Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 4

Талила сидела на скамье в саду, любуясь отражением цветущих вишен в спокойной поверхности пруда.

Где-то на глубине медленно исчезали мелкие куски бумаги, на которые она изорвала обе записки. Из-под своих оков она вытащила их потрепанными, и часть надписей была смазана ее кровью, но главное Талила смогла разобрать: она была не одна.

Ей писали, что ей помогут.

Помогут сбежать из дворца.

Но она никому не могла доверять. Она не знала даже, кто передал ей эти послания. Глава императорской охраны был столь убежден, что он найдет их у нее, что Талила невольно задумалась: не подстроил ли он это? Не попытался ли заманить ее в ловушку, чтобы потом поймать и доложить Императору?

Но зачем ему это?..

Талилу же не казнят. Пока не казнят. Пока она последняя из рода. Пока не родила сына, на которого так сильно надеялся Император.

Ивакура хотел выслужиться? Но он уже глава личной охраны Императора. Почетная должность, которая принесла ему уважение. Наделила его властью.

Талила вздохнула и посмотрела на свои ладони. Она не видела Клятвопреступника с вечера, и никто не явился, чтобы надеть на нее цепи. Она снова могла свободно двигаться.

Отец держал ее на очень длинном поводке. Не позволял приблизиться. Не рассказывал о своих планах. Она пыталась вспомнить, кого видела в их родовом поместье в последние полгода. Все обвиняли отца в том, что он плел интриги против Императора, участвовал в тайном заговоре.

Талила не знала об этом ничего. Ни имен союзников, если они были. Ни договоренностей. Ни-че-го. И теперь она уже ни у кого не могла спросить. В груди привычно шевельнулась глухая злость на отца, и также привычно она подавила ничтожное чувство.

Наверное, будь она другой: более сильной, более умной, более выносливой, более достойной — все сложилось бы иначе. И отец поделился бы с нею своими планами...

Она могла бы прислушиваться к разговорам во дворце, могла бы черпать сведения из ненароком оброненных намеков.

Если бы ее выпускали за пределы того крохотного пространства, которое отвел ей Клятвопреступник.

Побег — кем бы он ни был предложен — казался по-настоящему заманчивой идеей. Только бы не угодить в ловушку...

Быть может, ей стоит попросит помощи у собственной служанки, которая предана Клятвопреступнику до зубовного скрежета? Или у самурая, который осмелился ему вчера возразить? Тот ненавидит Талилу и будет не прочь от нее избавиться.

Она невесело скривила губы и посмотрела в сторону мостка, перейдя по которому, могла оказаться в другой части огромного сада. У перил неподвижно застыл приставленный Клятвопреступником самурай. Он не пропустил Талилу, когда она подошла к мостку. Последняя ниточка, которая соединяла ее со свободой, была разрезана.

Нехотя Талила встала и принялась бродить вдоль пруда. Стражники следовали за ней на расстоянии нескольких шагов неслышными тенями.

Все вокруг казалось таким... спокойным и мирным. И это раздражало ее до зубовного скрежета. Никогда прежде она не жила в такой иллюзии, как когда оказалась в императорском дворце. Никогда прежде не чувствовала себя настолько оторванной от реальности.

За высокими заборами скрывался совсем иной мир. Жестокий, погрязший в войнах и борьбе за власть. Люди голодали, жили в нищете. Их выгоняли из домов, облагали непомерными податями. Границы Империи подвергались постоянным нападениям.

Но здесь, в глубине императорского дворца щебетали птицы, и лепестки вишни плавно скользили по прозрачной поверхности пруда.

Талиле хотелось кинуть камень, чтобы по воде разошлись круги.

Еще сильнее ей хотелось выжечь этот пруд до дна.

Но для начала ей нужно вернуть себе свободу.

Отец не допускал ее к делам, но она помнила, что в последние месяцы в их поместье зачастили гости. Все началось чуть больше года назад, когда он вернулся из столицы, крепко с кем-то поругавшись: она почувствовала всю силу отцовского гнева на своей шкуре.

Талила так и не осмелилась у него спросить, что произошло во дворце во время ежегодного собрания глав кланов.

Теперь, верно, она уже никогда не узнает. Никто не захочет рассказать ей правду.

Если только…

— Свитки... — прошептала она потрясенно, не веря своей догадке.

Если только не осталось свитков, ведь все, что происходило на таких заседаниях, должны были тщательно записывать.

Но чтобы до них добраться — даже если они есть! — ей нужно покинуть свою тюрьму, границы которой очертил Клятвопреступник.

А для этого ей придется попросить его.

Попросить убийцу.

Зубы свело болью, стоило Талиле только подумать об этом. Верно, у нее язык к небу приклеится, когда она решит открыть рот, чтобы озвучить свою просьбу...

