Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 5

— Такахиро передал, что вчера ты хотела меня видеть.

С этими словами Клятвопреступник подошел к скамье напротив пруда, на которой уже привычно сидела Талила. Она же, проклиная правила, что с детства были вбиты, поднялась на ноги, когда муж приблизился.

Его шаги она уловила еще издалека. Мамору и не таился.

Талила взглянула на него, внимательно ища на лице последствия прошедшей ночи. Но со стороны Клятвопреступник выглядел так, словно ей все приснилось. Словно она не видела, как он шатался и с трудом держался на ногах, и тщательно скрывал от нее спину, натянув куртку прямо поверх голого тела и размазанной крови.

Она не спала этой ночью ни минуты. Не смогла заснуть. Едва оказавшись в отведенных ей покоях, Талила принялась искать, куда спрятать палочки, которые у нее никто так и не отобрал. Ее единственное оружие. Жалкое, но лучше, чем ничего. Они придавали ей такую уверенность, которую порой она не чувствовала, даже держа в руках меч.

Палочки она решила закопать в саду, недалеко от деревянной веранды, на которую смотрели раздвижные перегородки-сёдзи в ее покоях. Укрытие было ненадежным, но держать их совсем близко к себе, в комнате, было бы величайшей глупостью.

— Я хотела бы ходить куда-то дальше этого сада и спальни, — сказала Талила, постаравшись, чтобы ее голос звучал ровно. — В библиотеку, к примеру. Я не привыкла бездельничать. Я хочу чем-то занимать эти бесконечные дни.

Она не желала выглядеть жалкой, умоляющей о милости слабачкой. Но она была вынуждена просить о чем-то человека, который убил ее отца, от которого она была в полной зависимости. И хотела сохранить остатки достоинства.

Клятвопреступник вскинул брови и посмотрел на нее с легким интересом.

— Эта ночь показала, что ты можешь ходить куда-то дальше спальни, — сказал он без малейшей усмешки.

Она могла бы попробовать его шантажировать. Талила размышляла об этом все утро. Но внутреннее чутье говорило ей, что муж не поддастся. Она бы не поддалась. Чем она может ему угрожать? Рассказать Императору? Но разве могла она быть уверенной, что в итоге ее слова не ударят по ней же?

Насколько она важна? И если встанет выбор, кого из них двоих наказать сильнее, то Император может предпочесть своего брата, который предан ему словно пес.

И потому эту идею Талила отринула.

— Вы заперли меня и заточили словно дикого зверя, — сказала она глухо и опустила голову, чтобы скрыть от Клятвопреступника обозленный, пылающий ненавистью взгляд. — Даже животное пыталось бы выбраться из ловушки.

Она услышала едва уловимый, очень тихий вздох.

— Хорошо, — сказал Мамору. — Будешь ходить раз в день на один час в библиотеку в сопровождении Такахиро. Малейшее твое ослушание, отступление — и это прекратится. А теперь отдай мне палочки.

Радостная улыбка, которая едва-едва появилась на ее губах, мгновенно исчезла. Талила сузила глаза, все еще не поднимая головы, чтобы не встретиться с ним ненароком взглядом. Не проронив ни слова, она прошла по узкой тропинке к деревянной веранде и принялась разрывать небольшое углубление, которое выкопала на рассвете. Стиснула испачканные в земле палочки и молча протянула их Клятвопреступнику, который ступал за ней неслышной тенью.

— Меня учили благодарить людей, которые исполняют твою просьбу, — сказал он, дотронувшись до ее подбородка.

Талила резко отшатнулась и врезалась спиной в деревянную подпорку. Проклиная собственное бессилие, она вскинула ненавидящий взгляд и впилась им в бесстрастное, спокойное лицо Клятвопреступника.

— Благодарю тебя, — процедила она сквозь сжатые зубы, как если бы желала обругать его или же проклясть.

— Пожалуйста, Талила, — он довольно кивнул, и в то мгновение она была готова забыть все, что обещала самой себе, все о самоконтроле, терпении и умении ждать.

Она была готова это забыть и наброситься на него с голыми руками.

Злость была такой сильной, что Талила задохнулась и открыла рот, жадно хватая воздух. Огонь разрывал ее изнутри, требовал выхода, и только магические оковы сдерживали его, не позволяя обрушиться на все вокруг.

Когда схлынула первая волна, Талила с удивлением обнаружила, что осталась одна. Клятвопреступник ушел, и она даже не заметила, когда и как. Перед глазами танцевали багровые круги, лишившие ее зрения.

Запястье в местах, где их стискивали оковы, горели. Она посмотрела на руки и заметила, как от краев браслетов по коже расходились некрасивые, темно-красные пятна, выглядящие очень нездоровыми.

