Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 11

— Выжечь ее.

Мамору услышал потрясенный вздох. Талила с неосознанном жесте поднесла ладонь к губам, и по обручью на ее запястье пробежались всполохи огня, на мгновение его ослепив.

— Моей магией.

— Да, — коротко обронил он, и одно простое слово задрожало, повисло в напряженном воздухе между ними.

Он не хотел ей рассказывать. И уж точно не хотел вываливать все на нее вот так: посреди ночи, едва ли не случайно, во время похода, когда они окружены разбитыми палатками и спящими людьми.

Но, кажется, у него не осталось времени.

Мамору посмотрел на жену, застывшую и ошеломленную. Она тщательно пыталась скрыть свои растерянность и изумление, но он прекрасно их видел. Как темные брови были заломлены и сведены на переносице, как прищурены были глаза, в которых отражался костер, как лоб перерезали тонкие нитки морщин...

— Ты поэтому взял меня в жены? Чтобы я выжгла тебе печать? — тихо спросила Талила.

Он чуть качнул головой, и она уже приготовилась услышать привычную ложь. Но он не солгал.

— Я не хотел брать тебя в жены.

В повисшей тишине в костре особенно громко хрустнула и сломалась ветка. Талила поежилась, и Мамору бросил на нее быстрый взгляд.

Совсем еще девчонка.

— Что такого было в том послании, что вынудило тебя рассказать мне об этом?

Совсем еще девчонка, но проницательности ей было не занимать.

Мамору дернул уголком губ и покачал головой. Говорить сейчас он ей не будет. Рано или поздно узнает сама, счет уже идет на дни.

— Ступай спать. Новый день будет не легче старого, — сказал он ей вместо этого, и Талила сузила глаза.

— Что, даже не будешь просить меня выжечь печать? Или зачем ты мне это рассказал? — она вскинула подбородок, чтобы скрыть собственную дрожь и растерянность.

— Я убил твоего отца, — безжалостно отсек он, и Талила подавилась воздухом.

Целое мгновение она не могла даже понять, дышит ли вообще. Ее пальцы с дрожью потянулись к шее, машинально потерли кожу там, где воротник нижней рубашки стягивал слишком сильно. Сейчас он ощущался петлей.

Мамору смотрел на нее, как на чужую — равнодушно, будто отгородившись непроницаемой стеной. Но внутри, под этой ледяной маской, его внутренности сковывало железной хваткой — словно чьи-то невидимые щипцы сжимали его все сильнее и сильнее.

— Я и не забывала об этом... — едва слышно произнесла она, голос сорвался, и слова прозвучали сдавленным шепотом.

Талила очень медленно и осторожно, словно держала на макушке хрустальный сосуд, поднялась на ноги. Каждый ее жест, каждый поворот головы, каждый вдох буквально кричал о внутреннем напряжении, на грани срыва.

Мамору не отводил взгляда от костра, пока звуки ее шагов не стихли.

Напрасно он вспомнил ее отца. Рваным движением он вытащил из-за пазухи короткое донесение, которое получил утром, и швырнул его в огонь. Жадно вспыхнув, пламя поглотило пергамент за считанные мгновения.

Она никогда в жизни не согласится по своей воли выжечь его печать.

Он убил ее отца.

Говорит он об этом вслух или нет, это всегда будет стоять между ним и его женой нерушимой преградой, непреступной стеной, которую ему не преодолеть, как бы сильно он ни старался.

Его брат не знал, не мог даже догадываться о том, на что была способна Талила. Но по невероятному стечению обстоятельств из множества выборов сделал тот, который навсегда лишил Мамору шанса когда-либо избавиться от печати.

Император заставил его уничтожить весь род девчонки, чья сила могла стать для него освобождением.

И теперь Талила, чья душа полна черной, вязкой ненависти к Клятвопреступнику, никогда в жизни не решит помочь ему добровольно.