Но нужно было начинать. Пусть призрачный, но шанс. Но надежда. Иначе она так и останется пешкой и племенной кобылой в чужой игре. Императору нужно, чтобы она передала свой дар по наследству детям. После этого он прикажет ее убить. Она живая — неизменная угроза для него и его семьи. Никому не нужны подобные риски, даже если отчаянно хочется сохранить своего ручного зверька.

Клятвопреступник ведет с ней свою собственную игру, и в ней Талила хотела разбираться еще меньше, чем в том, что замыслил Император.

И советник Горо.

И послы граничащих с Империей стран, которые находятся с ней в состоянии тихой войны последние десятилетия. Вспышки насилия то затухали, то разгорались сильнее, но борьба не прекращалась никогда.

И посреди всего этого — она. Глупая девчонка, нелюбимая родным отцом, ничего толком не знающая. Одинокая. Превосходная жертва и мишень.

Талила зажмурилась и попыталась вспомнить, каково было ощущать в руке тяжесть меча. Тогда она не были ни жертвой, ни легкой добычей. Она была воином.

Пора возвращать свое.

— Передай моему мужу, что мне нужно с ним поговорить, — сказала Талила Юми, едва вернувшись из сада.

Служанка подняла на нее тусклый взгляд.

— Я передам господину Мамору, — отозвалась дерзкая девчонка, намеренно выделив голосом обращение.

Талила подавила усмешку. Кажется, она была права. Юми с радостью бы от нее избавилась. Нужно использовать это в своих интересах.

Но прошел день, а Клятвопреступник так и не явился. Вечером, закончив ужинать в одиночестве и не съев ни крошки из-за отсутствия желания, Талила, скрепя сердце, подступила к Юми с вопросом.

— Ты передала мое послание? — спросила она, пристально всматриваясь в дернувшееся лицо служанки.

Та скривилась, словно съела что-то кислое.

— Конечно, передала, госпожа, — сказала и вновь бросила на Талилу странный, осуждающий взгляд.

— Он ответил что-нибудь?

— Господин Мамору не может прийти к вам сегодня, — нехотя выдавила из себя служанка.

— Что это значит? — против воли Талила нахмурилась. — Где он?

Она не волновалась о Клятвопреступнике. Разумеется, нет. Ее раздражала скрытность Юми, ее косые, странные взгляды. Слова, которые та цедила сквозь плотно сжатые зубы. Презрительно приподнятая верхняя губа.

— В других покоях, — с еще меньшим желанием ответила служанка и, подхватив поднос, заспешила прочь из комнаты.

— Стой, — Талила схватила ее за запястье и больно сжала.

Ее хватка еще не утратила прежнюю силу.

— Я хочу его видеть. Отведи меня к нему.

— Госпожа, это не...

— Это невозможно, госпожа, — на помощь Юми пришел тот самурай, который накануне оспорил приказ Клятвопреступника.

Услышав их громкие голоса сквозь стену, он раздвинул двери и ступил на порог спальни. Талила смерила его ледяным взглядом.

— Как твое имя?

— Такахиро, госпожа.

Слово «жаба» он бы и то произнес с меньшим неодобрением и презрением, чем «госпожа» по отношению к Талиле.

— Я желаю видеть своего мужа, Такахиро, и приказываю тебе отвести меня к нему.

По лицу мужчины пробежала самодовольная улыбка. Он посмотрел Талиле в глаза и сказал, не скрывая своего торжества.

— Я не могу этого сделать, госпожа. Я подчиняюсь приказам лишь моего господина. Не вашим.

— Где он?

— Этого я тоже не могу вам сказать.

Талила длинно, тяжело выдохнула через нос и поднесла ладони к вискам, массируя их.

— Ступайте прочь. Оба.

Что же. Свитки могут и обождать. Для начала ей следует выяснить, какую тайну Клятвопреступника так истово и непримиримо охраняют его слуги. И почему он не приходит в собственные покои уже вторую ночь.

Она посмотрела на свои руки. Обручья, блокирующие магию, были на ней. Но цепей больше не было. Не было препятствия для нее схватить Юми за горло и придушить... Только вот этим она ничего не добьется. Девчонка была предана Клятвопреступнику. Она не разболтает его тайну. И она ненавидит Талилу лютой ненавистью.

В тот вечер ей пришлось переступить через себя и устроить истерику. Никогда прежде она не вела себя подобным образом... Это было недопустимо для воина, для самурая, для достойной женщины. А именно такой и растили Талилу.

Но она держала в уме свою цель. И потому заставила себя перевернуть поднос с едой прямо на бамбуковые циновки и накричать на служанок, которые попались под руку. Устроенный Талилой шум привлек внимание и Юми, и самураев, которые сторожили ее. И пока все вокруг даже не пытались сдержать своего уничижительного презрения, она, воспользовавшись беспорядком и суетой, спрятала в рукав палочки для еды, вырезанные из слоновой кости.

