Последняя из рода. Скованные судьбой.

Глава 3

По бесконечным коридорам дворца они дошли до той части, где располагались покои Императора, двух его законных жен, многочисленных наложниц и детей. Их, и бастардов, и рожденных в браке, объединяло одно: все они были девочками.

Талила и хотела бы позлорадствовать, но не могла в полной мере. Она на своей шкуре очень хорошо знала, что значит быть дочерью отца, который хотел сына. Наследника и продолжателя рода.

Девочки никому не нужны.

Пока они не становятся последними в семье. Пока не становятся единственными носительницами уникальной магии огня, которой больше никто в Империи не обладал.

Никогда прежде Талила не бывала во дворце Императора. Отец не брал ее с собой в свои ежегодные поездки. Она обижалась в первое время — когда была глупа. После же, когда отец, потеряв надежду на сына, взялся за воспитание дочери, она стала воспринимать его долгие отлучки как величайшее благо. Ведь ее он оставлял в родовом поместье. И Талила получала небольшую передышку от его методов воспитания.

Думать так об отце, еще и предательски убитом — святотатство и преступление. Не зря Боги покарали ее за все дурные мысли, что вертелись у нее в голове долгих восемнадцать лет.

Дворец был роскошным, но не вычурным, ведь его достроили еще при отце нынешнего императора. В ином случае новый правитель не преминул бы воспользоваться возможностью и превратить его в нечто вызывающее, помпезное, украшенное золотом, драгоценными камнями, роскошными тканями и вышивкой.

Перед началом торжественной трапезы гости собрались в просторном, полном закатного света помещении. Раздвижные перегородки были сдвинуты в сторону, и потому все могли любоваться цветущим садом, усыпанном розовыми лепестками сакуры, на который открывался вид с деревянной веранды, примыкавшей к стене.

Клятвопреступник оставил Талилу, едва они вошли. Она видела, как его отозвал в сторону один из советников Императора, а следом к ним присоединились еще двое мужчин.

Так было даже лучше. Пожав плечами и оправив длинные рукава кимоно, чтобы скрыть обручья, она медленно зашагала вдоль стены, намереваясь выйти на веранду. Талила чувствовала на себе чужие, неприязненные взгляды, но лишь выше задирала голову. Она внимательно смотрела по сторонам, пытаясь найти хотя бы одно знакомое лицо.

Отец, не желавший никуда ее брать и ни во что посвящать, сыграл с ней очень дурную шутку. Теперь она оказалась в одиночестве и неведении посреди змеиного гнезда, страстно желая его уничтожить. Но она даже не знала, кому могла доверять во дворце. И могли ли?..

— Госпожа Талила?

Облегченный выдох сорвался с ее губ, когда она услышала знакомый голос.

Советник Горо, друг отца, остановился в шаге от нее. На нем был тяжелый церемониальный наряд: торжественное кимоно и черная плотная накидка поверх него с длинными рукавами и шлейфом, который волочился следом за пожилым мужчиной по татами.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он вроде бы вежливо, но короткие волоски на загривке Талилы встали дыбом.

Советник так смотрел на нее... словно пытался прожечь в груди дыру. Его глаза были чуть сощурены, а на губах лежала приятная полуулыбка... и он был другом отца, который не раз посещал их родовое поместье...

Но что-то не давало Талиле покоя.

Много лет назад учитель, впервые вложив в ее руку меч, сказал: всегда доверяй своим инстинктам. Чутье никогда не врет в отличие от глаз и ушей.

— Неважно... — и потому Талила соврала.

И с удивлением заметила, как в глазах советника Горо промелькнуло удовлетворение. И он заметно расслабился, и улыбка его перестала казаться такой лживой.

Она моргнула несколько раз, подумав, уж не показалось ли ей.

Но чутье никогда не обманывало, в отличие от глаз и ушей. Ее учитель был прав.

