Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 29

— Это очередная ловушка, — сказал полководец Осака, изучив послание.

Талила дернула плечами.

— Они заманивают вас, госпожа, — прибавил он.

Она усмехнулась. Не нужно было быть великим правителем, чтобы догадаться. Аккуратно свернув свиток, она посмотрела полководцу в глаза.

— Никто не должен знать.

Осака кивнул без малейшего промедления.

— А теперь я хочу поговорить с советником Горо, — сказала Талила и решительно зашагала вглубь лагеря к месту, где держали пленных.

Губы дрожали. Она шла и удивлялась тому, что идет, потому что ноги подкашивались. Она не понимала, где и как нашла в себе силы что-то делать, что-то говорить. И удерживать на лице спокойное выражение, ведь на нее было устремлено множество взглядов, и она не имела права, не могла сейчас показывать, что чувствовала на самом деле.

Как сердце раздирали на части боль и тоска, как все внутри сжималось при одной только мысли, что Мамору оказался в плену...

Она думать об этом не могла! И вспоминала, как стояла тогда перед советником Горо и смотрела на обрубленные волосы и катану мужа, и с трудом заставляла себя дышать. Теперь же вокруг не было толпы, из которой вышел бы Мамору. Ничего не было, лишь проклятый свиток со страшным известием...

Все вокруг двоилось и расплывалось из-за слез, которые Талила смахивала и смахивала, не позволяя пролиться.

Никто не должен знать, никто. Она не удержит войско, если пройдет слух, что Мамору был захвачен армией Императора...

И они проиграют.

Но и долго скрывать правду она не сможет, потому что среди самураев уже поползли разговоры и пересуды. Все знали, что Мамору отправился вместе с дозорными посмотреть на сожженную деревню, и давно ждали его возвращения. Еще день, два, три, и Талиле придется что-то отвечать…

«Приходи ко мне, и я сохраню ему жизнь».

Советник Горо нашелся ровно там, где был должен. Ей стоило лишь взглянуть на него, и по рукам прошла горячая волна, и пламя вспыхнуло на кончиках пальцев. Талила сжала крепкий кулак, чтобы его унять. Она опустила взгляд и поняла, что дрожали не только губы. Она даже не чувствовала, но ее ладони тряслись так, словно она билась в безумном припадке.

«Надень оковы, и я отпущу его».

По пленным прошел шепоток, когда они заметили ее появление. Советник Горо повернулся одним из последних. Ожоги на его лице выглядели даже хуже, чем во время их разговора несколько дней назад. Лопнули образовавшиеся волдыри, и Талила видела воспаленную кожу.

Был ли он замешан?..

Она смотрела на советника Горо и пыталась понять, и прекрасно осознавала бесполезность этого занятия.

Мамору говорил, что в войске было полно предателей, даже после расправы над Хиаши и другими. Он говорил, что советник Горо непременно изыщет способ передать во дворец весточку. И он не верил ничему, что тот рассказывал.

Талила обернулась через плечо: полководец Осака стоял на шаг позади, еще более мрачный, чем прежде. Она почти физически чувствовала его неодобрение.

— Моя госпожа? — слегка насмешливый голос советника Горо резанул по обнаженным нервам. — Что я могу для тебя сделать?

— Ты хочешь жить, советник? — спросила она без улыбки.

И ее вопрос заставил мужчину опешить. Он хотел усмехнуться, но мешала обожженная щека, и потому он лишь кивнул.

— Ты слышал, верно, что господин Мамору покинул лагерь два дня назад, — она намеренно преуменьшила время, что прошло, — и теперь я стою во главе войска.

Советник Горо был далеко не глуп, и потому слова Талилы заставили его напрячься. Он подобрался весь и широко расставил ноги, на которых с трудом мог долго стоять: сказывались раны и боль, что сопровождала любое его движение.

— Слышал, — ответил нарочито коротко.