Она планировала воспользоваться ими как оружием.

Никто не заметил, что она взяла их. Никто не проверил подносы с осколками посуды и остатками трапезы.

Талила старательно подавляла ухмылку, чувствуя на себе чужие взгляды. О, она давно привыкла к неодобрению и недовольству. Глупые молоденькие служанки и самураи понятия не имели, что ей приходилось терпеть дома.

Ночью она устроилась на футоне почти счастливая, кожей чувствуя приятное прикосновение гладкой поверхности палочек. В умелых руках они могли стать превосходным оружием, а Талила была очень хорошей ученицей. И умела сражаться не только на мечах.

Ей оставалось дождаться, когда Юми, уже привычно и обыденно, ближе к утру тайком проскользнет в спальню, чтобы достать новую стопку одежды из встроенного шкафа. Было сложно бороться со сном, но Талила справилась. Едва за служанкой закрылись двери, она бесшумно поднялась и на цыпочках, бесшумно ступая, подошла к стене. Она знала, что один из стражников пойдет вслед за Юми: именно так он поступал в предыдущие разы.

Когда из-за стены раздались негромкие, удаляющиеся шаги, Талила резко распахнула двери. Оставшийся в одиночестве стражник повернулся к ней, еще ничего не подозревая, и она молниеносно налетела на него, воспользовавшись своим преимуществом. Самурай не ожидал ее атаки. Он не ожидал, что Талила набросится на него и двумя прицельными ударами по болевым точкам на шее лишит его сознания.

Ей даже не пришлось воспользоваться украденными палочками. Талила с трудом успела подхватить его тело, когда самурай завалился навзничь. Она едва не рухнула на пол вместе с ним, но в последний момент удержалась на ногах. Все же она невероятно ослабела за время своего заключения.

Смахнув с лица прядь волос, выбившуюся из пучка, Талила огляделась, припоминая, в какую сторону удалялись шаги Юми и второго самурая. Ей повезло, что Клятвопреступник вел удивительно затворнический образ жизни. Он почти не держал в своей части дворца слуг, в его личной охране было мало самураев. Даже наложниц его Талила еще не встречала.

Может, застанет его нынче ночью с одной из них?..

Она думала об этом, когда оценивала собственные риски, но все же решила, что Клятвопреступник проводил эти таинственные ночи не с наложницами. Она не знала, как объяснить свое чутье. Но знала, что не ошибается.

Поэтому она и решилась на то, что сейчас сотворила. Чем бы ни занимался Клятвопреступник ночами, что бы он от нее ни скрывал — это было очень и очень важно для него. И Талила намеревалась это выяснить.

Прижавшись к стене, она повернулась направо и поспешно зашагала, почти побежала вперед. Она кралась по длинным, темным коридорам императорского дворца, прислушиваясь к каждому звуку. Тишину нарушал только ее дыхание и редкий шепот ночного ветра, просачивающегося через решетчатые окна. Полы ее длинного кимоно шуршали о татами пол, но она старалась двигаться тихо, словно тень, чтобы не выдать себя.

Впереди, в слабом свете масляных фонарей, мелькнули две фигуры — Юми и самурай. Когда они свернули в боковой проход, Талила ускорила шаг. Она выглянула из-за угла и успела увидеть, как дерзкий стражник Такахиро, поджидавший тех двоих возле дверей, раздвинул их, и все втроем они вошли в комнату.

Сердце Талилы колотилось все сильнее и сильнее. Решив не медлить, она подбежала к дверям и замерла, когда услышала грудной, полный боли стон. Затем до нее донесся негромкий шепот, в котором она не могла ничего разобрать.

Талила сделала глубокий вдох, пытаясь унять громкий стук сердца, и распахнула двери.

И сразу же почувствовала на себе три враждебных взгляда: от служанки, Такахиро и юноши, которого она уже встречала в личной охране своего мужа.

Клятвопреступник лежал на футоне, который был сдвинут в самый центр комнаты. Непривычно и странно. Она почти ничего не смогла разглядеть, потому что собой его закрыли оба самурая, одновременно шагнувшие вперед, и Юми, сидевшая на коленях на татами рядом с ним.

Она ничего не видела, но вновь услышала его стон. И тихий шепот служанки.

— Господин...

Талила бегло осмотрелась, пытаясь разглядеть хоть что-то. Ее внимание привлек дальний угол: там, на специальной подставке, покоились доспехи и оружие — тщательно отполированные кусаригама и меч, которые блестели даже в лунном свете. Над ними на стене висел скромный свиток, изображавший пару устремлённых в небо журавлей. Рядом же, на небольшом настенном выступе, стояла керамическая ваза с единственным свежим цветком.

