резко, что запали щеки и скулы. Он смотрел на Императора, но видел лишь своего отца в тот роковой день, который разделил его жизнь на две части.

В тот роковой день, когда ему поставили печать.

Он склонил голову, чтобы не выдать своего гнева, который буквально раздирал его изнутри. Мамору многое мог бы сказать брату: что Сёдзан спровоцировали его собственные действия: уничтожение рода Талилы, заключение принудительного брака.

Эти бесконечные разговоры о древнем пророчестве, что велись во всех помещениях дворца. Свиток с текстом, который не был надежно спрятан. Грёзы Императора о том дне, когда от крови Талилы родится дитя, владеющее огненной магией...

Которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.

И Император был свято уверен, что все это должно произойти во дворце, в самом сердце Империи, чтобы усилилась его власть, что упрочнилось его положение.

Мамору же считал, что проклятый свиток следовало сжечь, а пепел утопить в бушующем море. Еще ни одно древнее пророчество не приносило людям ничего, кроме страданий, разрушений и смерти.

Ни одно.

— Созовите совет! Сейчас же! — приказал Император, когда в покои вошел один из приближенных к нему министров. Затем он повернулся к Мамору. — Ты должен отправиться в горы. Ты должен отправиться к границам с Сёдзан и вернуть нам этот перевал. Он нужен мне!

Мамору кивнул. Его брат приказывал очевиднейшие вещи. Он — первый полководец Империи. Конечно же, он отправится туда, где вражеская армия смяла их войско и прорвала границу.

Он сцепил зубы, потому что следующие слова будут непростыми. И приготовился заранее к боли.

Императору не понравится, что он услышит.

— Я прошу позволения взять с собой жену.

Договорил и невольно замер, все свое внимание сосредоточив на одной точке на спине. В мучительном ожидании, пока она разорвется от боли, а по телу не пройдет вспышка, похожая на удар молнии.

Но Император, похоже, исчерпал вечером все свои силы.

Потому что ничего не произошло.

— Хочешь увезти ее от меня? — заговорил он тихим, вкрадчивым шепотом.

Мамору усмехнулся уголком губ. Именно этого он и хотел.

— Она является угрозой для тебя. Ее пытались похитить, а меня хотели убить, чтобы не смог им помешать.

Да будут благословенны воины Сёдзан, решившие устроить Талиле побег именно сегодня!

С предателями и шпионами в Императорском дворце Мамору разберется потом. Сейчас он хотел лишь одного: увезти от безумного брата жену.

— Меня не будет рядом, чтобы тебя защитить, — добавил он, видя, что Император колеблется.

К тому моменту слуги помогли ему облачиться в полагающиеся для его статуса одежды, и они вышли из просторных покоев в коридор. За ними потянулась вереница из стражников.

Сквозь перегородки из плотной бумаги внутрь дворца проникали первые лучи восходящего солнца. Мамору сжал кулаки, чувствуя, как драгоценное время утекает. А он тратит его на подобное!..

— Стражники легко справятся с девчонкой, — вроде бы равнодушно бросил Император, но то равнодушие было напускным.

Он явно призадумался над сказанным Мамору. Старшему брату удалось посеять в его душе крупное зерно сомнения.

Сравнится ли его сильное нежелание отпускать от себя Талилу со страхом перед ней?..

— Она превосходно обучена владеть мечом, — тихо, словно самому себе, обронил Мамору. — А я смогу контролировать ее при помощи печати.

Император искоса посмотрел на него и хмыкнул, и у Мамору по позвоночнику пробежала ледяная волна.

Они обречены, если его брат когда-либо узнает, что он не скрепил брак с Талилой. Что не может никак влиять на нее с помощью печати.

— Ты должен перестать церемониться с этой девчонкой, — небрежно бросил Император. — Почему ты столько времени выжидал сегодня, чтобы ее наказать? Ты заставляешь меня сомневаться в твоей твердости, брат.