— И никто не посмеет мне перечить. Скажем, если я захочу казнить дерзкого пленника, — тщательно проговаривая каждое слово и делая длинные паузы, продолжала вслух размышлять Талила.

Она почувствовала, как на нее посмотрели многие из тех, кто был связан с советником Горо одной веревкой, и по ее бледным губам скользнула быстрая улыбка. Это хорошо. Пусть боятся.

— Чего ты хочешь, госпожа, от бедного старика? — спросил он.

Она усмехнулась.

— Чтобы ты рассказал, какие ловушки могут поджидать меня во дворце?

— Вы уже планируете осаду? — не спрятав оскала, поинтересовался советник Горо.

Талила ласково улыбнулась ему и подняла ладонь, позволив появиться на ней огню. Пламя отражалось в ее глазах и бросало тени на бледное лицо, отчего подбородок казался острее, а скулы — еще более запавшими. Взгляд же, в котором танцевали искры, завораживал и притягивал одновременно.

Не выдержав, советник Горо отвернулся первым.

— Ты дешево продашь свою жизнь, если рискнешь появиться во дворце, — нехотя выплюнул он сквозь зубы.

Лицо Талилы не дрогнуло. Пока он не сказал ничего, о чем бы она не догадалась сама.

— Тебе что-то известно об этом, — сказала она прищурившись.

Советник Горо не стал себя сдерживать и вернул ей колкий, насмешливый взгляд.

— Было очень глупо вам двоим полагать, что вы сможете переиграть Императора, — отозвался он, и в его голосе прозвучало торжество, которое он не стал скрывать.

Талила вновь стиснула кулаки и задышала тяжело, через нос, пытаясь унять сердце, что бешено колотилось. Перед глазами больше не расплывалось от слез, теперь там плясали кровавые круги. Она пыталась сосредоточиться, но хаотичные мысли в голове не желали укладываться. Понятно было лишь одно: Мамору сам шагнул в ловушку, что была расставлена.

Ладони дернулись накрыть живот, но она вовремя себя остановила.

Похоже, Император предугадал многое, но знал ли он о том, что она скрывала ото всех? Знал ли он о ребенке, которого она носила под сердцем?

Дитя, которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.

Прикусив изнутри щеки, Талила обожгла советника Горо ожесточенным, злым взглядом. Она могла бы сжечь его прямо сейчас, стоило лишь шевельнуть рукой, но...

Но что-то на кромке ее сознания сопротивлялось. Интуиция? Предчувствие?..

Не прибавив больше ни слова, она развернулась и пошла прочь и вскоре услышала позади себя шаги полководца Осаки. Спиной она ощущала, что советник Горо глядел ей вслед: растерянно, вопросительно. Она не стала оборачиваться.

Лишь отойдя на значительное расстояние, посмотрела на полководца Осаку.

— Мы выступаем. Подготовь войско.

— Но что мы им скажем?

— Правду, — она жестко усмехнулась. — Мы скажем им правду.

Еще совсем недавно она думала, что весть о том, что Мамору угодил в плен, губительно повлияет на боевой дух самураев. Но один короткий разговор с советником Горо заставил ее пересмотреть свои убеждения.

— Госпожа... — начал полководец Осака, но осекся, когда встретился с ней взглядом.

Так много было в глазах Талилы от Мамору в ту секунду.

— Мы пойдем до самой столицы, как и хотели. Император не причинит ему вред... непоправимый вред, — добавила она тихо, посерев лицом, — потому что понимает, что, если он это сделает... меня уже ничего не удержит.

— Вы не должны идти к нему добровольно и надевать кандалы, это будет смертным приговором и для вас, и для господина Мамору.

— Я знаю... — она тяжело вздохнула и опустила взгляд на свой живот, который по-прежнему оставался таким же плоским, как и недели назад, — но я думаю, что Император не учел одного, — и Талила подбородком указала вниз.