А именно это требовалось, чтобы избавиться от печати. Нельзя было вынудить, нельзя было уговорить, нельзя было даже намекнуть настойчивее, чем позволяли обстоятельства.

Талила должна была захотеть сама. Захотеть помочь Мамору.

«Не в этой жизни, — отрешенно подумал он, сжимая кулаки. — Не после того, что я сделал».

Утром он получил известия, что остатки гарнизона в горах загнаны в ловушку: с одной стороны ущелье, с другой — надвигавшаяся на них армия Сёдзан. Он не знал, сколько они еще продержаться. Но точно недостаточно долго для того, чтобы к ним успела подойти помощь.

Сегодня он впервые усомнился в решении взять Талилу с собой. Он хотел защитить ее и спасти от того, что ждало бы ее во дворце, окажись она одна против всех. И его не было бы рядом, чтобы вмешаться и оградить ее от гнева Императора, вызвав его на себя.

Но что, если он ошибся? Если во дворце Талила была бы в безопасности. А теперь он вез ее в смертельную ловушку?

Мамору знал, что треть его отряда служит и верна вовсе не ему. Что никто из них не дрогнет, если потребуется его предать. Кое-кто уже не дрогнул, когда попытался убить его руками Талилы...

Он посмотрел на плясавший перед глазами огонь. Такой же обжигающий, горячий и непокорный, как его жена.

Утром, еще до того, как лагерь начал просыпаться, он разбудил Талилу. Она открыла сонные глаза и пронзила его насквозь злобным взглядом, но мгновенно переменилась в лице, когда увидела в его руке свой собственный меч. Мамору протянул его ей рукоятью вперед и кивком головы указал на полог.

— Идем. Хочу посмотреть, на что ты способна.

Талила взвилась на ноги и выхватила катану, прижав к себе как величайшее сокровище. Она противилась и не желала раскрывать перед ненавистным мужем истинные чувства, но Мамору все равно заметил вспыхнувшую у нее на лице радость. И облегчение, когда ее ладонь сомкнулась на рукояти меча.

Откинув полог, Мамору вышел наружу. Холодный утренний воздух резанул кожу, унося остатки сна. Земля под ногами была влажной, не успев подсохнуть после ночной росы. Они отошли от лагеря, и по пути Талила заметила Такахиро, который проводил их взглядом, полным молчаливого осуждения.

В какой-то момент Мамору выхватил свой меч, плавным движением вытянув его из ножен. Лезвие блеснуло в предрассветном свете, и он сказал.

— Начинай.

Талила ощетинилась и крепче сжала рукоять катаны. Она бросилась вперед, ее меч свистнул в воздухе, нацеливаясь в плечо мужа. Но он легко отклонился, его движения были точными и почти ленивыми, как у хищника, что играет с добычей.

Она не могла этого стерпеть. Еще одна атака, потом еще, и еще — каждая яростная, но с каждым разом он блокировал ее удары с раздражающей легкостью.

— Тебе придётся стараться сильнее, — произнес Мамору, уклоняясь от ее очередного выпада.

Эти слова вспыхнули огнем у Талилы внутри, прошлись огненными иголками под кожей, заставили кровь едва ли не вскипеть.

— Не смей считать меня слабой! — выкрикнула она, чувствуя, как жар прилил к щекам.

Талила скользнула влево, чувствуя, как с каждой минутой ей все легче и легче двигаться. Почти забытое чувство свободы начинало просыпаться в ней, и если закрыть глаза и не смотреть на оковы на запястьях, она могла представить, что стала по-настоящему свободной...

Талила нанесла удар сверху вниз — резкий, уверенный.

Мамору парировал, но его глаза на мгновение вспыхнули. Это был знак, что она все же сумела его удивить.

— Неплохо.

В его голосе прозвучал намек на одобрение, но оно тут же исчезло. Он сделал шаг вперед, вытянув клинок в молниеносной атаке, от которой Талила едва успела увернуться.