Мамору сжал челюсть так сильно, что в какой-то момент ему показалось, что еще немного, и у него раскрошатся зубы. Он заставил себя смолчать. Впервые за долгое время испугался, что выдаст голосом свои чувства.

Император лишь презрительно усмехнулся.

Уж он никогда не сомневался, когда дело доходило по печати.

Когда они вошли в зал, где проходили встречи Совета, его участники уже стояли на коленях, касаясь татами раскрытыми ладонями.

Мамору ненавидел их всей душой. Некоторые из этих стариков были мужчинами в то время, когда его отец решил поставить печать своему старшему сыну-бастарду. Некоторые из них посетовали ему так поступить. Чтобы Мамору никогда не смог покуситься на императорский трон. Чтобы не устроил переворот и не захватил власть. Чтобы у его младшего брата был верный защитник, не способный противиться его воли. Не способный нарушить прямой приказ...

Теперь он лишь надеялся, что они будут еще живы к той минуте, когда он избавится от клейма на своей спине.

Пока Император прохаживался вдоль склоненных советников, Мамору неподвижно застыл подле дверей. Мыслями он был далеко: отправлял гонцов своим полководцам, которые лишь накануне покинули столицу Империи, и не могли далеко уехать. Он пытался представить, как быстрее можно перекинуть гарнизон ближе к горам, и как обороняться от Сёдзан в месте, где они чувствуют себя как дома?..

Он должен был быть там. Он был бы там, если бы не приказ Императора, которым тот отправил его уничтожать род Талилы.

Он был бы в горах со своими людьми и делал бы то, что умел лучше всего: защищал свою страну.

Не имело даже значения, действительно ли Императору кто-то донес о готовящемся заговоре, или же его паранойя впервые указала на реальную, а не выдуманную проблему. Это было неважно. Важен был результат: главарь заговорщиков казнен одним из заговорщиков, и после такого двойного предательства и жесткости еще долгое время никто не посмеет поднять голову.

И уж точно никто не станет доверять Мамору.

— … разумная идея, Ваше Императорское Величество.

Голос советника Горо — того самого, который вился кругами возле Талилы — заставил его прислушаться к разговору.

— Ваша безопасность превыше всего, и даже если существует самый незначительный риск, что госпожа Талила может послужить причиной, что вам будет причинен малейший вред...

Советник Горо заливался певчей птицей, умело сплетая слова в предложения, лишенные всякого смысла и направленные лишь на то, чтобы отвлечь от сути сказанного.

— ... то лучше удалить госпожу Талилу из Императорского дворца...

Мамору нахмурился. Советник вел двойную, если не тройную игру. И то, что он так горячо поддерживал идею об отъезде Талилы, не понравилось ему до зубовного скрежета.

До такой степени, что он сам был готов отказаться от своего изначального плана и оставить девчонку во дворце.

Ведь только что его жена в очередной раз стала разменной монетой в игре, правила которой ему были неизвестны.

В разгар войны с Сёдзан.

— Что ж, такова моя воля, — Император нехотя кивнул, согласившись с советником. — Брат мой, твоя жена отправится в этот поход вместе с тобой. И помни: ты умрешь, если что-то с ней случится. Или она сама что-то натворит.

Глаза советника Горо довольно блеснули, прежде чем он скромно и смиренно склонил голову.

Мамору стиснул рукоять катаны, подавив в груди рык.

***

Талила встретила новости настороженно и без особой радости. Впрочем, ее Мамору и не ожидал увидеть. Но когда она заговорила с ним, ее голос едва слышно дрожал.

— Ты... ты позволишь мне взять с собой меч?

Боги, она даже взгляд опустила! Мамору думал, что слишком устал, чтобы чувствовать что-то. Но сейчас по-настоящему удивился. Его жена не склонила головы, даже когда шла, закованная по рукам и ногам, мимо советников и знати к ненавистному жениху в день их свадебной церемонии.

Невольно он нахмурился. Так сильно хотела ощутить в ладони рукоять меча? Это он мог понять. За минувшие годы он настолько сросся с катаной, что без нее чувствовал себя не до конца человеком. И уж точно не мужчиной.