Полководец Осака нахмурился и посмотрел на нее с сомнением.

— Вы не можете быть уверены. И вы не знаете, как дитя повлияет на вашу силу, — переборов себя, тяжело обронил он.

— Может, и не знаю. Но я знаю, что мой ребенок станет гибелью старого миропорядка. Что, если в Пророчестве говорится об Императоре? О целой династии, что стоит за его плечами, которая превратила страну в руины? Которую давно пора уничтожить, чтобы мы все могли начать жизнь?

Талила помассировала двумя пальцами переносицу и устало вздохнула.

— Я ничего не знаю, ты прав. Лишь то, что мой муж схвачен приспешниками Императора, он в плену и, вероятно, подвергается пытками. А за моей спиной стоит огромная армия, в моих руках — вся сила огня. И я не остановлюсь, пока не освобожу Мамору.

Полководец Осака с несколько мгновений изучал ее тяжелым, давящим взглядом. Решив что-то для себя, он опустился перед ней на одно колено и сложил руки в уважительном воинском жесте: кулак одной упирается в раскрытую ладонь другой.

— У вас есть моя катана, госпожа, — сказал он, заглянув ей в глаза. — И моя жизнь.

С трудом сглотнув, Талила заставила себя кивнуть. Глаза невольно увлажнились, в горле запершило.

— Поднимай войско, — велела она хрипло. — Мы выступаем сейчас же.

***

«Приходи ко мне, и я сохраню ему жизнь».

«Надень оковы, и я отпущу его».

***

Следующие две недели стали самыми тяжелыми за всю ее жизнь. Прежде Талила думала, что ей было тяжело, когда убили отца, а ее схватили, заковали и бросили под ноги Императору. Когда заставили выйти замуж за его старшего брата-бастарда, Клятвопреступника, презираемого всеми ублюдка без чести, совести, сердца.

Да. Тогда, в императорском дворце она думала, что ей тяжело. А ведь Мамору всячески пытался ее уберечь. И сделать это так, чтобы никто не догадался, потому что привязанность для него означала смерть.

Она была наивной.

Больше нет.

Каких усилий ей стоило стать перед рядами самураев и объявить, что их господин оказался в руках врага, — невозможно представить. Она и сама не понимала, как справилась, как выдержала этот вихрь ненависти, гнева, злости, растерянности и отчаяния. Как не утратила контроль, как не позволила воинам слепо сорваться с места и броситься вперед.

Многие говорили, что они должны стереть с лица земли все, что лежит между лагерем, где стояло войско, и столицей. Сжечь и уничтожить, чтобы осталось лишь пепелище и разруха. Кто-то впал в глубокое отчаяние, веря, что без Мамору они обречены, и теперь у них остался лишь один путь — сдаться и уповать на милость Императора.

Пожалуй, со вторыми справиться было даже проще, чем с первыми, потому что что-то глубоко внутри Талилы сопротивлялось и не желало приносить еще большие боль и кровь землям, которые уже пострадали от их противостояния.

Тем не менее, ей пришлось.

Войско продвигалось быстро, почти не встречая сопротивления. Наверное, они все ошиблись в своих предположениях, и основные силы Император сосредоточил вблизи столицы. За недели, что прошли со дня, когда Талила получила письмо, случилось лишь несколько столкновений с силами противниками: мелких, совсем незначительных.

Она запретила трогать деревни, если жители не оказывали сопротивления, и приказала не разрушать города, что встречались им на пути, но знала, что не все самураи подчинились. Полководец Осака регулярно сообщал о беспорядках, отводя глаза. Ему было не под силу проследить за каждым, и скрепя сердце, Талила приняла это.

По правде, у нее почти не осталось сил тревожиться из-за безымянных жителей безвестных поселений. Сердце болело за Мамору.

И за себя. За то, что она намеревалась совершить.