— Конечно, конечно... — сочувственно кивнул советник. — Вы совсем беззащитны в руках этого зверя. И накануне Император был крайне недоволен вами и вашими речами, которые расстроили госпожу Лиссу. Неудивительно, что вас наказали.

Талила, которая не понимала совершенно ничего, постаралась придать лицу скорбное выражение и опустила голову, чтобы скрыть от советника свой растерянный, ошеломленный взгляд.

— Признаться, я даже сомневался, будете ли вы с состоянии прийти на это пиршество, — господин Горо выжидательно замолчал, и она поспешно встряхнулась.

— У меня нет выбора, вы же знаете... — прошептала она едва слышно.

И это было правдой. Только вот почему у нее все крепло и крепло ощущение, что они с советником говорили совсем о разных вещах?..

— Какого у тебя нет выбора?

Клятвопреступник вырос у нее за спиной, и Талила устыдилась, что не услышала его шагов раньше.

— Выбора, приходить ли на этот праздник, — спокойно отозвалась она, смотря мужу в глаза.

От нее не ускользнули неприязненные взгляды, которыми обменялись Клятвопреступник и советник Горо, прежде чем последний, чуть поклонившись, ушел и оставил их наедине. Мужчина посмотрел старику в спину, сжал зубы и повернулся к напряженной Талиле.

— О чем вы говорили?

— Он приносил мне соболезнования в связи с кончиной отца, — дерзко сверкнув глазами, соврала Талила.

Мамору скривил губы.

— Идем, мы должны приветствовать моего брата, — сказал он ровно, словно и не заметил ее вызывающего поведения.

Путь к трону, на котором восседал Император, лежал сквозь плотную толпу людей, которые расступались, стоило Талиле приблизиться. Так она думала вначале, но потом поняла, что гости сторонились не ее. Во всяком случае, не ее первой. Они отходили в сторону, не желая стоять на пути Клятвопреступника.

Традиционные праздничные одежды весили немало, и под их тяжестью Император мог с трудом ходить и шевелиться. Высокая церемониальная шапка мешала ему поворачивать голову. Он приветствовал всех гостей издалека и изредка кивал кому-то, веля подходить ближе.

— С почтением приветствуйте Его Императорское Величество Императора, — каждый раз громко объявлял дворцовый глашатай, когда к трону приближались очередные гости.

Они опускались на колени и касались раскрытыми ладонями татами — самое уважительное приветствие из всех.

Когда дошла их очередь, ее муж опустился на одно колено и упер кулак левой руки в раскрытую ладонь правой, подняв руки над чуть склоненной головой. Талила слышала еще от отца, что Клятвопреступнику была дарована высочайшая милость и привилегия от Императора: не опускаться на колени и не простираться на татами.

Ей такой милости даровано не было.

Но когда Клятвопреступник стал на одно колено, она замерла на месте и не склонилась.

Увидев это, Мамору не стал церемониться. Даже не дождавшись позволения Императора встать, он поднялся с татами и силой заставил Талилу опуститься на колени и склониться. Его хватка на ее плечах была до того жесткой, что ей показалось, синяки под его пальцами расцвели еще до того, как он ее отпустил.

— Мой дорогой брат, тебе стоит еще больше внимания уделять поведению своей жены, — изрек Император, который наблюдал за Талилой с недобрым прищуром. — Очевидно, что запас ее дерзости не иссяк, а ведь от дерзкой жены родятся дурные, никудышные дети.

Выпрямив спину, Талила сложила на бедрах ладони и уставилась на татами. Боковым зрением она видела, что Клятвопреступник по-прежнему стоял на одном колене, но больше не складывал руки в приветственном жесте.

Всем прочим Император дозволял подняться. Их же продолжал держать в унизительных поклонах. Что это? Реакция на нежелание Талилы кланяться? Или его способ сказать брату-бастарду: знай свое место?..

— Я прошу прощения за недостойное поведение моей жены, Ваше Величество, — отчеканил Мамору, даже на нее не взглянув.

— Рано или поздно, наказания выбьют из нее всю дурь, не так ли, брат? — Император кивнул довольно и сделал едва уловимый жест рукой.