Или же Талила так сильно хотела пронзить его этим самым мечом?..

Ему было некогда выяснять. И потому Мамору сухо отозвался.

— Если ты докажешь, что я могу тебе доверять.

Глаза Талилы вспыхнули, но она не проронила ни звука. Лишь кивнула, и эта мнимая покорность показалась Мамору опаснее ее ярости и гнева.

Но он слишком спешил, чтобы заострять на этом внимание. Слишком многое предстояло сделать.

С верным человеком он тайком выслал служанку Юми из дворца, приказав ей отправиться в его поместье. Обошел готовящийся к отъезду отряд, проверил лично все: припасы, вооружение, лошадей, поводья. Людей.

Не удивился, когда увидел среди них и дальнюю родню советника Горо, и шпионов от брата, и обычных болтунов, которые любили делиться тайнами за чашкой сакэ. Но были и преданные Империи самураи.

Мамору ждал и готовился к нападению. С того самого мига, как советник Горо горячо поддержал его идею об отъезде Талилы. Он не сомневался, что его отряд попробуют разбить. Он сомневался лишь, где, как и когда. И кто. Воины Сёдзан? Убийцы, подосланные советником?.. Те, кому магия Талилы и она сама встали костью поперек горла?..

Ему нужно продержаться недолго. Два или три дня, чтобы нагнать военачальников Осаку и Хиаши. А дальше он будет окружен по-настоящему верными людьми. Пока же будет полагаться на Такахиро, который умрет за него, и на тех, кто еще сохранил честь самурая.

Пышных, долгих проводов не устраивали. Император одарил своим благословением отряд, и они выехали.

На Клятвопреступника и его жену, про которую ходило множество ужасных слухов, на улицы высыпало посмотреть едва ли не половина столицы, и даже сгустившиеся вечерние сумерки не поумерили любопытство зевак.

Талила ехала верхом, на полшага позади мужа, прямая, словно к спине ей привязали палку. Она смотрела прямо перед собой, и лишь крепко сжатые кулаки, в которых она держала поводья, выдавали ее истинные чувства.

Мамору ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на дворец, возвышающийся с холма над столицей.

— Господин! — окликнули его, едва они миновали последние, четвертые ворота, и оказались на утоптанной широкой дороге. — Не стоит ли заночевать нам в ближайшей деревне, чтобы утром...

— Нет, — отрезал Мамору, не повернув головы.

Он бросил быстрый взгляд на безоблачное небо.

— Мы будем ехать, пока не стемнеет. И заночуем там, где придется.

Его голос прозвучал достаточно зло, чтобы с ним никто не осмелился спорить.

— Почему? — спросила Талила.

В дорогу она надела боевое облачение, лишь без верхнего доспеха. Мужские широкие штаны, мужскую же куртку, мужской пояс. И верхом сидела также по-мужски.

И от этой малости выглядела счастливее, чем когда-либо Мамору ее помнил. Даже в те короткие встречи в поместье ее отца она не казалась ему настолько довольной.

— Не хочу нарваться на западню.

— Она может поджидать тебя на протяжении всего пути.

— Тебе что-то об этом известно? — он резко повернулся к ней и схватил за руку повыше обручья.

Талила не попыталась вывернуться и смело встретила его взгляд. В ее глазах не было ни страха, ни вызова.

— Даже если бы знала, не сказала бы.

Мамору сузил глаза, пальцы на ее руке сжались сильнее. Их взгляды скрестились словно клинки. Несколько мгновений они молча изучали друг друга, будто проверяя на прочность. Наконец, его губы скривились в резкой, почти горькой усмешке.

— Ты играешь с огнем, — тихо сказал он, разжав пальцы.

Талила слегка наклонила голову, ее глаза блеснули.

— Нет, господин. Это делаешь ты.

Он скривил губы.

— Ты напрасно считаешь, что в руках Сёдзан или советника Горо, который притворяется твоим другом, тебе будет лучше.

Она ответила тотчас, словно и сама размышляла над этим недавно.