Его слова задевали ее гораздо сильнее, чем ей хотелось бы.

Перед глазами отчего-то мелькнуло лицо отца... Как он гонял ее по тренировочной площадке, осыпая насмешками и оскорблениями.

Но с Мамору все было бы словно иначе, и Талила гнала от себя прочь мысли, которые лезли ей в голову.

Не сейчас.

Тело откликалось на каждое ее движение, на каждый выпад. Мышцы налились приятной усталостью, дыхание участилось, сердце стучало в такт их поединка. Каждое столкновение клинков отдавало дрожью в руках, но это не было неприятно.

Напротив, это было упоительно, захватывающе.

Она снова чувствовала себя живой.

Талила не замечала ничего вокруг. Только Мамору, только блеск их клинков и ощущение собственного тела, которое наконец-то вспомнило, каким было, когда катана была

Она рванула вперед, и меч резанул воздух в идеальном полукруге. Мамору на мгновение замешкался, отступив. Он парировал, но без прежней легкости.

Талила усмехнулась, несмотря на пот, струящийся по вискам. Да, она все еще могла. Тело помнило. Руки помнили.

Удары их клинков становились все быстрее, движения резче, вокруг них поднималась пыль.

Но Мамору все же одолел ее в несколько быстрых движений, настолько ловких и мощных, что Талила не успела понять, что произошло. Меч вылетел из рук, и, звеня, упал на утоптанную землю. Через мгновение она оказалась прижатой спиной к ближайшему дереву, его клинок остановился в сантиметре от ее горла.

— Ты проиграла, — тихо произнес он, не убирая меча.

Сердце у Талилы бешено колотилось.

Мамору опустил клинок и сделал шаг назад, и поднял руку в знак завершения. Она тяжело дышала, и ее глаза метали молнии.

— Ты с самого начала хотел меня унизить, да?

Он усмехнулся и покачал головой.

— Я хотел увидеть, есть ли в тебе огонь.

Талила сердито фыркнула, но не могла полностью скрыть своей досады. Захотелось сказать что-нибудь про проклятые обручья, но она сдержала себя.

— Ну и что ты увидел?

Он поднял на нее взгляд, в котором блеснула странная искра.

— Я увидел, что ты еще способна бороться. Но тебе предстоит вспомнить, как побеждать.

Затем он убрал меч в ножны, и его лицо вновь приняло привычное равнодушное выражение. Мамору развернулся и ушел, не став дожидаться ответа.

Талила смотрела ему вслед, растерянная и злая. Она хотела крикнуть ему что-то в спину — что именно, она не знала. Гневное? Колкое? Презрительное? Слова застряли в горле. Но Мамору уже скрылся между деревьями, оставив ее одну. Остатки предутреннего тумана клубились вокруг, обволакивая ее фигуру.

Поединок с мужем перевернул Талилу изнутри. Руки все еще дрожали — но не от усталости, а от того взрывного чувства, которое принесло ей прикосновение к мечу.

Она опустилась на колени, подняла катану и медленно провела пальцами по лезвию, сморгнув ненужные слезы.

Талила вернулась в лагерь, молча отдала меч Такахиро, который за все это время не сошел с места и пошла собирать сумку. Они выехали рано, как Мамору и хотел, и достигли раскинувшегося у реки гарнизона за несколько часов до заката.

Лагерь располагался на возвышении, чуть в стороне от извилистой реки Хинацукава, которая тянулась серебристой лентой среди мягко очерченных холмов, обрамленных густыми рощами кленов и сосен.

Сотни солдатских шатров, аккуратно выстроенных в строгие ряды, напоминали развернутый веер. Шелковые знамена с гербом Императора развевались на легком ветру. Дым от костров поднимался ленивыми столбами, растворяясь в вечернем воздухе.

На самом краю лагеря возвышалась палатка, в которой остановились Мамору и Талила. Вокруг нее размещались более крупные шатры для старших полководцев.