Клятвопреступник мягко, упруго поднялся с татами, и Талила встала следом. Она впилась коротко остриженными ногтями в тыльную сторону ладоней, сдерживая свой гнев, и на коже остались следы-полумесяцы.

Император рассуждал о ней как о веще, словно она и не присутствовала при их разговоре, который слышала едва ли не половина дворца.

— Да, — Клятвопреступник был немногословен.

И напряжен. Талила видела это по его развороту плеч, по неестественно застывшей шеей с натянутыми жилами, по ходившим на скулах желвакам.

Она бы отрезала себе язык, если бы предположила, что Клятвопреступник был способен испытывать страх. Но в ту минуту он чего-то опасался.

Талила же молчала, обратившись вслух. Она поклялась себе быть умной. Поклялась, что не совершит ничего опрометчивого. Злость захлестнула ее, когда она увидела Императора, и упрямство не позволило склониться, но эта дерзкая выходка была опрометчивой и не принесла бы ей ничего, кроме боли и наказания. Она может сколько угодно скалиться и показывать всем зубы, но это не поможет ей сбежать.

Чтобы выжить, она должна стать хитрой, как лисица Кицунэ. Хитрой и осторожной.

Но, закрывая глаза, Талила представляла, как выплеснула бы Императору в лицо все то, что скопилось у нее на душе. Всю черную желчь, в которой она боялась захлебнуться. Всю свою злобу и ненависть.

— Вот и славно. Только покорная жена способна родить достойных сыновей.

Талила обожгла его быстрым взглядом. Второй раз за столь короткую беседу он упомянул рождение детей... Даже не детей. Сыновей. Это то, чего от нее хотели? Она поежилась и очень сильно прикусила губы, чтобы не взорваться дерзкими речами. Ее бросало в дрожь от одной лишь мысли... Ребенок от Клятвопреступника. Ребенок от убийцы ее рода.

Лучше умереть самой. И пусть отец останется неотомщенным. Лучше так, чем невинная душа попадает в руки ее мужа. Или — гораздо хуже — его брата.

— Но покорность необходимо воспитывать. И поддерживать. Ты знаешь это, как никто, мой дорогой брат.

— Да, Ваше Величество, — проскрежетал Клятвопреступник голосом, как если бы одним мечом с силой провести по лезвию другого.

Он странно дернулся и судорожно втянул носом воздух: так, что крылья прилипли к не единожды сломанной спинке.

— Что же, — Император выглядел раздосадованным. Он смотрел то на Клятвопреступника, то на Талилу едва ли не разочарованно, словно чего-то ждал.

Она стиснула зубы и вновь уперла взгляд на свои ладони, которые лежали на бедрах. Подушечками пальцев она впилась в розовый шелк кимоно. Она не станет делать глупости. Не станет.

— Ступайте, — совсем неприветливо приказал тот и отвернулся от них, как от надоевшей игрушки.

Когда они растворились в толпе и отошли от Императора на достаточное расстояние, лишь тогда Талила выдохнула. Все время рядом с ним она задерживала дыхание.

— А ты умеешь молчать, жена. Оказывается, — Клятвопреступник усмехнулся надтреснутым голосом и провел тыльной стороной ладони по лбу, смахивая выступившую испарину.

— Думаешь, мне следовало сказать ему, что ты ко мне не притронулся ночью? Что детей не будет? — скопившееся в ней напряжение потребовало выхода, и потому Талила огрызнулась гораздо жестче, чем хотела бы.

Гораздо жестче, чем ей следовало, ведь она пообещала самой себе быть рассудительной.

Он мог ее ударить. Но Клятвопреступник, сузив глаза, посмотрел на нее, словно на презренное насекомое. Его губы дернулись в кривой усмешке, и он сказал.

— Я думал, в тебе есть капля разума. Теперь вижу, что ошибался.