— Я знаю это, — обронила она, отвернувшись. — И я этого не хочу. Я хочу вновь быть свободной.

— Никто из нас по-настоящему не свободен, — сказал Мамору и чуть ударил пятками коня, чтобы вырваться вперед.

Короткий разговор раскаленными щипцами вытянул из него всю душу. Он хотел его прервать.

Талила за ним не последовала и больше не пыталась заговорить. Кажется, ей он дался ничуть не легче.

Мамору приказал остановиться на ночлег спустя час, как они покинули дворец. К тому моменту на безоблачном небосклоне зажглись звезды, и над горизонтом показалась луна. Они отправятся в путь рано утром, еще до того, как взойдет солнце.

Но сейчас ему требовался отдых.

Самураи натянули навесы, защищавшие от дождя, а Такахиро поставил для своего господина палатку. Сам он всегда спал снаружи, укрываясь плащом.

— Идем, — Мамору подошел к Талиле, которая поила свою кобылу и чем-то угощала. Она ласково гладила ее по морде, бормоча что-то вполголоса. Услышав его шаги, она осеклась и замолчала. — Ты будешь спать в моей палатке.

Талила прищурилась, ее глаза блеснули опасным огоньком. Она выпрямилась, осторожно отбросив прядь волос за ухо, и вскинула подбородок.

— Почему?

— Потому что я так сказал, — отрезал он.

Талила медленно обвела взглядом лагерь за его спиной. Ее губы чуть тронула усмешка.

— Неужели боишься, что я сбегу?

Мамору не ответил сразу, но его глаза сузились, словно он оценивал ее дерзкий выпад.

— Я не боюсь, — произнес он тихо. — Я просто не привык рисковать. А ты — риск.

— Тогда тебе лучше следить за мной внимательно, — произнесла Талила.

Мамору на мгновение сжал зубы, потом сделал шаг ближе, его лицо оказалось почти на одном уровне с ее.

— Это я и делаю, — сказал он, а затем, не дожидаясь ее ответа, повернулся и направился к своей палатке, жестом приказав следовать за ним.

Такахиро зашел в палатку следом за Мамору, и все время, пока он врачевал раны своего господина, Талила старательно отворачивалась и не сводила взгляда с полога. Она не желала смотреть на мужа, потому что боялась, что не сможет удержаться от сострадания. А там, где есть сострадание, открыта дорога и для других чувств.

И ей это было не нужно.

Потому она сцепила зубы и смотрела прямо перед собой, но порой невольно вздрагивала, когда до нее доносилось едва слышное шипение, тяжелые выдохи и проклятия.

Она могла бы выйти наружу и избежать этого, но Мамору приказал ей остаться внутри. Он не хотел терять ее из виду, и Талила прекрасно понимала, почему.

Она делала, как он говорил. Больше всего на свете она хотела вновь подержать в руках свой меч и ради этого была готова на многое.

Талила почти жалела о том, как много всего произошло за считанные часы. До вчерашнего вечера она толком не знала, чем себя занять, и могла размышлять днями на пролет. А ведь ей требовалось время, чтобы хорошенько обдумать то, что рассказал ей Клятвопреступник.

Про заговор и свое в нем участие. Про его связь с ее отцом.

Выходило, они были заодно?.. А потом кто-то предал их — или ее отца, Император обо всем узнал и приказал убить главного из заговорщиков?..

Могла ли она в это поверить?..

Самым страшным было то, что Талила не знала.

Она запуталась. И чувствовала себя новорожденным, слепым детенышем, которого выбросили в мир и приказали: иди. Сражайся. Убивай.

Этому она научилась.

Но как научиться всему остальному?

Кому она могла верить?..

— Господин, я буду снаружи, если вам что-то понадобится, — голос Такахиро прервал ее невеселые размышления.

— Хорошо. И помни, что я тебе сказал. Сменишь дозорных в четыре утра, — строго и слишком резко приказал ему Мамору.

Но он только кивнул. Поклонившись несколько раз, самурай покинул палатку, и они остались с мужем наедине. Она все же не удержалась, бросила на него один-единственный взгляд.