Когда до столицы оставалось три дневных перехода, к ней вновь подступился полководец Осака. Момент он поймал идеальный: войско отдыхало после изматывающего пути, на кострах готовился скудный ужин, а Талила, выслушав ежевечерние донесения, тренировалась, чуть отойдя от основного лагеря.

— Вы уверены, госпожа? — спросил этот стойкий самурай, смотря на нее больными глазами.

Сжав ладонь, Талила погасила пламя. За две недели она преуспела в обращении со своей магией, которая изменилась с момента, как в ней зародилась новая жизнь. Огонь подчинялся ей гораздо лучше, чем прежде, и редко выходил из-под контроля. Только если ею обуревали слишком сильные эмоции.

И Талила этого боялась, потому что знала, что во дворце Императора эмоции будут не просто сильными. Потому и старалась обращаться к магии при каждой возможности, даже если было неудобно, даже если она была расстроена или опечалена, даже если чувствовала себя мертвым, высохшим сосудом.

Вот и сейчас она остановила тренировку только потому, что боялась ненароком причинить полководцу Осаке вред.

— Уверена, — обронила ровно и взглядом прошлась по выжженной земле вокруг себя.

— В ваших руках не только жизнь господина, но и моя, — вдруг усмехнулся полководец.

Талила сперва не поверила тому, что услышала и вскинула на него пронзительный взгляд. Она не видела ни одной его улыбки уже несколько недель.

— О чем?.. — спросила обескураженно.

— Если господин Мамору вернется, а вы нет, он меня убьет. И будет прав. Впрочем, не думаю, что господин успеет, ведь я убью себя первым.

С совершенно серьезным лицом отозвался полководец, и с мгновение Талила оторопело смотрела на него. Она уже всерьез задумалась, а не начала ли сходить с ума, но потом все же рассмеялась. Громко и искренне.

— Хорошо, — сказала она, когда приступ веселья иссяк. — Я постараюсь вернуться.

— Благодарю, госпожа, — полководец Осака церемонно склонил голову.

Он также окинул взглядом черную землю вокруг нее.

— Вижу, что вы преуспели, — произнес уже серьезно, без намека на улыбку.

— Да... — отозвалась она тихо.

— Я давно догадывался, что в вас таится великая сила, госпожа. Но, признаюсь, не представлял, насколько она способна изменять все вокруг.

Подобное признание вышибло из Талилы дух. Она судорожно втянула носом воздух, почувствовав, как внутри все взметалось. Сердце забилось часто-часто, по рукам расползся жар и забегали мурашки, и она не сразу нашлась с ответом. Пришлось переждать, пока разожмутся тугие тиски, что стянули горло, мешая говорить.

— Я считала ее проклятьем, — все же выдохнула она.

Полководец Осака кивнул.

— Мы все ошиблись в этом, — сказал он и, слегка поклонившись, ушел, оставив Талилу в смятении.

Когда его шаги стихли, она зажмурилась и вытянула вдоль тела руки с кулаками. Сосредоточившись, она свела на переносице брови и крепко стиснула зубы, пытаясь почувствовать, как чуть пониже груди, ровно по центру, зарождается ее сила, ее огонь. И когда она ощутила жар, ощутила горячую-горячую точку, постаралась направить ее в руки, к запястьям, которые по-прежнему обвивали шрамы от старых кандалов.

И скоро на них появятся новые...

Талила попыталась вспомнить, что чувствовала в тот момент, когда расплавила свои оковы. Ее магия не имела тогда выхода, и вся сила была направлена в одну точку, и она была так велика, что справилась с тем, что прежде казалось Талиле невозможным.

Ей предстоит повторить это.

Наутро вернулись дозорные.

— Войско Императора сосредоточено на подходах к столице. Они воздвигли укрепления и выставили заграждения. И готовы к долгой осаде.

— Этого не потребуется, — усмехнулась Талила, выслушав донесение.