И он разочарованно покачал головой, чем окончательно пригвоздил Талилу к месту. Она нашла в себе силы посмотреть ему в глаза и не склонить первой голову. Ей вдруг сделалось смешно.

Человек, разрушивший ее жизнь, выказал свое разочарование ею же. Видел ли сам Клятвопреступник эту иронию?..

Она не успела ничего ответить, потому что их беседу прервали. Сразу с двух сторон к ним подошли послы граничащих с Империей государств, и каждый хотел поделиться своей безмерной радостью, что последняя из рода, владеющего огненной магией, жива и здравствует. А когда поток окруживших их людей схлынул, Талила поняла, что ей умудрились незаметно просунуть в ладонь сразу два клочка бумаги. Она бессознательно стиснула кулак, спрятав ото всех таинственные послания. Она прочтет их позже.

Вечер тянулся и тянулся, и Талиле казалось, что он уже никогда не закончится. Стоя посреди просторного зала, окружённая шелестом роскошных тканей и приглушённым гулом голосов, она чувствовала себя словно запертой в золотой клетке.

На нее смотрели. Кто-то исподтишка, кто-то откровенно изучал ее лицо, словно чего-то ждал. Того, что она обратится в злобного демона?..

Когда рядом был Клятвопреступник, гости еще как-то сдерживали себя и отворачивались, отводили взгляды. Боялись смотреть прямо и открыто. Но муж вскоре вновь оставил ее одну, затерявшись в толпе. Талила не жаловалась. Уж лучше чужие взгляды, которые прожигали ее насквозь, чем давящее присутствие Клятвопреступника.

Послания, которые вложили ей в ладони, обжигали гораздо сильнее чужих взглядов. Талила была почти уверена в том, что кто именно их передал: посол затерянного в горах государства Сёдзан и посол Тэнкё — страны теней.

Она никак не могла уединиться и прочитать их, потому что знала, что за ней пристально следят. Вероятно, не одна дюжина глаз. Попытаться ускользнуть с приема будет равносильно самоубийству. А Талила предпочла бы прихватить с собой в иной мир хотя бы Клятвопреступника. И потому она лишь осторожно скользила взглядом по толпе, присматриваясь.

Необъяснимая тревога снедала ее, и по позвоночнику волна за волной прокатывался неприятный холод. Что-то было не так.

Не так было все.

Но чутье кричало об опасности. А она привыкла ему доверять.

Пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Талила склонила голову, скрывая свое лицо от чужих взглядов. Растревоженные запястья пылали огнем, и она почувствовала на пальцах кровь, и молниеносно вытерла ее, разгладив кимоно на бедрах. Хвала всем Богам, что для нее подобрали цвет, который мог скрыть кровь.

А спустя мгновение она услышала.

— Покажите ваши руки, госпожа Талила.

Она повернулась, чувствуя, как дрожали на ресницах предательские слезы от нестерпимой боли.

Напротив нее, в сопровождении нескольких самураев, стоял глава личной охраны императора — господин Ивакура. Одно его присутствие невольно вызывало у окружающих напряжение. Талила почувствовала, как люди отпрянули от них, словно волна, ударившаяся о камни, и отошли в сторону, оставив их посреди случайно образовавшегося круга.

Лицо господина Ивакуры было грубым и резким, словно высеченным из камня. Мелкие глаза, почти спрятанные в глубоких морщинах, блестели холодным и оценивающим взглядом, от которого было трудно скрыться. Лоб и щеки покрывала тонкая сеть шрамов.

Его голос звучал так же грубо, как и внешность: низкий, хриплый, будто каждое слово пробивалось через гравий. В манерах господин Ивакура был столь же неприятен, как и во всем остальном — резок, прямолинеен, безжалостен.

Талила мгновенно собралась.

— О чем вы говорите, господин Ивакура? — спросила она спокойно, что стоило ей немалых усилий, ведь в запястьях по-прежнему пульсировала жгучая боль.

— Покажите ваши руки, госпожа Талила, — повторил мужчина, даже не пытаясь скрыть недовольства. — Пока я вас не заставил, — добавил с откровенной угрозой.