И поджала губы.

— Зачем ты взял меня с собой? — глухо спросила она, поспешно отвернувшись.

— Ты бы предпочла остаться во дворце? — насмешливо отозвался мужчина.

— Никого не волнует, что предпочла бы я. Но почему выбрал ты?

Клятвопреступник повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Сколько бы Талила ни силилась, а не смогла разглядеть ответ в его взгляде. Тяжелом, непроницаемом, пригвождающем к месту.

Она повела плечами и приподняла подбородок.

— Потому что не хочу, чтобы тебя убили.

Оказывается, мало хотеть услышать правду. Мало добиться правды. Нужно уметь эту правду выслушивать, не теряя лица. Уметь принимать последствия, которые влечет эта правда.

Талила резко повела головой. Ничего больше не сказав и не спросив, она опустилась на походный футон и укрылась своим же плащом. Донесшийся до нее смешок Клятвопреступника заставил ее заскрежетать зубами, и она крепко зажмурилась.

Той ночью ей приснился странный сон. В нем она проснулась в палатке, но вокруг сгущались черные тени. Они не были похожи на обычные сумерки, и даже в самый темный час перед рассветом было светлее, чем в ту минуту, когда она открыла глаза.

Сперва Талила ничего не понимала и не видела, но спустя время смогла рассмотреть очертания той самой палатки, в которой она заснула. Смутно она даже разглядела силуэт Клятвопреступника справа от себя. По земле стелился туман, только он был черного цвета, плотный и вязкий, как густая жидкость, поглощая всё на своём пути. И таким непроницаемым, что она не видела собственного футона.

Темнота казалась живой, она шевелилась, пытаясь проникнуть в ее разум. Талила слышала шорохи, невидимые руки тянулись к ней, но не касались. Шелест голосов, переплетающихся друг с другом, был невыносимо громким. Он становился всё сильнее, пока не сливался в один единственный, мощный, почти физический звук, который эхом отзывался в ее голове.

— Он спит, — прошептали тени, их слова рвались из тумана, и она не могла понять, откуда они исходят. — Возьми кинжал.

Талила почувствовала холод в пальцах, словно кинжал уже был у неё в руках. Сердце билось в груди, но она ощущала лишь собственное бессилие. И слабость.

— Ты знаешь, что нужно сделать, — снова прошептали тени. — Возьми его и освободись.

Талила встала, пошатываясь, и сделала шаг. Она не боялась разбудить Клятвопреступника. Она знала, что он не проснется.

Ее руки потянулись к ножнам, которые лежали рядом с другой стороны его футона, и для этого ей пришлось перегнуться через мужа. Она задела его грудь своей длинной косой, но он даже не пошевелился. Не сбился с дыхания, не дернулся.

Рукоять идеально легла ей в ладонь. Но тяжесть кинжала ощущалась как нечто знакомое и чуждое одновременно.

Сжав кинжал, Талила сидела на коленях, не в силах отвести взгляда от Клятвопреступника. Он спал. Лицо его было расслаблено, глаза закрыты — так, как не бывает у тех, кто всегда готов к битве, всегда настороже. В его сне не было тревоги.

Он лежал на спине, и Талила наблюдала, как его широкая грудь с твердыми, хорошо очерченными мышцами медленно и размеренно вздымается с каждым вдохом. Ее взгляд, неспешно скользя по его телу, задержался на плечах и руках с заметными следами многих сражений.

Талила почувствовала, как ее собственное дыхание замедляется, как тяжесть кинжала в руке становится невыносимой.

Ей пришлось еще крепче сжать рукоять. Она колебалась, хотя сама не могла понять, почему.

— Убей его и станешь свободной, — прошептали тени.

Талила приблизила кинжал к горлу мужа. Мельчайший жест — и все закончится.

Она до хруста стиснула челюсть. Она должна была сделать это.

Тени были правы. Тысячу раз правы.

Но она никак не могла себя заставить.

И в то мгновение Мамору открыл глаза.