Сам гарнизон был окружен внушительной деревянной стеной с бойницами, сквозь которые можно было видеть движение на дальних подступах.

На противоположном берегу реки начинались земли соседней страны. Там же виднелся старый мост, по которому когда-то можно было пересечь реку. Каменные столбы, увитые мхом, напоминали о том, сколько лет он простоял, соединяя два берега. Теперь он зиял разрушенной серединой, напоминая о былых войнах.

Талила очутилась совсем в ином мире. В гарнизоне не чувствовалось той гнилой напряженности, которая висела в воздухе в столице, — здесь не было необходимости каждую минуту оглядываться через плечо.

И все же она оглядывалась, потому что в памяти крепко засели слова того стражника: в лагере у реки ее будут ждать. И она должна сбежать прежде, чем окажется в предгорье.

Мамору же словно почувствовал ее нервозность. Или о чем-то догадался. Или просто был намного опытнее и давно играл в игры с советниками, предателями и шпионами.

Потому еще ранним утром, когда Талила хотела ускользнуть из палатки, он ее окликнул.

— Куда ты собралась? — раздался его низкий, спокойный голос. Он завязывал шнурки на короткой куртке.

Талила, чьи пальцы уже коснулись полога шатра, отозвалась, не оборачиваясь.

— Я хочу выйти наружу. Это уже запрещено?

Мамору усмехнулся и плавно повернулся к ней, словно хищник, которому некуда спешить.

— Нет, не запрещено. Но если ты считаешь, что я позволю тебе бродить одной по гарнизону, когда из дворца мы привезли с собой больше шпионов, чем рыбы в реке, то ты ошибаешься.

— Я справлюсь, — отрезала она, скрестив руки на груди, стараясь выглядеть уверенно.

— Конечно, справишься, — произнес Мамору с ленивой насмешкой в голосе.

Он подошел к ней и протянул руку, чтобы откинуть полог.

— Такахиро! — позвал он, и через несколько секунд верный самурай показался возле шатра.

— Господин?

— Сопровождай госпожу Талилу всюду, куда бы она ни направилась сегодня, — коротко велел Мамору.

Она едва не заскрипела зубами, впившись в его затылок сердитым, уязвленным взглядом.

Она что, снова в клетке?! Снова заточена в подземелье?!

— Конечно, господин, — Такахиро молча поклонился, никак не высказав своего удивления или недовольства.

— Ты можешь ходить, где только захочешь, — Мамору повернулся к ней. — Но одна ты ходить не будешь.

Поначалу Такахиро раздражал ее до зубовного скрежета. Она намеренно ушла вдоль берега как можно дальше от гарнизона и лагеря, хотя изначально туда не собиралась. Самурай следовал за ней молчаливой, бесшумной тенью, но одно лишь его присутствие напоминало ей о днях, проведенных во дворце, и это воспоминание причиняло гораздо больше боли, чем ей хотелось бы.

К полудню Талила практически смирилась, а к моменту, как солнце начало клониться к закату, перестала его замечать. Она вернулась в лагерь, чтобы побывать на встрече между Мамору и полководцами, которая должна была состояться в их шатре.

Ее муж не намеревался задерживаться у речного гарнизона. Он спешил в горы, на помощь тем, кто из последних сил сдерживал наступление армии Сёдзан. И времени оставалось все меньше.

Но прежде им нужно было решить, сколько он сможет увести за собой людей, чтобы не ослабить этот гарнизон и не получить еще один прорыв границы.

— Господин, вам стоит остаться здесь. Войско могу возглавить я.

Полководец Осака — высокий и сухопарый мужчина с резкими чертами лица — пытался переубедить своего господина еще со вчерашнего вечера, когда их небольшой отряд только достиг гарнизона у реки.

— Мы не можем вами рисковать, — непримиримо добавил он под тяжелым взглядом Мамору. — Вы отправили сюда меня и Хиаши, чтобы мы приняли на себя командование и вернули контроль над перевалом.