Голова вдруг закружилась, и Талиле пришлось опереться о деревянную веранду, что прилегала к стене. Когда приступ недостойной слабости прошел, она с трудом оттолкнулась от нее и медленно пошла в сторону ступенек, чтобы вернуться в комнату. Никогда прежде она не позволяла себе валяться на футоне во время светового дня, но сейчас чувствовала себя настолько плохо, что была готова нарушить очередной отцовский запрет.

Спустя несколько минут, как Талила прилегла, в спальню заглянула Юми. Не отрывая взгляда от пола, она сказала, что вскоре придет Такахиро, чтобы проводить госпожу в библиотеку по приказу господина Мамору.

Талила кивнула ей, не почувствовав даже укола привычной неприязни при виде служанки. Во рту сделалось сухо, и когда Юми ушла, она пожалела, что не попросила у той принести чай. Хотелось смочить горло, в котором словно что-то царапалось изнутри.

Такахиро, заглянувший в покои ровно через полчаса, как и было приказано, застал Талилу уже без сознания. Будучи мужчиной, он не смел прикасаться к госпоже и жене господина и потому позвал Юми, которая явилось, но без большой охоты. Но вся спесь исчезла спустя мгновение, стоило ей прикоснуться ко лбу Талилы, покрытому испариной.

Их госпожа словно горела изнутри. Ее кожа почти обжигала. А вокруг оков на запястье расползались багряные круги.

— Разыщи господина! Немедля! — воскликнула Юми, повернувшись к Такахиро.

На Талилу она глядела со скрытым страхом.

***

Невидящим взглядом Мамору смотрел на разложенную на низком столе огромную карту Империи с соседними странами. Хотелось сорвать ее и бросить на татами, чтобы посыпались расставленные на ней деревянные фигурки, обозначавшие расположение войск.

Его безумный младший брат втягивал Империю в очередную войну, в которой не будет победителей. Только проигравшие.

И уничтоженные.

Выпрямившись, он посмотрел на военачальников, которые лишь накануне вечером прибыли во дворец с докладами. Оба выглядели изможденными — следы недавних битв ясно читались в усталых глазах и утомленных движениях.

— Осака, Хиаши, — начал он и оборвал сам себя, окинув карту еще одним ненавидящим взглядом. — Сколько еще мы сможем удерживать границы?

— Недолго, мой господин, — старший из них — Осака — высокий и сухопарый, с резкими чертами лица, сделал шаг вперёд. Его голос звучал глухо, словно тяжесть слов давила на грудь. — Наши войска истощены. Из двухсот мечей в строю осталось меньше половины. В горном хребте наша магия почти бесполезна. Но вот магия теней обеспечивает Сёдзан* огромное преимущество.

Младший из них — Хиаши — более крепкий, с квадратным лицом и коротко остриженными волосами, бросил мимолётный взгляд на Мамору, затем стиснул кулаки. Он добавил почти с отчаянием.

— Мы делали всё, что могли. Каждый сражается на пределе сил, но их слишком мало. Если прорыв случится...

— Довольно, — Мамору остановил его, едва заметно поведя ладонью.

Ему не нужно было дослушивать до конца. Он и так знал, что произойдет, если границу прорвут.

Особенно — в горах — вотчине Сёдзан. Магия теней, которой они владели, позволяла становиться практически невидимыми в темноте. Они могли создавать иллюзии, обманывать зрение. От этого умения было мало пользы в открытом бою на равнине. Но в горах им не было равных. Сколько теней отбрасывали пики, сколько скрытых ущелий хранили в себе вершины...

Мамору убеждал Императора, что настоящая опасность грозила ему извне. Но брат совсем помешался на однажды прочитанном пророчестве. И на ослепляющем желании власти. Желании подчинить себе магию огня. Желании сравниться с древними богами. Превзойти их.

И вместо того, чтобы заниматься защитой границ, Мамору был вынужден исполнить очередной безумный приказ. И уничтожить всю родню своей жены.

Он часто думал, что если бы знал, что это поможет, то сам бы вырезал тот рисунок со своей лопатки. Но это не помогло бы, и в древних свитках говорилось о том же самом. И не было смысла калечить себя еще сильнее. Тем более, с этим прекрасно справлялся его брат.

Мамору знал, что должен отправиться к горному хребту, где армия Империи с трудом противостояла армии Сёдзан. Знал, что они потеряли драгоценное время, и каждая минута промедления лишь ухудшала их положение. Но теперь он был не один. Больше не был один. Его брат нашел поистине изощренный способ укоротить ему поводок. Ведь человек привыкает ко всему, так и Мамору с некоторых пор привык к боли.

И Император подыскал ему жену.

И не просто жену...

Порой Мамору задумывался: а что, если Император обо всем догадался? И происходящее сейчас было местью, растянутой во времени пыткой, наказанием?..