— Не думаю, что вы вправе заставить мою жену сделать что-либо, Ивакура, — пророкотал Клятвопреступник, возникший бесшумной тенью за спиной главы императорской охраны.

Мужчины обменялись жгучими, неприязненными взглядами.

— Я вправе, когда речь заходит об угрозе Императору...

— Любопытно, — Клятвопреступник перебил его раздраженно, — Какую же угрозу моему брату представляет моя жена, лишенная магии, скованная, безоружная?

Мамору вскинул брови, смерив главу охраны уничижительным взглядом. Талила же смотрела на мужа с еще большим напряжением, чем прежде. То, что он мог ударить ее, мог взять силой, мог наказать печатью не пугало ее так сильно как то, что он, кажется, за нее заступался.

— Она — плоть от плоти казненного заговорщица, — господин Ивакура обнажил зубы в неприятной усмешке. — Вероломство у нее в крови. Она может плести такие же грязные интриги, как ее отец. Мне сказали, что послы Сёдзан и Тэнкё что-то вложили в ее руки. Поэтому я требую, чтобы она показала ладони.

Талиле захотелось совсем по-ребячески спрятать их за спину. Конечно же, она сдержалась.

— Госпожа Талила? — Клятвопреступник повернулся к ней, смерил мрачным взглядом.

Она усмехнулась, чувствуя странный, болезненный триумф. Молча подняла руки и повернула их раскрытыми ладонями вверх.

— Где записки? — прошипел глава охраны. — Вы выкинули их? Я велю обыскать здесь все!

— Довольно строить из себя посмешище, Ивакура, — бросил ему с брезгливой ухмылкой Клятвопреступник. — В следующий раз не смей заговаривать с моей женой без моего присутствия.

Когда его жесткие пальцы сомкнулись на локте Талилы, она позволила себя увести. Пройдя несколько шагов, она обернулась: глава охраны и сопровождавшие его самураи внимательно рассматривали квадраты татами, на которых она только что стояла.

— Где они?

Тихий, требовательный голос Клятвопреступника пробирал до самых костей. Талила усмехнулась и посмотрела ему в глаза.

— Ты сам видел: мои руки пусты.

Спрятанные под широкими оковами бумажки неприятно кололи содранную кожу. Острые уголки впивались в ранки, которые начинали кровить. Огромная удача, что она доверилась голосу тревоги. И смогла спрятать записки прежде, чем до нее добрался Ивакура.

А не он ли сам все подстроил?.

Муж бесконечно долго смотрел на нее, словно хотел что-то прочесть в бесстыжем, вызывающем взгляде.

— Ступай в свои покои, — наконец, обронил он и махнул рукой, подозвав ее стражей. — Проводите госпожу Талилу. Она устала.

Один из них осмелился возразить, и она поняла, что тот был ближайшим сторонником ее мужа. Иначе не стал бы оспаривать его прямой приказ.

— Император будет недоволен, — тихо заметил стражник, и Талила навострила уши. — Он хотел, чтобы...

— Я отдал приказ, — отрубил Мамору, сузив глаза от гнева.

Мужчина поспешил приложить к груди сложенный кулак и склонился.

— Прошу простить меня, господин.

Клятвопреступник небрежно махнул рукой и отвернулся.

Все время, пока Талила шла по коридорам дворца в сопровождении двух стражников она чувствовала на себе яростный, ненавидящий, пронзающий насквозь взгляд того, кто возразил ее мужу.

Талила привыкла к тому, что ее рассматривали, словно диковинного зверька. Но этот случай был особый. Потому что точно таким же взглядом она сама смотрела на Клятвопреступника. Человека, которого исто ненавидела. Человека, чьей смерти желала.

А теперь его приспешник почему-то смотрел на нее так, словно она убила кого-то из его родных.

***

В ту ночь Клятвопреступник не пришел в их покои.

А утром служанка вновь достала из встроенного шкафа сменную одежду.