Мамору молча, но отнюдь не терпеливо его выслушал.

— Ты уже говорил это вчера, — сказал он. — И повторяешь сейчас.

Осака, несмотря на свой немалый возраст и опыт, с трудом удержал взгляд, встретившись с глазами своего господина.

— Ваш долг — сохранить себя ради армии, — настойчиво продолжил Осака. — Если что-то случится... — и он все же осекся, заметив, как напряженно сжались пальцы Мамору на рукояти меча.

В шатре собралось не меньше дюжины людей, и лишь один из них осмелился ему перечить.

— Если со мной что-то случится, их поведешь ты, — холодно бросил Мамору. — Но пока я жив, я не буду прятаться за чужими спинами.

Он мельком посмотрел на карту, на которой были расставлены фигурки, обозначавшие вражеские силы и силы Империи. Со дня на день в гарнизоне ждали подкрепления со стороны спокойных восточных границ. Но все это занимало слишком много времени, а он не мог медлить.

Осака хотел вновь заговорить, но взгляд Мамору заставил его смолкнуть. Полководец сжал губы в суровую, тонкую нить и ничего больше не сказал. Присутствовавшие в шатре воины обменялись быстрыми, выразительными взглядами. Все они были согласны с опытным военачальником и все считали, что будет лучше, если их господин задержится в гарнизоне у реки.

Только вот их господин считал иначе.

Когда все разошлись, Мамору посмотрел на Талилу.

— Я буду ждать тебя у берега. Такахиро отдаст тебе твою катану.

Она порывисто кивнула, с трудом спрятав вспыхнувший в глазах огонь. Минувшей ночью ей приснилось, как она сжимала в ладони меч, и проснулась она с тянущим ощущением пустоты. Она никогда не стала бы его просить, но втайне надеялась, что Мамору еще раз решит повторить их тренировочный поединок. Но не ожидала, что это произойдет так скоро.

Талила сделала глубокий вдох и поспешила следом за мужем. Такахиро встретился ей через несколько шагов. Он уже все знал и потому протянул ей оружие, не дождавшись вопроса.

У берега реки царила спокойная тишина. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в теплые, золотистые оттенки, которые отражались в гладкой поверхности воды. На другой стороне, чуть выше по течению, виднелись очертания леса. Тени от деревьев начинали удлиняться, медленно распространяясь по земле, и на мгновение Талиле показалось, что в их темных формах скрывается что-то зловещее, неясное и чуждое. Но она моргнула, и ощущение исчезло.

Мамору стоял в нескольких шагах от воды, держа в руке обнаженный меч. Его лицо было по-прежнему спокойным и непроницаемым, но в его глазах было что-то — она почти могла бы назвать это ожиданием.

— Давай, — произнес он, едва она сбежала по небольшому обрыву.

Талила сжала рукоять меча и сделала первый шаг. Ее сердце забилось быстрее, когда она почувствовала, как знакомая сила и уверенность вернулись к ней, когда железо снова стало продолжением ее руки. И с каждым движением уверенность росла.

Она так увлеклась их поединком и упоительным чувством свободы, которое он дарил, что не сразу заметила неладное. И лишь когда Мамору резко остановился, и она, не ожидав этого, не сдержала удар и полоснула его своей катаной по плечу, Талила поняла, что что-то не так.

Неожиданно на горизонте появились силуэты. Тени на земле стали удлиняться, и воздух вокруг словно замер.

Талила мельком взглянула на Мамору, который сразу же сменил стойку, готовясь к нападению.

— Уходи в лагерь, — велел он ей, мягко отступая вдоль берега реки. — Это приказ.

И она ему не подчинилась.

Она вновь услышала шепот, еле различимый, но странно знакомый. Но на этот раз она была к нему готова. И уже знала, каким смертельно-опасным он может быть.