Он гнал от себя подобные мысли, потому что, если они были правдой, то все лишалось смысла. А Мамору очень хотелось верить, что надежда еще оставалась. И даже если он умрет, то те, кто придут за ним, получат шанс... Призрачный, но шанс.

Он устало растер ладонями глаза и посмотрел на двух своих лучших, преданнейших военачальников. Без них он не продержался бы так долго. Обоих он знал годами — верные, опытные, готовые отдать свои жизни без колебаний.

И даже его брат не был настолько глуп, чтобы убивать тех, кто верно служил ему, обороняя от врагов границы. А от всего остального, к чему мог бы привязаться, Мамору в своей жизни избавился сам.

До тех пор, пока не появилась Талила...

Но об этом он зарекся размышлять.

Наконец, после долгой паузы, Мамору поднял взгляд. Его голос прозвучал низко, но уверенно.

— Осака, Хиаши, возьмите часть гарнизона у реки. Горный перевал мы должны удержать любой ценой. Я отправлюсь с вами, на день позже. Мне понадобится время... чтобы закончить с делами.

Они посмотрели друг на друга, и в их глазах читалась тень сомнения. Такое разделение оставляло отряд у реки уязвимыми. Но идеального выбора для них не существовало. Чем-то приходилось жертвовать. Нужно было рисковать.

Мамору бросил взгляд на карту. Линии границ, обозначенные красными отметками, казались зыбкими, словно песчаные.

— Всё ясно? — спросил он, повернувшись к военачальникам.

— Да, господин, — ответили они в унисон.

Он кивнул и указал на прикрытые двери. Времени у них было немного, и не следовало тратить его впустую. Но мужчины не успели попрощаться, когда в комнату буквально ворвался Такахиро. С разбега, не отдышавшись, он рухнул на татами на колени перед Мамору, и у того что-то оборвалось внутри. Ничего хорошего поведение самурая не предвещало.

— Господин, госпоже Талиле плохо. Она потеряла сознание, она словно горит изнутри.

Хотелось взреветь, но Мамору позволил себе лишь шумно, резко выдохнуть через нос.

— Веди, — коротко велел он, сцепив зубы.

Конечно, его жена горела. Потому что его безумный брат прислушивался к таким же безумным чернокнижникам, решившим, что магию огня можно удержать внутри тела жалкими оковами.

Пламя всегда найдет выход. Всегда.

Тем более, что в императорском дворце для Талилы его подпитывала каждая деталь, каждая секунда.

Если бы мог, он увез бы ее в свое поместье. Так далеко от дворца, как только возможно.

Но он не мог. Конечно же, брат не позволил.

А теперь его жена горела. Потому что ее изнутри уничтожала собственная магия.

И был лишь один выход.

Снять оковы.

Когда Мамору влетел в покои, то застал там Талилу и Юми. Жена лежала на футоне, бледная, словно первый снег зимой, а служанка непрестанно прикладывала к ее лбу влажную ткань, которую смачивала в миске с холодной водой.

— Господин, — девчонка поглядела на него растерянно, а такое случалось с ней нечасто. — Вода испаряется мгновенно, мы уже несколько раз меняли миски... но лоб у госпожи Талилы все такой же горячий.

Она не сказала ничего, о чем Мамору не знал бы. Перед глазами пронеслось воспоминание, как он убежал брата отменить приказ о кандалах для Талилы, раз за разом повторяя, что они ее уничтожал. Ведь если закупорить сосуд, но оставить внутри него бушевать бурю, то рано или поздно она вырвется наружу.

Так случилось и с Талилой.

Они не успели совсем немного тогда. Договориться с ее отцом. Им не хватило нескольких недель. И все могло бы сложиться иначе...

Мамору решительно пересек комнату и опустился перед на татами возле жены. Она была такой горячей, что он мог почувствовать исходивший от нее жар, даже не касаясь ее. Губы были сухими, потрескавшимися; в уголках запеклась кровь.

Он сплел руки в замок так крепко, что побелели костяшки. Лицо Талилы, обычно такое живое, сейчас было восковым, словно лишенным всей краски, и лишь жаркий румянец на скулах выдавал лихорадку. Тонкие пряди волос прилипли к влажному лбу, а дыхание, прерывистое и слабое, едва слышалось в тишине.

Мамору бегло оглядел оковы на запястьях, вокруг которых покраснела и припухла кожа. Он не был там, когда на Талилу надевали цепи — в очередной раз отлеживался после исполнения императорской воли.

Мамору только смотрел на ее запястья, не решаясь прикоснуться. Кожа выглядела дурно. Началось воспаление, еще немного обождать — и Талилу сожрет лихорадка. Она уже металась в нервном сне, выдыхая хриплые звуки, похожие на шепот.