Талила фыркнула и поспешно отвела взгляд. Ей не было дела до свитков и цветов, которыми Клятвопреступник решил украсить свои покои.

— Как вы посмели... — Такахиро оправился от изумления первым. Он шагнул вперед, и она мгновенно скользнула в сторону, уходя от прямой линии с ним, и сжала в руках палочки для еды.

— Тихо! — она думала, что ее муж без сознания, но ошиблась.

В ночном спокойствии и умиротворении голос Клятвопреступника прозвучал оглушительно.

— Подай мне куртку! — велел он низким, сдавленным голосом, едва ли не рыча.

Его дыхание было неровным, как у человека, который пытается не показать слабость, даже если каждая мышца горит от боли.

Талила же ступила еще правее и вытянулась всем телом, чтобы рассмотреть то, что от нее отчаянно пытались скрыть. Но Такахиро, казалось, был готов скорее умереть, чем позволить ей сделать это. Он прыгнул на нее, заставив обороняться, чем перетянул ее внимание только на себя.

Когда Талила раскусила план этого щенка, было уже поздно.

Повернувшись к ней лицом и спрятав спину, Клятвопреступник поднялся с футона, едва сдержав болезненный стон. На его обнаженной груди поблескивали капли пота. Он был одет лишь в широкие штаны хакама, и когда Юми подала ему куртку, он резко перехватил ее одной рукой. Другую он плотно прижал к ребрам, как будто пытался скрыть рану.

Казалось, что его тело разрывалось на части от напряжения, но взгляд его оставался твердым и ясным. Рваными, неловкими движениями Клятвопреступник накинул ткань себе на плечи, аккуратно подтягивая края, чтобы скрыть следы крови.

Он стиснул зубы, выпрямился, несмотря на пронизывающую боль, и посмотрел в сторону Талилы. Клятвопреступник застыл, когда увидел её. Она стояла, прямая, как натянутая струна, пряди волос из растрепавшегося пучка ниспадали на плечи. В ее глазах не было страха — лишь ледяная ярость, давно ставшая привычной.

Нижняя губа Талилы подрагивала. Низко ли ей было признаться, что мучения ее врага, человека, которого она ненавидела, доставляли ей... удовольствие?..

И не будет ли предательством по отношению к собственному отцу сказать, что в глубине нее какая-то часть сопротивлялась и не желала упиваться страданиями Клятвопреступника?.. Словно в этом было что-то постыдное, что-то подлое и низкое. Неправильное. Ведь эти раны он получил не в бою, не в поединке. И их ему нанесла не она, не Талила.

Их взгляды встретились.

— Ты не должна быть здесь, — выдохнул он с видимым усилием. Голос его прозвучал глухо, натянуто — Ты ослушалась меня.

— Ты ранен, — спокойно сказала Талила, ее взгляд скользнул к краю куртки, из-под которой виднелись размазанные пятна, похожие на кровь. — Кем?

Плечи Клятвопреступника напряглись. Он чуть повернул голову, посмотрел поочередно на Юми и Такахиро, и Талила вновь испытала мрачное удовлетворение. Их ждет наказание, в этом она не сомневалась.

— Возвращайся в свою комнату, — велел он ей. — Пока не сделала хуже.

Брови Талилы вопросительно изломились. Она не двинулась с места. Ее ненависть к нему кипела, но сейчас она была глухой, подавленной чем-то более глубоким. Она ненавидела Клятвопреступника, но глядя на то, как он едва держался на ногах, она не могла найти в себе злорадства.

— Я должна ненавидеть тебя, — сказала она наконец, ее голос дрогнул, но взгляд остался жестким. — Но почему-то мне не хватает сил радоваться твоим страданиям.

Мамору резко втянул воздух, словно ее слова резанули его сильнее, чем любая рана. Но когда он заговорил, ничто в голосе не выдавало его истинных чувств, какими бы они ни были.

— Такахиро, проводи госпожу Талилу в спальню. И возвращайся.

— Да, господин, — самурай не успел ступить и шага к ней, когда она резко отпрыгнула в сторону и встала в стойку для обороны.

— Я не уйду, пока не получу ответы на свои вопросы.

Клятвопреступник сцепил зубы и посмотрел на нее взглядом, который многих заставил бы поежиться. Но Талила уже приблизилась к отметке, когда ей нечего было терять.

— Ты уйдешь сейчас. Тихо и спокойно. Или громко — но уже с императорской стражей и в цепях, в которых проведешь остаток своих дней.

— А что будет с тобой? — она полоснула его вызывающим взглядом. — За то, что сам спустил жену с поводка.

— Я это переживу, — отчеканил он уставшим голосом, и она поверила ему с первого и до последнего слова.

Яркий, жгучий румянец прилил к ее щекам, когда Талила осознала, что она проиграла.

Вновь.

Или же она сможет извлечь пользу из того, что увидела этой ночью?..