После того единственного письма она больше не получала никаких вестей и не знала, радоваться ли ей или опасаться. Если бы его пытали и потом присылали ей доказательства, для нее все было во сто крат тяжелее. Но не меньше ее угнетала и эта тишина, неведение. Словно Мамору просто перестал существовать, словно его никогда и не было.

Она старалась гнать прочь мысли, но они были с ней ежедневно, ежечасно.

— Я уйду тихо, — сказала она полководцу Осаке на следующую ночь, когда до столицы оставалось совсем немного. — Ты должен будешь все объяснить.

Сказала и опустила глаза, потому что то, о чем она просила самурая, было малодушием. И она стыдилась, но иначе не могла. Боялась, что ее не отпустят, если она расскажет о своем истинном намерении. О том, которое она скрывала от всех. О том, что укрепилось в ней с той минуты, как она развернула проклятый свиток...

— И удержать войско, — прибавила она, стараясь не смотреть на застывшее лицо полководца. — Я знаю, что прошу многого, но...

— Это не много, госпожа, — он перебил ее, чем нарушил немало неписаных правил. — Это ничто в сравнении с тем, что сделаете вы.

Губы Талилы задрожали, брови некрасиво изогнулись. Она изо всех сил старалась сдержаться и не расплакаться, и опустила голову.

— Я лишь надеюсь, что вы понимаете, чем рискуете… — прибавил полководец тихо.

В ее взгляде блеснула ненависть, когда Талила распрямилась. Не к Осаке, конечно же, нет. К человеку, который скрывался за стенами столицы.

— Если что-то не получится... если что-то пойдет не так... я найду способ покончить с этим, — произнесла она твердо и услышала, как полководец вздохнул.

— Для меня огромная честь, что я знал вас, госпожа.

— Не говори так, словно мы прощаемся, — Талила потрясла головой. — Мы еще увидимся. И ты встретишься со своим господином.

Она хотела сказать что-то еще, что-то очень важное, но не нашлось слов. В груди закололо, и ей пришлось спешно уйти, потому что во взгляде у нее по-прежнему блестели слезы, а на сердце лежала огромная тяжесть.

Она знала, чем рискует. Знала, что подведет всех, если что-то не удастся.

Но поступить иначе она не могла. И не попробовать спасти мужа — тоже.

Лагерь она покинула вместе с отрядом дозорных ранним утром. Натянула пониже капюшон и держалась ото всех в стороне, и никто не обратил на нее внимания. Слишком устали люди. Слишком все они были измотаны. Выгадав момент, она отделилась от своих спутников и помчалась верхов в направлении столицы, туда, где виднелись императорские стяги.

Ей кричали вслед, кто-то даже поскакал за ней, но вскоре отстал, потому что Талила была легкой, а ее кобыла — быстроногой.

И вскоре она оторвалась от своего единственного преследователя и ступила на дорогу, что вела прямо в сердце Империи.

Она не оглядывалась, хотя душа требовала на миг бросить взгляд назад. Вместо этого, сжав губы до побеления, Талила направилась вперед. Дозорные Императора заметили ее гораздо раньше, чем она приблизилась к вражескому войску, к моменту, как она достигла места, где ровными рядами выстроились самураи, весть разлетелась далеко-далеко.

Она двигалась с почти бесстрастным лицом, и воины расступались перед ней. Ей в спину летели шепотки, ненавидящие взгляды, ругань, проклятья. Она не обращала внимания и смотрела прямо перед собой. Многие вздрагивали, когда она проезжала рядом, словно боялись, что малейшее ее движение обернется огнем.

Талила облизала пересохшие губы и посмотрела на видневшуюся вдали столицу. Усталая и решительная, она чувствовала каждый взгляд, устремлённый ей в спину, но не позволяла себе оборачиваться.

«Я здесь, Мамору. Я не позволю им сломить нас», – слова шли из сердца.

И, ступив на этот путь, Талила шла дальше, зная: назад возврата нет.