Ее дрожащие руки то сжимались в кулаки, то хватали воздух, словно она пыталась удержать что-то невидимое, но жизненно важное. Пальцы царапали тонкое покрывало, а тело вздрагивало при каждом новом приступе жара.

Она ворочалась, как будто пыталась сбежать от невидимого врага, или напротив, догнать его. Иногда она замирала, словно что-то слышала, затем вновь начинала метаться, и её движения становились резче, почти судорожными.

— Она говорила что-нибудь? — он перевел хмурый взгляд на Юми.

Та покачала головой.

— Нет, только стонала...

— Такахиро, — позвал он, не оборачиваясь, — разыщи и приведи лекаря. Моего лекаря. Возьми еще стражников, если нужно.

— Да, господин, — прошелестело у него за спиной.

Мамору посмотрел на кандалы. Он ведь станет первым, кого она убьет. Он читал эту жажду в ее взгляде, видел в каждом жесте. Талила жила ненавистью к нему. Дышала ею.

Что ж.

Девчонке нужно что-то, за что она сможет цепляться.

Пусть этим будет ее желание отомстить ему.

— Что здесь было? — отрывисто спросил Мамору, наблюдая, как Юми смачивает в воде ткань, которая успела полностью высохнуть за считанные минуты, едва коснувшись лба его жены.

— Я сказала госпоже Талиле, что вскоре придут стражники, чтобы сопроводить ее в библиотеку по вашему приказу. В следующий раз, когда я вошла, она уже была без сознания.

— Я велел тебе присматривать за ней, Юми, — сурово припечатал он и разочарованно покачал головой.

Служанка всхлипнула и опустила голову.

— Я... я присматривала, господин. Как могла.

Мамору не удостоил ее ответом. Он протянул руку и взял Талилу за запястье, и удивился тому, какими холодными оказались ее пальцы. Словно ледышки. Взгляд вновь упал на оковы, от которых по бледной коже расползались уродливые лиловые ниточки. Как будто зараза проникла в кровь и растеклась по всему телу.

Их нужно снимать. Три человека в Империи могли это сделать: он сам, его младший брат и чернокнижник, который и был человеком, который запечатал магию Талилы.

И Мамору нужно было дозволение от Императора, чтобы прикоснуться к оковам. И он не намеревался его получать. Знал, что последует отказ. И знал, что последует за его неповиновением.

Он не сказал, сколько прошло времени, прежде чем разъехались двери, и в покои вернулся Такахиро. За его плечом, с поразительной для старости легкостью, следовал невысокий человек в широком плаще. Лекарь. Его лицо скрывала глубокая тень соломенной шляпы, но в руках он крепко держал деревянный ларец, украшенный потертыми символами.

— Она здесь, — сказал Мамору и взмахнул рукой, оборвав приветственные слова.

У них не было на это времени.

Лекарь опустился на колени, ловким движением раскрыл свой ларец и извлек несколько свертков и пузырьков.

— Лихорадка сильна, — пробормотал он, не отрывая взгляда от мертвенно бледной Талилы.

Потом его взгляд упал на ее запястья, и лоб прорезали сразу несколько морщин. Он поднял голову и посмотрел Мамору в глаза.

— Если их не снять... я не смогу ей помочь, господин, — сказал он очень тихо.

— Делай все, что нужно, — ответил Мамору.

Он давно уже принял решение.

— Тогда... тогда их нужно снять. А я пока займусь снадобьем.

И лекарь принялся смешивать свои порошки, добавляя в них по капле воду из кувшина. Пахучие травы, терпкие и горькие, наполнили комнату своим ароматом.

Мамору склонился ближе к Талиле, осторожно отодвинул прядь волос с ее лба, изучая лицо, словно пытался запомнить каждый его изгиб. Когда еще он сможет вот так на нее смотреть, а она не станет кривиться в гримасе, полной ненависти и отвращения?..

Прикрыв глаза, он накрыл ладонями ее оковы и позволил магии потечь по рукам. Как и каждый раз, в теле ощутилось приятное тепло. А затем Мамору услышал тихий щелчок: открылся зачарованный замок, и два тяжелых обручья остались у него в ладонях.

Лекарь, увидев свободные от оков запястье, забормотал молитву и еще быстрее принялся помешивать кашицу в своей миске. Талила же, словно почувствовала что-то даже в своем забытьи. Она успокоилась, затихла, даже задышала ровнее. Со лба исчез залом, разгладилась морщина меж бровей, и веки больше не дрожали, как если бы она сдерживала слезы.

Талила выглядела... умиротворенной.

Мамору посмотрел на оковы в своих руках. Они жгли ему ладони. Даже касаться их было... мерзко.