Тени обвивались вокруг нее и Мамору, медленно, не неуклонно сжимая свое кольцо и поглощая свет.

Талила замахнулась, но тут же почувствовала, как ее движения замедляются, словно что-то невидимое тянет ее назад. Прежде она никогда не сражалась с тенями и даже не представляла, что они из себя представляют. Она видела лишь, как против них выступал Мамору.

Муж грубо схватил ее за локоть и заставил стать позади себя, спина к спине. А тени с каждым моментом становились все ближе и опутывали их, как невидимая паутина. Погруженные в темноту, они не видели уже ни берега реки, ни деревьев, ни даже кромки воды.

Мамору и Талила сражались спина к спине, их мечи тускло сверкали в сгустившемся мраке. Но она даже не почувствовала, как одна из фигур приблизилась с правой стороны. Она резко развернулась, чтобы встретить ее, но тень оказалась быстрее, чем она могла ожидать. Холодные, как лед, пальцы обвили ее запястье, и Талила взвыла от неожиданной боли, попытавшись вырваться, но магия, которую использовали против нее, оказалась слишком сильна.

Мамору заметил это в тот же миг. Он бросился вперед, чтобы помочь, но тени преградили ему путь, и он принялся прорубаться сквозь них, почти обезумевший от ярости и беспомощности. Он знал, что должен был защитить ее, но было слишком поздно. Тени сковывали его движения, и, даже несмотря на все его усилия, Талила исчезала, теряясь из поля зрения.

Талила чувствовала, как ее тянут куда-то назад, во тьму и холод. Она сопротивлялась изо всех сил, что остались; она даже пыталась закричать, но только тихие звуки вырвались у нее изо рта. Ей казалось, что под ногами исчезает земля, и ее уносят все дальше и дальше. Тело напряглось, мышцы сжались в судорогах, и вдруг, в тот момент, когда она почувствовала, как усиливается давящая на нее тяжесть, на оковах на ее запястьях появилась глубокая трещина.

Магия, которую так долго сдерживали, ворвалась в Талилу с такой яростью, что она едва смогла сдержать в себе взрыв. Огонь прилил к ее рукам, и она почувствовала, как тело наполнилось жаром.

Лихорадочная, почти неуправляемая энергия захлестнула ее с головой.

Словно в ответ на ее ярость, река чуть в стороне от нее взметнулась, и забурлила вода. Талила подняла руку, и по ней моментально расползлись языки пламени. Оно коснулось реки, и река начала гореть.

Яркий огонь на несколько драгоценных мгновений ослепил Мамору, и он вскинул перед глазами ладонь, зажмурился и попятился назад. В голове бешено стучала кровь, бурлящая из-за битвы, а по вискам и шее стекал пот. Сперва он даже не осознал, что случилось.

Не мог поверить.

Не мог поверить, что оковы, которые он намеренно не скрепил до конца, спали в эту самую минуту.

Что яростная магия Талилы сорвала их, пока они вдвоем сражались против наемников из страны теней.

Вспыхнувшая огнем река привела его в чувства.

Мамору обернулся, отметив, что их враги отступили. Он больше не чувствовал, что вязнет в темном, липком тумане, и он вновь мог видеть и землю под ногами, и реку, и лес на другом берегу.

Потом его взгляд наткнулся на Талилу, и он резко остановился, словно налетел на препятствие. У нее по рукам лилось и бежало настоящее пламя: яростное и неистовое, и обжигающее. Пугающее. Ее лицо было искажено, а из-под плотно закрытых глаз по щекам стекали слезы. Оковы валялись у нее под ногами, и на них плясали тусклые искры.

Она не справлялась, осознал Мамору, и обреченность этого знания стиснула железной хваткой грудь. Она не справлялась с силой, которая на нее обрушилась, она не могла сдержать собственную магию, потому что слишком долго жила без нее.

Она привыкла жить без нее, и теперь, когда огонь вновь струился по ее рукам, Талила не могла его удержать.

Она вздрогнула, неловко взмахнула ладонью, и пламя перекинулось на тростник вдоль кромки воды. Отброшенные огнем тени никуда не исчезли. Они клубились и сжимались вокруг Талилы, и по земле стелился пронизывающий до самых костей холодок.

Когда воздух разрезало громкое звучание боевого рога, Мамору повернул голову в сторону лагеря. Оттуда к ним уже спешили вооруженные воины.

Его люди.

И он мог представить их ужас, когда те увидят Талилу...

Не раздумывая ни мгновения, Мамору бросился к ней. Исходящий от нее жар выжег воздух у него из горла и легких, и он закашлялся, чувствуя, как пламя опаляет брови и ресницы. Талила была не в себе, она словно впала в транс, в странное забытье. Она не шелохнулась, когда он приблизился. Не вздрогнула, когда он схватил ее за плечи и потряс.

И не очнулась.

— Талила! — взревел он, усилив хватку и зная, что от его пальцев потом останутся синяки.

Она раскрыла глаза и забилась, увидев его. Попыталась вырвать руки и отшатнуться, но Мамору держал ее крепко. За его спиной по-прежнему горела рука и трещал, оборачиваясь густым черным дымом, прибрежный тростник. Чуть дальше по склону бежали его люди. Они спешили, чтобы помочь ему, чтобы его спасти, но только он знал, что его спасение обернется для Талилы погибелью.

— Ты должна прийти в себя! Ну же!

Он крепко сжал ее запястья и чуть сам не отдернул руки, обжёгшись. Пламя, охватившее руки Талилы, было настоящим — ярким, жадным, обжигающим. И причиняло такую же боль, как если бы он сунул ладонь в костер.

Мамору сцепил зубы, не разомкнув хватки. Время утекало с каждым мгновением, он загривком чувствовал приближение своих людей. И присутствие теней, которые никуда не ушли. Лишь отступили ненадолго.

— Господин! — крикнул кто-то, и ветер донес до Мамору эхо чужих слов. — Господин, отступите от нее!

Талила трепетала, словно пламя пульсировало внутри нее, вырываясь наружу с каждым ударом сердца. Ее глаза метались, то задерживаясь на его лице, то теряясь где-то за гранью реальности. Она была здесь и одновременно далеко, в плену своей магии, что вырвалась из-под контроля.

— Смотри на меня, Талила!

Его слова с трудом пробились сквозь хаос, бушевавший внутри нее. Пламя с ревом обвило их обоих, но спустя мгновение огонь дрогнул.

Дыхание Талилы стало менее прерывистым, взгляд чуть прояснился. Мамору почувствовал, как пламя постепенно отступало, перестав рваться в судорожных вспышках.

Жена смотрела на него, тяжело дыша. Ее глаза были широко распахнуты, во взгляде читался ужас. Она была потрясена случившемся сильнее, чем он сам. Ее руки дрожали, кожа на запястьях покраснела, словно пламя оставило на ней следы.

Талила склонила голову и заметила валявшиеся у нее под ногами кандалы.

— Как... — прошептала она хрипло, и голос сорвался.

Как это возможно?..

— Я не... — она облизала пересохшие губы, растерянная и ошеломленная.

Талила смотрела на Мамору, словно ждала, что он сможет ответить на все ее вопросы, и это неприкрытое, обнаженное доверие рвало ему душу.

Он отвернулся, стиснув зубы так, что заболели челюсти. Он не мог смотреть на нее — на это доверие в ее глазах, как будто она верила, что он сможет исправить все.

Он не мог.

Слишком поздно.

— Уходи, — жестко приказал он. — Уходи сей час же.

Талила замерла, даже ее дыхание оборвалось. Только где-то в груди заныло сбившееся с ритма сердце.

— Что?.. — вновь повторила она и сама устыдилась собственной глупости.

Мамору резко обернулся, и его глаза были полны гнева — не на нее, а на самого себя.

— Я не смогу защитить тебя, — простонал он.

Взгляд Талилы метнулся ему за спину, и впервые она заметила воинов, что приближались к ним. Преградившие им путь тени задержат их на какое-то время. Но не смогут остановить.

— Уходи к реке, тебе придется плыть, — пока Талила медлила, Мамору схватил ее за локоть и потащил к берегу. — Не используй магию, пока не окажешься в безопасности.

— Он убьет тебя, — на выдохе прошептала она. — Император, он...

Ухмылка искривила его губы, и Мамору тихо сказал.

— Два раза не умирать. Ступай.

Мир вокруг словно замер, когда он протянул руку и самыми кончиками пальцев невесомо погладил ее по щеке. Затем его лицо исказила гримаса, и Мамору толкнул Талилу в реку. Громкий всплеск раздался в тишине, и вода сомкнулась над головой его жены.

Он отвернулся и уже больше не оглядывался. Вновь обнажил катану, поудобнее перехватил рукоять и стремительно побежал в самую гущу ожесточенной схватки: подоспевшая из гарнизона подмога расправлялась с остатками наемников теней.

Все закончилось так же неожиданно, как началось для него и Талилы какое-то время назад. Тени бесследно исчезли в одно мгновение, и вместо них на берегу реки осталось две дюжины поверженных врагов в черных, закрытых одеждах.

Мамору ходил между ними, пока те, мертвые или еще живые, валялись на земле, а следом за ним вился шепот. Все видели, что он сделал.

Он отпустил ее.

Сам толкнул в реку.

— Господин… — кто-то сунулся к нему, но был остановлен своими же.

— Разыщете мне полководца Осаку, — бросил Мамору в толпу и направился по холму обратно в лагерь.

Ему нужно было закончить множество дел до того, как он встретится с последствиями своих поступков. Любопытно, сколько писем пишутся для его брата прямо в это мгновение? И сколько будет отправлено из гарнизона в ближайшие минуты?..

Полководец нашелся в глубине лагеря, и, судя по его взгляду, весть о том, что произошло у воды, облетела гарнизон за считанные минуты.

— Подкрепление на перевал поведешь ты, — просто сказал Мамору, прежде чем Осака решился что-либо спросить. — Я должен остаться здесь.

— Господин... — у полководца, который видел битв столько, что давно перестал считать, не нашлось слов.

Мамору перехватил его взгляд и покачал головой.

— Собирай людей и отправляйтесь, как можно скорее. Империя превыше всего.

— А что делать тем, для кого Империя — это вы, господин?

— Исполнять мой приказ, — по губам Мамору скользнула слабая улыбка. — Хиаши останется. Он нужен мне здесь, если... если мои полномочия прекратятся.

Взгляд полководца подернулся гневом, и с трудом он заставил себя промолчать. Его господин прав: он должен исполнить то, что было велено. Настоящая сила заключалось в том, чтобы подчиняться приказам в те моменты, когда это было невероятно сложно. Переступать через себя и подчиняться.

Как сейчас.

— Не следует ли выделить вам охрану? — немного помолчав, спросил полководец. — Эти ублюдки проникли в гарнизон, а значит...

— Мне не нужна охрана, — Мамору покачал головой. — Сёдзан нужен был не я. Им нужна была Талила, а теперь ее нет...

— Господин...

— Мы не станем это обсуждать, — осек полководца Мамору, одарив свирепым взглядом. — Ступай. Тебе нужно многое успеть, а солнце скоро сядет.

Нахмурившись, Осака все же поклонился и оставил его, не прибавив ни слова.

Когда шаги полководца стихли, Мамору запрокинул голову и посмотрел на закатное небо. Ни одного мгновения он не жалел, что отпустил Талилу. И не пожалеет, даже когда об этом узнает его брат.

Возможно, этот закат станет для него последним.